Не успел я, приехавши домой, отобедать, как приехали ко мне рассказовcкие доверенные с просьбою о наставления их, что им делать. Слово за слово, и вдруг сказывают они мне, что они были в сей день на меже. Тогда, любопытствуя очень, спрашивал я у них, что они там видели и не знают ли, что сделалось? И как удивился, что спора межевщик не принял, и что они не останавливаясь пошли далее белыми столбам и не понимал, что это значило, и обеспокоившись мыслями, с нетерпеливостью дожидался оттуда известия. Однако в тот день не было оттуда ни слуха, ни духа, ни послушания. Итак, пробыл я сей день и ночевал дома. В доследующий день не успел я проснуться, как сказали мне, что дожидается меня староста Ивана Яковлевича Сабурова. Я велел тотчас его кликнуть. И каким удивлением поразился, когда он вошел с превеликим унынием стал говорить мне следующее: «Что, батюшка! без вас все худо! не успели вы отехать, как у нас и пошла белиберда»! — «Что такое?» спросил я его с поспешностью. — «Что, батюшка! — сказал он: — Пашков–то выезжал ведь сам и с боярином и Бог знает, имел какую ссору; чуть было не заколол его кортиком, и барин насилу ускакал. Теперь не знает он, что и делать. Послал к вам, батюшка, просить милости, чтоб вы к нему пожаловали и помогли бы ему в его нужде. Они перетрусились все и Бог знает как, и не знают теперь, что и делать. Но нечего говорить и сами худо наделали». — «Что такое? спросил я с торопостью: — расскажи мне для Бога как происходило все дело и что они там наделали»? Тогда сей весьма неглупой и сам при том бывший мужик рассказал мне все происходившее.
Но как любопытное повествование о том не так коротко, чтоб могло в пределы сего письма уместиться, то дозвольте мне оное предоставить письму будущему, а сие на сем месте пресечь и сказать вам, что я есмь ваш, и прочее.
(Декабря 23–го дня 1808 года).
Письмо 167–е.
Любезный приятель! В предследующем письме обещал я вам рассказать о происшествиях, случившихся на меже с г. Сабуровым, я как не сомневаюсь, что вы столько же любопытны о том слышать, как был тогда и я, а сверх того история о том довольно занимательна и любопытна, а притом произвела по себе следствия весьма важные и всего меньше мною ожидаемые и касающиеся до всего тогдашнего нашего межеванья, то и расскажу я вам ее во всей подробности.
Господин Сабуров, расставшись со мною, как я упомянул в моем предследущем письме, поехал к межевщику в сотовариществе только двух человек тамбовских дворян, а именно: подпоручика Давыдова и поручика Масалова, сына старикова, ибо множайших в скорости собрать было некогда. Самому же неглупому старику, отцу последнего, по некоторому смешному обстоятельству выехать было не можно. Будучи в Тамбове воеводою, попался он не знаю в какую–то большую беду, от которой, находясь потом в отставке, не мог иным отделаться, как объявив себя умершим, которое обстоятельство причиною тому было, что ему нельзя было никуда показать глаз, а особливо тогда к межевщику, поелику дело сие Пашкову было известно. Таким образом, свита г. Сабурова была очень мала и, к вящему несчастию, далеко не столь согласная и единодушная, как было наше общество. Правда, хотя после и подъехали к нему человека еще два, но и те не лучше были первых, а все люда ничего незнающие, неопытные и нужной к спорам смелости и отваги неимеющие. Но как бы то ни было, но г. Сабуров застал межевщика еще очень благовременно и, по наставлению моему, его остановил и стал объявлять, что он межует государеву землю, а не Черного, и предлагать, чтоб он не утверждал ее Пашкову белыми столбами, а принял бы от него спор. Все сие учинено порядочно; но что ж воспоследовало далее!
Межевищик, услышав такое неожидаемое объявление и новое себе препятствие, неведомо как взбесился и, по обыкновению своему, стал усиливаться и спора не принимать, а объявлять то, что он межует по купчей и спора принять не хочет. Но можно ль бы ему было не принять, есть ли б поступлено было. благоразумно и есть ли б тут я, а не г. Сабуров, быть случился. Он бы у меня сам напрыгался, оттого что он межевал тогда без самого владельца, Черного, которого, по примеру вчерашнему, держали на хуторе и поили, как свинью, а без него как хотели межевали. Во–вторых, сел бы я ему на шею тем, для чего он тут межевал без призыва соседственных дач обывателей и, так сказать, воровски. Одним словом, я бы его, государя нашего, проучил, есть ли б мне при том быть случилось, и они бы меня не провели; но г. Сабуров был не такого характера: он был человек простой и имел самое доброе сердце и хорошую душу, но нужной остроты разума и осторожности он не имел и потому дал себя сим бездельникам в глазах обмануть и на бобы провесть, а именно:
Как межевщик увидел, что он стал усиливаться и продолжать спорить, то перетрусились они с Рыбиным и увидя, что дело дурно, стакнулись и подпустили к нему лесть. Они начали умиленнейшим образом просить г. Сабурова, чтоб он им не мешал и не спорил; а особливо лукавой Рыбин, перевернувшись лисицею и самою сатаною, облахтывал его, говоря: «Помилуйте, батюшка Иван Яковлевич, не спорьте здесь! что вам, сударь? ведь это не ваша земля. Допустите только меня до речки Ржаксы, а там зачнется ваша, и я с вами разведусь, как вам угодно, и отступлю от Станового–Липяга сажен с двести в правую строну, и возьмите весь его в вашу дачу.»
