Наконец, какое было зрелище, когда разбиты были чудовские погреба, внаем Птицыну и другим отдаваемые, с французской водкой, разными винами и английским пивом. Не только мужчины, но и женщины приходили тут пить и грабить.
Одним словом, целые сутки граблен и расхищаем был Чудов монастырь, и никто никакой помощи дать не мог. Где тогда были полицейские офицеры с командами их? Где полк Великолуцкий для защищения оставленного города? Где, напоследок, градодержатели?
Из чего заключить можно, что город оставлен и брошен был без всякого призрения. Из знатных бояр находился один только Еропкин в городе, и того убийцы искали, чтоб умертвить. Прочие же разъехались все по деревням.
Федор Иванович Мамонов {Дмитриев–Мамонов Ф. Ив. (1727 — 1805) — начальник бригады (бригадир — чин между полковником и генералом).}, приехав на гауптвахту, просил хотя десяти солдат, с коими мог бы всех выгнать из Чудова, но капитан отозвался неимением на то указа. Итак, до тех пор дрался в Чудове, пока и сам почти до смерти прибит был каменьем.
О сем происшествии сведали мы на другой день, то есть 16–го числа, чрез посланного в Чудов одного служителя из Донского монастыря.
В таковом случае не оставалось нам иного делать, как поскорей удалиться из города. Мы бы тотчас уехали, но без билета никто из города выпускаем не был.
Владыка приказал мне немедленно дать знать о сих горестных обстоятельствах письменно господину Еропкину с таким представлением: что посыланная с общего их согласия к Варварским воротам для известного дела команда от приставленных у Варварских ворот баталионных солдат разбита; что устремившаяся ночью на Чудов чернь все разбила и одни только остались стены; что оная же чернь, хотя везде искала его убить, но особливым божиим провидением он в чем стоял спасся, и что угрозы рассвирепевшей черни принуждают его искать убежища вне города.
Окончание письма состояло в просьбе, чтоб дан был ему билет для свободного из города выпуска; чтобы Чудов монастырь с чудотворцем и оставшею братиею принял он в свое призрение и чтоб о таковом плачевном состоянии благоволил в Санкт–Петербург представить.
Вместо билета прислан был от господина Еропкина конной гвардии офицер с приказанием, чтобы владыко поскорей выехал из Донского монастыря и чтоб переоделся, дабы его не узнали.
Сказав сие, офицер побежал от нас, дав знать, что он ожидать будет в конце сада князя Трубецкого и оттуда велит проводить на Хорошево в Воскресенский монастырь, куда имел намерение владыко уехать.
Между тем как владыко переодевался, и покуда сыскали платье, заложили кибитку и делали к пути приготовления, услышали мы шум, крик и пальбу около Донского монастыря. Чернь, отбив карантины, и Данилов монастырь, и другие карантинные дома, спешила к Донскому монастырю.
Каким образом сведала она о нашем здесь убежище, о том неизвестно и по сие время. Не то посланный поутру в Чудов монастырь для разведывания служитель разгласил неосторожно, не то монастырские слуги донские рассказали; последнее вероятнее.
Уже была подвезена кибитка, в которую лишь только владыко, переодевшись в простое поповское платье, сесть и поехать с монастыря (успел), как вдруг начали убийцы ломать монастырские со всех сторон ворота. Страх и отчаяние всех нас тут постигло.
Все, кто ни был в монастыре, искали себе спасения. Владыко с Никольским архимандритом Епифанием пошел прямо в большую церковь, где пели обедню; рассеявшаяся по монастырю чернь, состоявшая из дворовых людей, фабричных и разночинцев, имея в руках рогатины и топоры и всякие убийственные орудия, искали архиерея, кто им ни попадался, били, домогаясь узнать, где скрылся архиерей.
Что владыко со мною и в моей карете из Чудова уехал, сие видели многие, а тут увидели ее на дворе Донского монастыря и узнали. Один из подьячих архиерейской канцелярии, тут же бывший, объявил о моей карете. Кучер и лакеи никак не сказали, хотя их смертно били, чтоб они об архиерее и обо мне объявили.
Наконец, сведали они, что архиерей в церкви, а я скрылся в бане, ибо мой малый, посадя меня тут, сам ушел и попался ворам в руки; а при мне в то время сидели в бане двое монастырских слуг, кои и топили баню.
Злодеи, ворвавшись в церковь, ожидали конца обедни. Страдалец из алтаря увидел, что народ с оружием и дрекольми вошел в церковь, и, узнав, что его ищут, исповедался у служившего священника и приобщился святых тайн, а потом пошел на хоры, позади иконостаса.
Между тем как злодеи, не ожидая конца обедни, ворвались в алтарь и искали там владыку, одна из них партия нашла меня в бане. Боже мой! В каком тогда находился я отчаянии жизни моей! Поднятые на меня смертные удары отражены были часами и табакерками, при мне тогда находившимися.
Просил я их о нечинении мне зла. Вдвое того просили, не знаю еще какие сторонние, называя меня по имени и приписывая мне имя доброго и честного человека, в числе коих был и помянутый подьячий наш, Красной.
