«Надежда наша насъ не обманула. Мы получили, дѣйствительно, севодни твои тверскія письмы, и сей день былъ для насъ праздникомъ. Во весь оный мы ихъ нѣсколько разъ и себѣ и другимъ прочитывали и ими веселились, и все хвалили тебя за прилежность и стараніе увѣдомлять насъ обо всемъ, до тебя касающемся, чѣмъ мы всѣ весьма довольны.
«Что сестры тебѣ будутъ рады, это заключили мы напередъ; а что тебя въ Тве-ри всѣ полюбили, это было власно какъ нѣкакой усладительный бальзамъ для сер-децъ нашихъ. При пропитываніи строкъ о семъ въ твоихъ и сестриныхъ изъ Твери письмахъ, руки мои принуждены были опять утирать щоки, смоченныя слезами удо-вольствія, а сердце не преминуло испустить глубокій вздохъ благодарности къ Тому, Кто одарилъ тебя такими качествами, которыя тебѣ любовь от всѣхъ пріобрѣтаютъ. Ахъ, Павлушка, это не иное что, какъ неоцѣненный даръ, сниспосылаемый немно-гимъ от Неба, за который обязанъ ты Ему безконечною благодарностію. Ты долженъ сіе всегда помнить и стараться не упускать изъ рукъ сего сокровища, но хорошимъ поведеніемъ дѣлаться его отъ-часу достойнѣйшимъ. Оно принесетъ тебѣ безчислен-ныя пользы и выгоды! Какая радость для насъ будетъ, если услышимъ мы, что тебя и въ Петербургѣ также всѣ полюбятъ и будутъ къ тебѣ благопріятны.
«Подтверждаемое извѣстіе, что Михаила Васильевича нѣтъ теперь въ Петер-бургѣ, весьма меня озабочиваетъ. Не получилъ и я от него еще писемъ. Но что дѣлать! Надобно будетъ тогда-случаю, обстоятельствамъ времени и судьбѣ повино-ваться. Она, лишивъ тебя сей выгоды, можетъ быть сама уже откроетъ тебѣ путь и стезю къ достиженію до намѣренія нашего. Но я все еще льщусь надеждою, что авось-либо и не такъ, и что мнѣніе сіе оснуется на единой догадкѣ.
«За любопытное примѣчаніе твое я весьма тебя похвалилъ. Возможно-ли! Сколько видали мы ѣздившихъ по сей дорогѣ, съ сколь многими говаривали, а ни от кого еще не случалось мнѣ о мостѣ подлѣ Твери слышать, власно такъ какъ бы это было ничего незначущая и нестоящая примѣчанія вещь? Не олухи ли сущіе! Не упус-кай, мой другъ, также и въ Петербургѣ ничего достойнаго примѣчанія и употребляй свободное время на осматриваніе всего достойнаго зрѣнія. Ты мнѣ лучшее понятіе обо всемъ можешь подать, нежели цѣлая сотня другихъ.
«Описаніе путешествія твоего въ письмахъ твоихъ ко мнѣ, къ матери и сестрѣ читали мы съ особливымъ удовольствіемъ и на упражненія ваши смотрѣли. Я сказы-валъ тебѣ напередъ, что ты къ дорожнымъ безпокойствамъ привыкнешь, и они тебѣ чѣмъ далѣе, тѣмъ сноснѣе казаться будутѣ».
«Надежда Андреевна писала къ намъ, что и она о тебѣ въ Петербургъ писала. Теперь писемъ тебѣ цѣлый коробъ надавали. Когда-бъ всѣ они тебѣ сколько-нибудь помогли! Я не сомнѣваюсь, что ты о дѣйствіи ихъ ко мнѣ отпишешь.