Теперь надобно знать, что такое Становой–Липяг? Это была, находящаяся впереди и лежащая за речкою Ржаксою, большая вершина, порослая лесом, и место очень удобное. До сего Липяга приурочена была дача протопоповская, в которой вместе с прочими владельцами имел селение и г. Сабуров. И как место сие было очень удобное и лежало близко подле поселка Сабурова, то хотелось и самому ему оной к себе поприбрать.
Самое сие обстоятельство и причиною тому было, что помянутое обещание Рыбина тотчас поколебало твердость духа г. Сабурова. Он польстился на сие лестное и ухищренное обещание и, по добродушию своему, всего меньше мог опасаться и предусмотреть, что это был один только обман и сплетенная сеть на самого его. Словом, он по несчастию поверил Рыбину и межевщику, и тем паче, что сей последний обещал сам впереди о полюбовном разводе стараться и ручался в верности данного Рыбиным слова и обещания. Коротко, г. Сабуров смутился и не знал, что делать. Стал советоваться с своими товарищами, но они первые ему сказали, что они в спор не хотят мешаться и не подпишутся, а когда. хочет спорить, так спорил бы один. Итак, стал г. Сабуров, как рак на мели, что более и принудило его дать себя убедить просьбам Рыбина и межевщика и самого подьячего. Он сказал: «Ну, добро, Рыбин! уже для тебя и жалея твою старость, не буду говорить, сдержи только свое обещание». — «Изволь, батюшка, изволь! только допусти нас до речки Ржаксы».
Как скоро дело сие кончилось, то Рыбин, получив свободу и опасаясь, чтоб чего еще не произошло, стал всеми образами спешить дойтить до речки Ржаксы белыми столбами и тем перерезать поперек весь пространной промежуток между речками Паникою и Ржаксою бесспорною линиею. Но не успел он дойтить до речки Ржаксы и перейтить на тот берег, как сиял с себя личину и другим голосом заговорил. Вместо того, чтоб ему Становой–Липяг оставить влево, то есть в дачах г. Сабурова, и отступить от него по обещанию сажен с двести вправо, он поставил веху сажен с двести от Липяга влево и не только весь Липяг, но десятин со сто и Сабуровской земли к себе прихватывать начал.
Тогда открылись очи у г. Сабурова. Но рассудите сами, каково было тогда ему, когда увидел он себя таким злодейским образом обманутым и в глазах проведенным!… Смутился он неописанным образом и спрашивал Рыбина: «Что ж это такое, господин Рыбин! так ли было твое обещание? и так ли ты вести хотел?» — «Мне инако, сударь, не можно, — смеючись уже и ругательским образом ответствовал ему Рыбин; — мне Петр Егорович так приказал и по купчей так иттить следует, и я на волос нарушить ее не могу, воля ваша».
Вздурился тогда г. Сабуров и не знал, что делать. Он к межевщику. Межевщик молчит и говорит: «Я не знаю… не мое дело… как хотят ведут». Сие еще пуще привело в досаду г. Сабурова. И тогда увидел он ясно, что все они были бездельники, а он обманут, и принужден был стыдиться всех, кто с ним тогда ни был. Он встрянулся, но уже поздно, что лучше бы ему было моему совету следовать и либо уже вовсе не спорить, либо спорить, но уже не отставать и ничего не слушать. Тогда раскаялся уже он, но пособить было нечем: дело сделано, межа сохами проехана и погрешность была уже невозвратная… Он досадовал сам на себя, но все уже тщетно. Рыбин только смеялся и радовался удачному своему бездельничеству и отомщал за поклоны свои изрядным образом.
Но как бы то ни было, но г. Сабуров принужден был проглотить сию горькую пилюлю и, позабыв то, помышлять о предбудущем и думать о том — как быть, что далее делать? Чем отгонять его от себя и от своих дач, и как бы не связать дачи своей спором с Пашковою и тем не подвергнуть ее великой опасности, потому что он сам имел дачку маленькую, а владел также земли великим множеством, которой мог всей лишиться, как скоро связалась бы его дача спором с Пашковою. Все сие приводило его в превеликое замешательство. Ему оставалось только два средства: либо согласиться на отвод Рыбина и потерять Липяг и захватываемыя десятин сто за Липягом, либо спорить. Но оба сии средства были неудобны: Липяга потерять не хотелось, а и спорить для вышеупомянутых причин было невозможно.
Находясь в превеликом недоумении о том, вспомнил он мой совет и то, что я ему, равно как предугадывая сей случай, приказывал и именно: что есть ли Рыбин станет прихватывать Липяг и его землю, то вернейшим бы и надежнейшим средством было назвать как Липяг, так и часть земли государевою землею, и тем точно таким же образом отбоярить Пашкова от своей дачи, как мы по Шадскому уезду его столь благополучно отбоярили. Вспомнив сей совет, положил он следовать (ему) и, тем ободрясь, сказал Рыбину: «Когда так, то не дам же тебе над собою насмеяться. Господин землемер! он ведет неправильно. Здесь направо и налево государева земля! Не извольте межевать»!