мье; ибо как по всем замечаниям надлежало тогда ровно чрез месяц ожидать и настоящей зимы, то усугубил я все мои труды, старания и работы и не отходил почти ни пяди от сих, присутствуя при них от утренней зари до вечерней, или разъезжая сам по лесам для понуждения скорейшей вырубки и привоза дерев. Стук от нескольких десятков топоров продолжался беспрерывно с утра до вечера и разбуждал нас с восхождением солнца, но нужда приневоливала меня и употреблять всевозможнейшую поспешность.
Помянутое зазимье заставило нас впервые испытать нагревать комнаты наши каминами, но они скоро доказали, что на них дальней надежды полагать никоим образом было нам не можно. Производимое ими тепло столь же скоро и уходило, как при закрытия оных набиралось. Сперва обрадовались было мы, увидев себя в тепле, но радость наша была весьма кратковременна. Чрез немногие часы комнаты наши делались таковыми ж холодными, как были прежде я усугубляли только гореванье наше о том, как нам будет жить тут в самое позднее осеннее время.
Впрочем, имел я около сего времени у себя неожидаемого, но весьма приятного гостя. Вдруг является передо мной один молодой и ученой священник, приехавший из Коломны для осмотрения упразднявшегося у нас в селе поповского места, дабы в случае, если оно ему полюбится, можно б было ему, по благосклонности к нему архиерея, занять оное. Он пришел тогда ко мне на поклон, и мы не успели с ним нескольких минут провесть в разговорах, как и полюбили друг друга. Нигде знакомство и дружба так скоро не восстановляется, как между учеными, а особливо если повстречаются взаимно согласные мысли и чувства. А самое сие тогда с нами и случилось. Я нашел в нем хотя не великого во всем знатока, но, по крайней мере штудировавшего в семинарии, и много кой–чего таки знающего, но что всего лучше, отменно любопытного молодого человека; а и он поразился неожидаемостию и удивлением, нашел во мне человека, превосходящего знаниями всех их семинарских учителей. Самое сие я прилепило его так ко мне, что он положил за непременное себе дело, добиваться всеми образами, чтоб перевели его в село наше, а сие к обоюдному нашему удовольствию чрез короткое время и воспоследовало действительно; чему я с моей стороны тем более был рад, что получил в нем давно желаемого и приятного себе по ученым делам и материям собеседника, и могу сказать, что он доставлял мне сотовариществом своим весьма многие приятные минуты. Он назывался Никитою Никифоровичем, а прозванием Морев.
Наконец приискали мне и наняли и каменщиков, и как время оставалось уже мало, а фундамент был превысокой, то усугубил я еще и более ревностное мое за работами смотрение и не отходил от них почтя ни пяди, и хлопот было у меня полон рот с ними. Но как бы то ни было, но мы с ними его смастерили, я довольно удачно. Кроме сего, занимался я в сие время и поправлением некоторых маленьких прудов, в деревнях находящихся, но более всего привлекали меня к себе леса и требовали частого присутствия в оных. Надобно было нам из них премногое множество всякого леса как на казенное, так и на крестьянское строение, а не менее для запасения себя дровами, на всю зиму. И все сии деревья вырубаемы были не инако, как по моему указыванию и с наблюдением наивозможнейшего порядка. Итак, для всего того доводилось мне почти всякой день ездить в рощи и леса и давать мои наставления. Всю помянутую рощу разрубили мы аллеями и прошпектами на множество частей и косяков, и превратя ее тем в некоторой род зверинца, придали ей действительно такой хороший вид, что все почти проезжие останавливались, чтоб множеством сих аллей, представляющихся то и дело глазам, полюбоваться.
В сих упражнениях и многочисленных трудах и не видал я, как прошла и вторая половина сентября, и наступил октябрь месяц. Первое число оного, или день Покрова Богородицы, праздновали мы в Воскресенках у родственника нашего Арцыбышева, которой из всех наших родных жил тогда всех ближе к нам, а оттуда проехали теща моя с дочерью г. Ладыженского на часок в нашу деревню, а я, возвратившись в Киясовку, принялся за расчерчивание и делание пред новым своим домом цветница, дабы к весне иметь его для посадки цветов уже готовым.
Вскоре за сим наступило и 7–е число октября, и совершилось мне ровно 36–ть лет от рождения. Я отпраздновал сей день, по обыкновению моему, тихомолкою и более духовно, нежели наружно, и занимаясь помянутым делом. К именинам же моим приехала к нам и тетка Матрена Васильевна на несколько дней погостить, и мы посещением ее были очень довольны. В день же именин моих пригласили мы к себе нового нашего знакомого, г. Новикова; но кроме его и помянутого родственника нашего г. Арцыбышева, никого в сей раз у нас не было. А вскоре за сим ездил я еще раз для некоторых нужд и на самое короткое время в свою деревню, и заезжая на дороге к обоим своим друзьям, г. Шушерину и Полонскому, повидался я с ними. Оба они неведомо как довольны были тем, что я их не забывал и не отпускали меня без того, чтоб я у них либо отобедал, либо ночевал. По возвращении же моем назад, вскоре поехала от нас и Матрена Васильевна и увезла с собою я обеих дочерей своих, гостивших у нас во все сие первое время пребывания нашего в Киясовке.