Меня потащили из бани, и встретившаяся другая злодейская, партия лишила бы меня жизни, хотя две и получил от них контузии, если б первые мои злодеи не приняли меня под свое покровительство и защищение. Таково–то действие золота и серебра.
Едва взошел я с ними на церковную паперть, как вдруг воспоследовала с нами, провожаемая из церкви с криком и шумом радостным, покойного страдальца роковая встреча.
Злодеи мои, закричав: «Вот он! Вот он!» — бросили меня полумертвого. Представь себе, любезный друг, что со мною в таком горестном приключении происходило!
Сидя еще в бане, приуготовлял я себя к смерти и спокойно ожидал убийцев, радуясь, что достигну мученического венца; а тут уповал, что неминуемо потащат меня вместе с владыкою из монастыря. Но Божеское провидение сохранило меня цела и невредима.
В древние времена церковь служила убежищем и для самых винных и порочнейших людей. В нынешнее же время архиерей и пастырь вытащен был от своих овец на убиение! Вот плоды просвещенного века.
Но что я медлю и не приступаю к повествованию той жесточайшей для меня в жизни минуты, в которую я услышал, что владыко убит до смерти.
Злодеи, вменяя за грех осквернить монастырь, а паче церковь кровью, вывели страдальца в задние монастырские ворота, где колокольня, и у самой рогатки сначала делали ему несколько вопросов, а потом мученическим образом до тех пор били и терзали его, пока уже увидели умирающа.
Спустя четверть часа и скончался новый московский мученик, и тело, избитое и обагренное кровью, лежало на распутии день и ночь целую, пока синодальной конторы члены, чрез полицейскую команду, заблагорассудили поднять.
Вот точная трагедия, коей был я сам зрителем.
Пролив неповинную кровь, убийцы, из коих, как наиглавнейший, был дворовый человек полковника Александра Раевского, по имени Василий Андреев, и целовальник, московский купец Иван Дмитриев (кои оба потом на том же месте казнены виселицею), со многими другими побежали в город производить дальнейшие неистовства; а я, чрез час после убийства владыки, уехал в Черную Грязь к князю Матвею Дмитриевичу Кантемиру, где и брат мой находился».
Сии были точные слова сего свидетеля и очевидца сей трагедии. Какой собственно был он человек и к кому сие писал, до сведения моего не дошло. Почему, оставя сие, буду продолжать историю московского мятежа далее так, как носившаяся тогда молва о том повествовала.
Помянутым тираническим убийством совсем невинного святителя все богомерзкое скопище злодеев сих нимало не удовольствовалось и не усмирилось; но, остервеневшись однажды уже, рассеялось оно толпами по всем улицам городским и начали грабить и производить всякого рода наглости и буянства.
Они провели весь тот день в сих бесчиниях мерзких и бесчеловечных. Самая наступившая потом ночь не могла укротить их бешенства и зверства; но злодейские скопища их умыслили зверство свое и буянство простирать наутрие далее: перебить всех докторов и лекарей и всех, какие были еще, начальников, а потом разграбить кремль и все в нем находящееся; а особливо расхитить сокровища, которые они в Успенском и других соборах найтить надеялись.
Соблазняло и поджигало к тому их наиболее то известное им обстоятельство, что Москва находилась тогда в совершенном почти безначалии. Главные командиры все разъехались по подмосковным своим деревням; а и самых воинских команд было очень мало, ибо все прочие выведены были за город, в лагерь, для безопасности.
Что ж касается до полицейской команды, то они ее, для малочисленности оной, не уважали и думали, что ей со всем их великим множеством никак сладить не можно. А по всему сему и возмечтали зверские злодеи сии, что им ничто не в состоянии будет воспрепятствовать произвесть злодейское свое намерение в действо.
В сем расположении злодейских своих сердец и умов смолвились они наутрие сбежаться со всех сторон на большую торговую площадь, между кремлем и рядами находящуюся. И не успело надлупить утро последующего бедственного и кровопролитного дня, как и повалили со всех сторон превеликие толпы беснующего народа в Китай–город.
Уже наполнилась вся площадь и все улицы между рядами бесчисленным множеством оного; уже многие сотни или паче тысячи бездельников сих бегали и бродили по кремлю самому и допивали остаточные вина, отыскиваемые в погребах, там находящихся; уже все храмы и ряды, с бесчисленными сокровищами и товаров несметным множеством, подвержены были явной ежеминутной опасности от расхищения, и наивеличайшее бедствие висело уже власно как на волосе над всею Москвою, как невидимая десница всемогущего удержала еще бедственный и роковой удар сей и по бесконечной благости своей пощадила еще сию древнюю столицу обладателей наших, употребив к отвращению того совсем неожидаемое и, по–видимому, ничего почти не значащее, но такое средство, которое возымело тогда успех, превзошедший всякое чаяние и ожидание.
Сыскался в недрах Москвы один усердный россиянин и истинный сын отечества своего, восхотевший жертвовать всеми силами и самою даже жизнью своею для спасения великого города сего от бедствия величайшего.