«По сіе время отвѣтствовалъ я тебѣ на письмо твое, а теперь обращусь къ здѣшнимъ происшествіямъ. Вчерашній день я весь прохлопоталъ съ рекрутами, а се-годня весь день занятъ былъ упражненіями иного рода и пріятнѣйшими. Не успѣлъ настать день, какъ принесли ко мнѣ почту. Увидѣвъ одинъ большой пакетъ, поспѣш-но я и съ нѣкоторымъ безпокойствомъ спросилъ, а маленькій есть-ли? «Есть, судырь, сказалъ солдатъ и полѣзъ за пазуху». — «Подавай, братецъ, скорѣй, Христа ради, и не мучь меня». Тутъ началось тотчасъ читанье твоихъ писемъ, тамъ читанье газетъ, которыя нынѣ довольно любопытны. Ахъ, Павлушка, съ какимъ это восторгомъ и какъ сладко пишутъ Цесарцы о побѣдѣ принца Кобургскаго и Суворовской. Я, по чувствительности своей, не могъ безъ слезъ удовольствія читать перечни о томъ старику-капельмейстеру. Для чего не пишутъ у насъ такимъ же образомъ и не дѣла-ютъ всякую побѣду для насъ вдвое радостнѣйшею! Послѣ обѣда пріѣхалъ къ намъ лѣкарь и вскорѣ за нимъ князь съ женою. Мы читали имъ твои письмы, и они слуша-ли ихъ съ удовольствіемъ; жаль только, что ты на сей разъ не приписалъ имъ покло-на. Впередъ не позабудь это сдѣлать. Они просидѣли у насъ до самой ночи, а теперь сижу я въ кабинетѣ и съ тобою, мой милый и любезный Павлунушка, разговариваю, и мысленно тебя сто разъ за всё и про все цѣлую и тебѣ всѣхъ блахъ и всего добраго, а паче всего того желаю, чтобъ ты былъ у меня тамъ здоровъ и, въ случаѣ, если жи-вешь одинъ, не свелъ бы съ какими-нибудь негодяями знакомства и дружбы и не далъ бы имъ себя преклонить къ чему-нибудь худому, могущему причинить и тебѣ существенный вредъ, и намъ огорченіе и досаду, которой бы намъ никогда имѣть не хотѣлось. Ахъ! какъ бы это хорошо было, еслибы ты къ намъ таковымъ же благора-зумнымъ, порядочнымъ и добрымъ малымъ возвратился, какимъ мы тебя отсюда от-пустили. Вздохи о семъ къ Небу часто излетаютъ изъ моего сердца, а и теперь про-извелъ такой-же. Ахъ, Павлушка, — негодницъ, повѣсъ и шалуновъ и безъ тебя на свѣтѣ и у насъ слишкомъ много, и ей! ей! не великая честь и утѣшеніе быть въ числѣ оныхъ, а хорошо — когда-бъ быть отмѣннымъ от нихъ! Хорошо, когда-бъ составлять предметъ, привлекающій от всѣхъ къ себѣ зрѣніе! Хорошо, когда-бъ при всемъ наивеличайшемъ поврежденіи нравовъ нынѣшняго свѣта и въ такія лѣта, какъ ты, уцѣлѣть и остаться добрымъ! Вот-истинная честь и самому себѣ лестное удо-вольствіе! А намъ бы какая радость была, когда-бъ сынъ у насъ былъ власно какъ от-мѣнный соболь от всѣхъ прочихъ своихъ собраній. Но ты вѣдь вѣрно о семъ и поста-раешься, мой другъ? По крайней мѣрѣ, обѣщалъ ты мнѣ сіе тогда, когда отпускалъ я тебя отсюда и когда слезы мои совокуплялись съ твоими. Смотри жь, Павлунушка, сдержи свое слово и утѣшь отца весьма много тебя любящаго».
Онъ и сдержалъ слово свое дѣйствительно, итакъ, что мнѣ не было нужды по-вторять ему впослѣдствіи времени таковыя напоминанія, и я могу сказать, что я по-веденіемъ его былъ всегда доволенъ.
Чрезъ два дни послѣ того, продолжая письмо мое, писалъ я слѣдующее:
«Какъ я въ Тулу еще не поѣхалъ, то хотѣлъ-было съ тобою, Павлушка, еще вче-ра ввечеру мысленно повидаться и на письмѣ поговорить. Но пріѣхали наши Лам-ковскіе и помѣшали. На-силу, на-силу только теперь отыскались от Егора Крюкова. Торжествованіе имянинъ у него было громкое и многолюдное; однихъ каретъ было 16 на дворѣ, а за столъ по 35 человѣкъ садилось; между прочими былъ и Дмитріи Ва-сильевичъ Арсеньевъ, обожаемый тамъ всѣми. Но что-жъ они дѣлали всѣ тамъ? Ни-чего инаго, какъ играли въ карты, которыя у нихъ изъ рукъ не выходили. За нѣсколь-ко часовъ еще до свѣта, Дмитрій Васильевичъ всѣхъ неволей перебудитъ, и сядутъ за карты; столы приготовлены съ вечера, а тамъ часа три за полночь сиди за ними-жъ. Словомъ, кто не игралъ, тѣ были на сущей каторгѣ. Нашимъ въ двое сутокъ не уда-лось и 6 часовъ уснуть. Ольга нашла тамъ нѣсколько себѣ подругъ, и онѣ от скуки играли уже въ фанты, но все пустые, ибо некому было быть заводчикомъ. Всѣ и са-мыя старушки сиживали за картами за полночь. Странное празднество, и я не хотѣлъ бы быть на такомъ пиру!
