«Но я возвращусь къ прежнему. Идучи помянутымъ образомъ въ спальню, говорю: «молчижъ! впередъ не увидятъ они у меня ничего, покуда не прочту имъ своего, какъ главнаго письма, а тогда пусть уже читаютъ и свои». Не успѣваю войтить въ спальню, какъ сбѣгаются со всѣхъ сторонъ и кличутъ, и зовутъ другъ друга: та-ту, та-другую, и всѣ устанавливаются и сажаются въ-округъ. Меня посадили на канапе въ уголокъ къ канторкѣ; матушка садится подлѣ меня; Груша4) съ другой стороны на табуретѣ; мать за чаемъ, сестра у окна, другая у комода, Настасья Тимоѳеевна посреди спальни на стулѣ. «Ну! слушайте», говорю. «Изволь, изволь!» говорятъ всѣ, и всѣ простираютъ слухи, и безмолвіе начинаетъ господствовать.
«Тогда началось чтеніе и слушаніе онаго всѣми съ равнымъ вниманіемъ и удовольствіемъ и любопытствомъ. Не успѣлъ я нѣсколько страницъ прочесть, какъ проявились на глазахъ у нѣкоторыхъ ожидаемыя мною слезы. Но какъ сильно перемѣнилась сцена, когда пошли матеріи радостнѣе и веселѣе. Всѣ слушали уже съ восхищеніемъ, всѣ радовались, всѣ благодарили Бога и всѣхъ тебѣ благопріятствующихъ, и болѣе всѣхъ Михаила Васильевича. «Ну, слава Богу! говорили они. Теперь ему все нетаково будетѣ». Сама мать твоя тогда уже не плакала, а все от удовольствія уже смѣялась и только-что твердила наконецъ: «смотри, какой балагуръ и краснобай», и была всѣмъ очень довольна. Но какъ и не быть ей и всѣмъ твоими письмами и увѣдомленіями довольными? Ты описываешь все такъ живо, такъ хорошо, такъ обстоятельно, что мы всѣ сіи дни власно, какъ были съ тобою вмѣстѣ въ Петербургѣ и и на тебя смотрѣли. Словомъ, было по справедливости за что сказать тебѣ спасибо и похвалить. Мы сожалѣли о томъ, что не было тут-же Елизаветы и, вѣдая, что сіе письмо ее очень обрадуетъ, положили-было тотчасъ къ ней послать. Но человѣкъ княгини Кропоткиной насъ остановилъ, сказавъ, что княгиня у нихъ въ Ламкахъ ночевала и толькочто пріѣхала, и что они при ней почти съѣхали со двора прощаться съ бабкою. Итакъ, письмецо ея еще здѣсь, и мы повеземъ его вмѣстѣ съ своимъ уже въ четвергъ сами, или пошлемъ завтра. Я воображаю уже напередъ себѣ то удовольствіе, которое она имѣть будетъ, услышавъ о Николаѣ Степановичѣ. Ибо, скажу тебѣ, что она не одинъ уже разъ при мнѣ твердила: Ну, кабы Николай Степановичъ помогъ! Ну, кабы Богъ это сдѣлалъ! какъ бы я была рада. Отпиши, Павлушка, ей когда-нибудь письмо поболѣе и оторви хотя изъ моего матеріи, чтобъ и она не имѣла все одни только цидулки. Она не менѣе тебя любитъ и всѣхъ благъ тебѣ желаетъ. Ну, теперь пересказавъ тебѣ о письмѣ, надобно на него отвѣчать и прочесть еще разъ.....
«Не съ меньшимъ удовольствіемъ читалъ я письмо твое и въ этотъ разъ, Павлушка мой другъ, и не меньше прежняго доволенъ былъ тобою, что ты писалъ образомъ журнала и все подробно описывалъ. Чтобъ лучше видѣть, что въ который день съ тобою происходило, то пріискалъ это время въ своемъ журналѣ, и всякій день прочитывалъ вкупѣ и то, что со мною было, и чрезъ то удовольствіе мое было еще больше. Возможно-ли! изъ онаго увидѣлъ я, что я въ самый тотъ день, какъ обрадованъ ты былъ господиномъ Тютчевымъ и извѣстіемъ о Михаилѣ Васильевичѣ, власно какъ предъузналъ, что съ тобою что-нибудь особливое будетъ, видѣвъ одинъ странный и столь необыкновенный сонъ, что его записалъ для любопытства. Вотъ до чего дошло, что и сны дѣлаются мнѣ нынѣ примѣчательны, а все по любви моей къ тебѣ и по желанію тебѣ всего добраго.
«Въ письмѣ твоемъ мнѣ все пріятно, даже самое описаніе шутки Васильевой, а любопытство твое видѣть все я довольно расхвалить не могъ. Что ты сначала опаздывалъ, это я напередъ зналъ и вѣдалъ, что нужда научитъ тебя вставать поранѣе. Денегъ, платимыхъ за письма на почтѣ, не только мнѣ не жаль, но я согласился-бъ охотно и дороже еще платить за удовольствіе, какое она мнѣ доставляетъ. Но Марья Петровна едва ли не правду тебѣ сказала? Не даромъ и сіе послѣднее письмо я не прежде какъ чрезъ 17 дней получилъ; видно, что гдѣ-нибудь и кромѣ Тулы лежало. Что-то будетъ съ понедѣльничною? Но, по крайней мѣрѣ, я доволенъ уже тѣмъ, что всѣ письма приходятъ исправно. У меня твои давно уже въ тетраткѣ сшиты и всѣхъ уже 64 страницы. Какъ Богъ дастъ возвратишься и совокупимъ вмѣстѣ, то будетъ прекрасная книжка, достойная хорошаго переплета5).
