«Безсомнѣнно, ты кой-съ-кѣмъ теперь уже познакомился и жить тамъ попри-вык уже сколько-нибудь. Желалъ бы я, мой другъ, чтобъ ты, въ разсужденіи не ко-ротко извѣстныхъ людей, имѣлъ всегда осторожность и всегда-бъ то помнилъ, что нынѣ наполненъ свѣтъ множествомъ такихъ людей, коихъ наружности ни какъ не можно вѣрить, и что, положась на оную, тотчасъ обмануться можно. А особливо об-ходись осторожно съ молодыми людьми. Изъ нихъ постоянныхъ и добродѣтельныхъ нынѣ со свѣчкою посреди бѣла дня искать надобно. Берегись, чтобъ они не завели тебя въ какія сѣти и не запутали во что-нибудь худое. Въ особливости береги какъ-можно деньги и не теряй ихъ по-пустому. Я потребую от тебя въ нихъ отчоту, и тебѣ стыдно будетъ, ежели ненужными издержками ты меня огорчишь и уменьшишь ту радость, которую имѣть я буду при твоемъ возвращеніи. Тебѣ надобно уже учиться хозяйничать и помнить, что и весь нашъ достатокъ не великъ. Тебѣ-жъ самому сбе-реженное послѣ сгодится, а какъ не достанетъ на надобное, то гдѣ ты тогда изво-лишь взять?
«Неизвѣстность о Михайлѣ Васильевичѣ насъ пуще всего тревожитъ, и мы бу-дущей почты съ величайшею нетерпѣливостью будемъ дожидаться, надѣясь, что по-лучимъ съ оною от тебя письмы изъ Петербурга, и что оныя рѣшатъ, по крайней мѣрѣ, въ семъ пунктѣ наше сомнѣніе. О, какъ бы желали мы, чтобъ ты нашелъ его въ Петербургѣ. Ежели онъ тутъ, то скажи ему от меня, что я приношу уже ему тысячу благодареній за всѣ его къ тебѣ ласки, о которыхъ я не сомнѣваюсь, что онъ тебѣ оказываетъ, и желаю ему всѣхъ на свѣтѣ благъ, а не пишу къ нему за тѣмъ, что нахо-жусь еще въ неизвѣстности.
«Безсомнѣнно получилъ ты теперь и первыя мои къ тебѣ письма. Я исполняю вѣрно мое обѣщаніе и пишу къ тебѣ со всякою почтою всё-на-всё что съ нами проис-ходитъ. Не сомнѣваюсь также, что и письма, бывшія съ тобою, ты уже кой-къ-кому разнесъ и можешь насъ теперь о дѣйствіи ихъ увѣдомить. О, какъ интересны для насъ будутъ съ сего времени твои письмы! Я бы желалъ, чтобъ ты описывалъ намъ всё-и-всё и увѣдомлялъ насъ о всѣхъ происшествіяхъ обстоятельно. Каждое твое слово будетъ для меня любопытно и пріятно. Чтобъ успѣвать тебѣ болѣе написать, то пиши, когда досужно заблаговременно и сколько когда написать удастся, такъ какъ то дѣлаю я. Чрезъ что и наберется много, а чѣмъ больше будешь писать, тѣмъ для насъ пріятнѣе, а тебѣ полезнѣе будетъ, ибо тѣмъ болѣе пріучишься къ слогу пи-семъ.
«Въ праздное время ищи пребываніе свое сдѣлать себѣ колико можно полез-нѣйшимъ, стараясь видѣть все зрѣнія и примѣчанія достойное. Поищи случая побы-вать на фарфоровой, на хрустальной и на шпалерной фабрикѣ, также въ Академіи Наук и Художествъ, въ Адмиралитетствѣ, въ Невскомъ монастырѣ и въ другихъ тому подобныхъ знаменитыхъ мѣстахъ, и замѣчай все, чтобъ было тебѣ, по пріѣздѣ къ намъ, о чемъ разсказать и тѣмъ доказать, что ты не по-пустому былъ въ Петербургѣ.
«Ежели нечего тебѣ читать, то отыщи книжныя лавки, а особливо Миллерову, яко наиглавнѣйшую. Набери поболѣе вездѣ каталоговъ и не найдешь ли какой хоро-шей біографической книги. Пожалуй себѣ хоть купи оную и читай. Еще не отыщешь ли въ академической лавкѣ «Петербургскихъ прошпектовѣ», и когда деньги будутъ въ остаткахъ, то купи и привези съ собою. Я давно ихъ добиваюсь. Ежели попадутся эс-тампы съ портретами какихъ-нибудь знаменитыхъ людей, напримѣръ, у Ниренбер-цевъ, и не очень дорогіе, то и оные купить можешь. Все сіе составитъ для меня наилучшій гостинецъ, но на все сіе не спѣши терять деньги. Вотъ — чѣм-и-чѣмъ наполняю я къ тебѣ уже письмо, когда о иномъ писать нечего, но теперь покуда пол-но…..»