«У насъ здѣсь ничего особливаго не произошло. Я хлопоталъ всё съ рекрутами и на-силу вчера отправилъ ихъ въ Тулу съ Варсобинымъ. А теперь думаю самъ ѣхать, но болѣзнь моя все «страшитъ; нѣтъ, нѣтъ, да и опять! возможно ли, всѣ почти воло-сы у меня въ болѣзни вылѣзли, ползутъ цѣлыми клоками; и принуждено будетъ па-рикъ носить, ежели не выростутъ опять. Я остался теперь здѣсь одинъ безъ всякихъ канцелярскихъ служителей, одинъ только дуракъ Журавлевъ; остался-было Лома-кинъ, но и тотъ долженъ былъ въ Тулу ѣхать; всё счоты и пересчоты. Понадобилась имъ на что-то хлѣбная вѣдомость, и Ломакинъ всю ночь принужденъ былъ писать и выписывать. У новаго командира моего затѣя за затѣями: вздумалось приказать мнѣ отыскивать здѣсь въ волости каменья на точилы, и прислалъ оружейника, и мы должны были и по сему предмету хлопотать».
Въ послѣдующій день присовокупилъ я еще слѣдующее:
«Вотъ дождался я и до четверга и имѣю удовольствіе отправить къ тебѣ, Пав-лушка мой другъ, самъ мое 4-е письмо. Разныя обстоятельствы, а притомъ и то ѣздѣ моей помѣшало, что я весь вчерашній день былъ опять от лихорадки въ разслаб-леніи, — от сущей бездѣлицы, от съѣденія двухъ или трехъ моченыхъ яблокъ посѣтила она меня опять; однако, не думаю, чтобъ долго продлилась. У насъ были вчера двѣ сватьбы, женили Кириллу и Андрея портнова. Обѣдалъ Михаилъ Ники-тичъ Албычевъ съ женою, и мы съ нимъ нѣсколько разъ о тебѣ вспоминали, а барыни и старушки и въ карты ужъ загадывали. Но «говори, говори, да молви», а насъ весьма озабочиваетъ та мысль, если нѣтъ Михайлы Васильевича въ Петербургѣ, и что, пріѣхавши туда, станешь ты, какъ рак на мели, и не будешь знать, что дѣлать? Одна-ко, всю надежду нашу полагаемъ мы на Бога и просимъ Его, чтобъ помочь тебѣ въ семъ случаѣ. Возлагай и ты, мой другъ, также наивеличайшее свое на Него упованіе и чаще Его вспоминай. Если Михаилъ Васильевичъ тутъ, то кланяйся ему и домашнимъ его от всѣхъ насъ. Ну, теперь до будущей почты. Прости, мой другъ, и будь благопо-лученѣ».
А симъ окончу и я сіе мое письмо, достигшее до своихъ предѣловъ, и скажу, что я есмь вашъ, и проч.
(Февраля 4 дня 1811 года, въ Дворениновѣ).
Письмо 254
Любезный пріятель! По отправленіи моего четвертаго письма, цѣлыхъ почти три дни я не принимался за перо для писанія къ моему сыну, и на третій уже ввечеру, от досады на неприходящую почту, сѣлъ и началъ писать къ нему свое пятое письмо слѣдующаго содержанія.
№ 5.
Въ воскресенье, ввечеру, 11 ноября.
«Что за диковинка. Вотъ уже огонь подали, а почта еще не бывала! Цѣлый се-воднешній день мы ее прождали и она насъ промучила! Не знаешь, не вѣдаешь, чтобъ тому было причиною? кажется, дороги, здѣсь не очень дурны, а развѣ далѣе грязны. Я, дожидаючись ея, и не писалъ еще все къ тебѣ, Павлушка мой другъ, ибо думалъ, не будетъ ли съ нею от тебя писемъ, а къ тому-жъ и писать было не о чемъ. Съ самой среды по вчерашній день промучила меня лихорадка; а теперь опять стало становиться легче, итакъ, за болѣзнію сижу дома и въ Ламки къ ихъ празднику не поѣхалъ. Всѣ наши тамъ пируютъ, а мы только съ матушкою и Катериною дома, и къ намъ пріѣхалъ Егоръ Михайловичъ оттуда и просидѣлъ у меня до вечера. Оба сіи дня были такъ туманны, темны и скучны, что на дворъ не хотѣлось смотрѣть. Я все пи-салъ въ оные и не вставалъ почти съ мѣста. Началъ писать вторую часть своей ис-торіи. Въ Тулу не поѣхалъ я, за болѣзнію, да и спѣшить почти не для чего. Теперь нѣтъ у меня здѣсь при канцеляріи ни одного секретаря и ни одного подъячаго: всѣ въ Тулѣ; иные сдаютъ рекрутовъ, а иные работаютъ у Веницеева. Ему хотѣлось и меня запречь въ ту же работу и недѣли двѣ продержать въ Тулѣ, но я — покорно благо-дарствую! ни то онъ будетъ командиръ, ни то нѣтъ, а мнѣ мое здоровье дорого. Вчера пишетъ Варсобинъ, что въ Тулѣ есть уже молва, что директоромъ будетъ моргунъ Петръ Ивановичъ Свѣчинъ, но сіе уже всего смѣшнѣе будетъ: не стало уже людей на свѣтѣ! однако, все-де з