Сим разрушилось тогда наше маленькое общество, и сколько нам того ни было жал, но мы некоторым образом были тем и довольны; ибо в самое то время начинала уже почти становиться зима и мы не знали как и самих себя обогревать, и боялись, чтоб нам гостей своих не поморозить.
Но доколе тянулся октябрь, то все еще мы как–нибудь пробивались. Но как скоро начался ноябрь и с ним настала и настоящая зима, то началось с нею вкупе и то самое время, которое я поныне еще забыть не могу и кое было скучнейшее, труднейшее и беспокойнейшее во всей моей жизни. Работ было еще великое множество неоконченных.
Хоромы только что тогда покрыли, и надобно было отделывать их еще внутри, а потом класть в них печи; а прочие здания на дворе требовали еще и множайшей работы. Кроме того спешил я копать рвы и разгораживать ими все семь полей казенного хлебопашества. Все сии работы требовали почти ежечасного моего при себе присутствия, а стужа такая! непогоды страшные! а отогреваться от них было почти негде. Домашние мои принуждены были с утра до вечера сидеть в шубах, и оставя просторнейшие комнаты, которым и самые камины нимало не помогали, сбиваться все в кучку в маленькие комнаты для удобнейшего себя обогревания каминами. Сии денно и нощно и без умолку почти у нас пылали, ибо пред ними только и можно было сколько–нибудь отогреваться. Ежедневно сожигали мы в них множество наилучших березовых дров, и нажегши столько угольного жару, сколько могло только помещаться в оные, не успевали их закрывать и первым теплым духом час какой или два попользоваться, как исчезал и вылетал оной опять сквозь окна и стены, и мы паки о растапливании оных помышлять долженствовали. Но днем как–нибудь уже мы пробавлялись, до что касается до ночей, то сии были нам уже всего несносней, а особливо во время сделавшейся уже большой стужи и наступления зимы самой. Мы встречали их как некаких медведей и готовились заблаговременно зябнуть, дрожать и терпеть неописанное беспокойство.
Теперь вообразите себе, каково нам и не только нам, но и всем верхним людям нашим было жить и терпеть такое беспокойство целый месяц сряду, а особливо последние недели в ноябре месяце. Сии сделались было нам уже совсем несносны и я истинно не знаю, как мы все сие время прожили и как при всех таких душевных трудах и беспокойствах провели мы сие время, по особливой к нам милости Господней, так счастливо и удачно, что не только никто из нас, но ниже из малюток детей и людей наших не занемог и не вытерпел болезни.
Наконец кое–как и насилу–насилу кончили мы все строение, и дом мой поспел и сделался уже для обитания способным. Теперь не могу никак изобразить вам того удовольствия, которое чувствовали мы, перебравшись совсем жить в оный. Сущим раем казался он нам в сравнении с житьем нашим в большом и огромном тамошнем доме: и тепел, и хорош, и покоен он нам показался! Но никто так не был доволен, как я своим кабинетом. Я снабдил его не только частью печи, но сверх того еще и камином, и как положение его случилось быть в средине между других комнат, то был он отменно тепел, а не было недостатка и в свете. Два больших окна, с простирающимся видом из них на пруд и за оным на церковь и старый дом, освещали оный. Под одним из них, в спокойном уголку, ассигновал я для себя сиденье и установил свой столик, под другим поставил большой стол для учеников моих. Стены установил я книгами и шкапами, а кой–где и картинами, привезенными из дома, и был обиталищем своим очень доволен, и тем паче, что имело оно сообщение и с гостиною, и с лакейскою, и с моею канцеляриею. А и домашние мои со всем бутором {Бутор — здесь: пожитки, скарб.} своим уместились так хорошо, что все были наконец довольны. По счастию, дети мои были еще малы, и для помещения их требовалось не много места. Все они поместились с своею бабушкою в одной комнате и довольно еще просторно, и одна только наша спальня была темновата, но зато теплее почти всех комнат.
Сим образом перешедши и расположившись в новом и довольно для нас просторном и спокойном доме, отдохнули мы от претерпенных своих трудов и беспокойств и повели уже порядочную, как водится, жизнь; и как было уже где порядочно принимать и угощать гостей, то начали мы уже помышлять о сведении дружбы и знакомства с множайшими из живущих в тамошних окрестностях дворян, и за сим дело не стало. Дом г. Новикова не замедлил познакомить нас и со многими другими. Бывая в оном, имели мы случай съезжаться с некоторыми его соседями и друзьями, и как г. Новиков не оставлял всем об нас рассказывать и рекомендовать нас с стороны хорошей, то вскоре познакомились мы и с некоторыми другими домами. Из сих в особливости сделались нам дружны дом господина Кологривова, Николая Ивановича, человека милого и любезного и столь веселого характера, что мы всегда в свидании с ним и его женою находили удовольствие. Другой такой же дом был господина Беляева, Федора Васильевича. Сей был человек хотя небогатой и простенькой, по имел двух взрослых и доброго характера дочерей, полюбивших в особливости наше семейство и нередко гостивших у нас по нескольку дней сряду. А особливо сделалась дружна нам младшая из его дочерей по имени Алена, с которою и поныне еще продолжается у семьянинок моих дружба.