Чрезъ день послѣ того, ввечеру 14-го ноября, дополнилъ и окончилъ я письмо слѣдующимъ:
«Какъ завтра у насъ почта, то надобно мнѣ исписать чѣмъ-нибудь и досталь-ное порожнее мѣсто на бумагѣ и что-нибудь еще съ тобою, Павлушка мой другъ, по-говорить. Скажу тебѣ, что всѣ сіи три дни провелъ я благополучно и мнѣ опять по-легчѣло. Мать твоя съ Елизаветою дѣйствительно въ понедѣльникъ, и очень еще ра-но, изъ Ламокъ пріѣхали и застали у насъ князя, разсказывающаго о своемъ несгодьѣ. Въ воскресенье хотѣлось Петру Гарасимовичу, чтобъ и онъ у него былъ. Итакъ, посылали звать, но онъ отказался, но послѣ передумалъ и, согласясь съ нашимъ виннымъ приставомъ, поскакалъ туда съ нимъ на его лошадяхъ и дрожкахъ. Ламковскіе ему рады, угощаютъ; онъ препровождаетъ тамъ весь день и ужинаетъ. Унимаютъ его ночевать, но онъ не остается, но въ полночь отъѣзжаетъ домой, гово-ритъ: «свѣтло-де и мѣсяцъ, долго-ль доѣхать». Говорятъ ему: «поздно, право позд-но!» Но, нѣтъ, ничего. Хорошо, поѣхали, ѣдутъ себѣ и ѣдутъ хорошохонько. Но не успѣли проѣхать Княжій Колодезь, какъ хряпъ! и оси подъ дрожками какъ не бывало! Вотъ тебѣ на! закричали они оба. Эдакая бѣда!… Что дѣлать? Думать да гадать, а ѣхать далѣе никакъ нельзя и дѣлать нечего. Чтобъ воротиться назадъ въ деревню и взять у мужика телѣгу-того имъ и на умъ не приходитъ. А они думали, думали, но другого не придумали, какъ, сѣсть обоимъ на лошадей верхами и ѣхать домой, а дрожки съ солдатомъ кинуть. И тутъ-то была сущая между ими комедія: лошаденки скверныя, сѣделъ не бывало; ѣхать принуждены на голыхъ спинахъ; хомуты мѣша-ютъ; морозъ превеликій; свѣтло, но не очень! Маленькій снѣжокъ затрусилъ ямки и обманывалъ только зрѣніе: кажется, все гладко, анъ нѣтъ! Лошади то-и-дѣло оступа-ются, скользятъ, и ихъ то въ ту, то въ другую сторону покачиваетъ. То одинъ закри-читъ «ухъ!., упалъ бы, братъ, совсѣмѣ»; то другой подтверждаетъ тожъ и бранитъ и лошадь, и переломившуюся ось. Г. Крупенинъ — худой ѣздокъ: жмется все съ боку къ князю. Дорога идетъ подлѣ самаго вала и рва; въ потемкахъ лошадь его вскорапкыва-ется на валъ, оступается въ ровъ и его едва съ себя не скидываетъ. Онъ хватается за князя, и его тощитъ за собою! «Что ты, братецъ, въ умѣ-ли? самъ падаешь, да и меня стащил-было; я — то что? да можно ли тебѣ подалѣе от меня ѣхать?» — «Радъ бы, ваше сіятельство, да лошадь что-то нейдетъ, не сладишь съ проклятою!» — «Э! ко-нечно, супонью затянулась». — «И быть знать такъ; но какъ же быть?» — «Слѣзать видно тебѣ долой и разсупонивать». — «Но взлѣзать-то, ваше сіятельство, какъ опять? насъ вѣдь сажали». — «Экой ты! да развѣ бугорковъ мало?» Милый нашъ при-ставъ и стал-было уже пріискивать бугорок, но князь, захохотавъ, его уже остано-вилъ: «какъ ты, братецъ такой, говоритъ ему; какъ ты не разсудишь? какой супони мѣшать лошади верховой?» И такъ далѣе. Симъ образомъ путешествуя, на-силу, на-силу доѣхали они домой.
«Болѣ сего писать негдѣ: бумага вся. Итакъ, прости, Павлушка, и будь благо-полученѣ».
Чрезъ четыре дни послѣ отправленія сего письма, писалъ я опять къ нему от 19-го ноября слѣдующее:
№ 6.
«Нѣтъ! Вчерашняя почта насъ обманула. Съ коликою нетерпѣливостію мы оной дожидались, съ толикимъ прискорбіемъ принуждены были видѣть, что принес-ли къ намъ одни только большіе пакеты, а маленькаго письмеца-тю-ти! Мнѣ случи-лось тогда быть вмѣстѣ съ Петромъ Гарасимовичемъ въ моемъ кабинетѣ. Мы вспры-гались-было от радости, увидѣвъ идущаго солдата съ почты, котораго мы болѣе часа дожидались съ крайнимъ нетерпѣніемъ. Я бросилъ все, что ни дѣлалъ, а Петръ вы-скочилъ даже на крыльцо ему на встрѣчу. Но вдругъ оба мы осѣлись и сдѣлались какъ въ воду опущенными, когда маленькаго письма нѣтъ и не бывало. Къ вящей до-садѣ, и газеты не полны. Въ одномъ пакетѣ всѣ, а въ другомъ однѣ только русскія га-зеты, а нѣмецкихъ нѣтъ. Всѣ присланные листы «Магазина» перешарили разъ пять, — нѣтъ! «Что за диковинка, говорю; конечно, не пришла почта иностранная». А о тебѣ, Павлушка, думаемъ мы, что ты, конечно, въ Петербургъ въ воскресенье не пріѣхалъ, такъ какъ мы за вѣрное считали, а знать какая-нибудь сдѣлалась тебѣ въ дорогѣ остановка; или и пріѣхалъ въ воскресенье, но такъ поздно, что тебѣ никакъ не можно было успѣть написать и послать писемъ къ намъ съ понедѣльничною почтою, и ты отложилъ можетъ быть писать до четверговой. Худшаго, по крайней мѣрѣ, мы ничего не думаемъ. Итакъ, знать подождать еще недѣльку. Но въ сей разъ и такъ, и сякъ думаемъ, и полагаемъ на-двое. Но, ну! если и съ будущею почтою писемъ от те-бя не будетъ? Мы вѣдь уже и очень перетревожимся. И тогда шутка будетъ рядъ дѣлу! тогда не будемъ знать, что о тебѣ и думать. Какъ бы тебѣ было недосужно, въ какихъ бы ты обстоятельствахъ ни былъ, но все писать бы тебѣ успѣть было можно. А дорога сколь ни дурна, но почтѣ и письму приттить все будетъ можно.
«Но теперь надобно тебѣ разсказать о здѣшнихъ происшествіяхъ. У насъ въ сіи три дни произошло много кой-чего такова, о чемъ тебя увѣдомить можно. Что ка-сается до насъ, то мы, слава Богу, всѣ здоровы и благополучны и теперь всею семьею вмѣстѣ. Третьево дни ввечеру пріѣхала къ намъ Елизавета съ мужемъ: они пробыли у насъ весь вчерашній день и домой ѣдутъ сегодня съ свѣтомъ вдругъ. Итакъ, о себѣ мнѣ разсказывать нечего. Но, кромѣ сего, случилось нѣчто, чего ты себѣ никакъ во-образить и догадаться не можешь. Умеръ одинъ человѣкъ, котораго ты никакъ не угадаешь, хотя онъ весьма и весьма тебѣ знакомъ и о которомъ ты столько же поту-жишь, какъ тужили мы. Смерть похитила его въ наицвѣтущемъ его возрастѣ и лѣтахъ, и никто изъ смертныхъ не ожидалъ, чтобъ онъ могъ умереть такъ скоро. Нѣтъ нико-го, кто бъ объ немъ не тужилъ и не жалѣлъ, ибо онъ того былъ и достоинъ. Изо всей канцеляріи былъ онъ у меня лучшенькой, и ты удивишься, когда скажу, что это никто иной былъ, какъ нашъ Дмитрій Товаловъ. «Ахти! скажешь ты, не вправду ли?» Такъ-то закричалъ я, когда Платоновичъ пришелъ и сказывалъ мнѣ, что его уже нѣтъ на свѣтѣ. Веницеевы, Варсобины, Щедиловы уморили малаго ни за полушку! Первый невиннымъ образомъ подалъ къ тому первѣйшій поводъ, посылая его изъ Тулы сюда въ Богородицкъ на короткое время и за самыми пустяками; въ сихъ переѣздахъ онъ простудился; возвращаясь въ Тулу, говоритъ: «что-то мнѣ не по себѣ». Декоктъ бы нашъ тотчасъ ему помогъ, но ихъ догадало присовѣтовать ему кинуть кровь. Видано ли когда, чтобъ въ простудѣ кровь кидать!? Но и тутъ надобно сплестись несчаст-нымъ уже обстоятельствамъ: совѣтуютъ ему и уговариваютъ, чтобъ штабъ-лѣкарю кинуть. «И, нѣтъ! говоритъ онъ; у меня есть знакомый цирюльникѣ». Первый вѣрно бы ему не кинулъ. Сею