«Увѣренія твои, что ты постараешься о томъ, чтобъ ни чѣмъ пасъ не огорчить, весьма для меня лестны. Дай Богъ, чтобъ сіе совершилось и мы бы въ тебѣ, моемъ другѣ, не обманулись. Еслибъ не любили мы тебя, еслибъ не былъ ты намъ дорогъ, то бы и не напоминалъ я тебѣ того.
«Пріемъ Николая Степановича и ласки его къ тебѣ мнѣ очень чувствительны. Я полюбилъ сего человѣка заочно и по одному твоему описанію, и желаю ему всѣхъ благополучій въ свѣтѣ. Что касается до Михаила Васильевича, то онъ у меня съ ума нейдетъ. Ежели онъ нарочно для тебя пріѣхалъ и претерпѣлъ столько труда и безпокойства дурною осеннею дорогою, то одолженіе, дѣлаемое имъ чрезъ то намъ, мнѣ такъ чувствительно, что я того изобразить никакъ не въ состояніи. Ты долженъ соотвѣтствовать ему всѣмъ, чѣмъ только можешь за такую его любовь къ намъ, а объ насъ постарайся увѣрить, что мы всѣ первое извѣстіе о скоромъ его пріѣздѣ не инако- какъ съ слезами удовольствія и радости услышали и приносили ему тысячи благодареній за то. Ну, теперь полно покудова, надобно оставить мѣсто и для достальныхъ дней.....
4 декабря, во вторникъ, по-утру.
«Вчерашній день былъ у насъ гостинный или разъѣжжій. Груша поѣхала отъ насъ по-утру, а за сею вслѣдъ скоро и мать съ Настасьею Тимоѳеевною къ г-жѣ Бакуниной, а наша Настасья теперь по самое горлышко въ хлопотахъ и въ работахъ. Петръ Гарасимовичъ отдумалъ ѣхать въ Москву одинъ на почтовыхъ, а положили ѣхать уже всѣ, но только скорѣе и такъ, чтобъ въ нынѣшнюю пятницу выѣхать изъ дома, а потому Настасья, ѣдущая съ ними, и занята теперь сборами. Всѣ дѣвки, портные, сапожники и столяры заняты теперь ея работами и всѣ готовятъ нужное къ отъѣзду, ѣзда материна была по-пустому. Г-жа Бакунина только часа за два уѣхала въ Рязань. Груша уѣхала от насъ прежде и, не заставъ также Бакуниной, ѣдетъ далѣе въ Епифань и приказываетъ тутъ нашимъ сказать, чтобъ они неотмѣнно Ѣхали къ ней обѣдать въ Епифань. Это будто самая бездѣлка! ѣхать еще верстъ съ 12 и на стужѣ такой, что люди всѣ рожи переморозили! Мать расхохоталась сему ея приказанію и рада, что для ней чай тутъ готовъ и готовили селянку. Итакъ, пообѣдавъ возвращаются они домой и, за стужею, на-силу доѣзжаютъ. Между тѣмъ, заѣзжаетъ ко мнѣ Алексѣй Андреевичъ Хомяковъ и спрашиваетъ, не будетъ ли къ тебѣ съ нимъ писемъ, ибо онъ завтра скачетъ въ Петербургъ по почтѣ; однако, я не разсудилъ съ нимъ послать, боясь, чтобъ долѣе не промѣшкали, а пошлю лучше по матушкѣ по почтѣ. Вскорѣ послѣ того и уже ночью зашумѣли еще сани. Кто такой? Госпожа Елагина съ сыномъ ѣдетъ къ сестрѣ въ Москву. Сія отдаетъ меньшую дочь замужъ. Сынъ ея еще каптенармусомъ, но Ив. Ефр. Кислинской обѣщаетъ сдѣлать и сержантомъ и далѣе и взять къ себѣ въ провіантскую. Куда сей человѣкъ многимъ добро дѣлаетъ! Мы провели сей вечеръ довольно весело, ибо я, будучи убѣжденъ будто просьбами, читалъ еще твои письма и опять цѣлый кругъ людей ихъ слушалъ, а старушка Анна Ивановна Алабина только и знала, что на креслахъ переѣзжала чрезъ горницу от одного стола до другого, чтобъ опять-и-опять слушать. Похвалы тебѣ опять повторяемы были всѣми, и Авдотья Аѳанасьевна только и говоритъ, что письма твои могутъ служить примѣромъ всѣмъ молодымъ людямъ и имъ всѣмъ у тебя бы надобно учиться. А у меня сердце- то прыгало..... прыгало от удовольствія.
Въ momъ же день, ввечеру.
«Куда-какъ человѣкъ не знаетъ, что съ нимъ случиться можетъ! Одинъ философъ говаривалъ, что нѣтъ почти радости, въ которую не подмѣшано было нѣсколько печали, и это случилось со мною севодни. Всталъ я до-свѣта, время проводилъ я весело и съ удовольствіемъ, но вдругъ входитъ ко мнѣ матушка, и перемѣняется сцена. Сердце во мнѣ затрепетало!... Изволитъ говорить, что маленькій нашъ Павелъ, а твой крестничек , чуть ли не готовятся отправляться на тотъ свѣтъ. Сыпь, которою онъ по сіе время безпрерывно все страдалъ, слишкомъ уже усилилась, и дошло до того, что его подхватилъ родимчик , и теперь- де все страдаетъ терзаніями и того-и- смотри, что акачурится. Легко можешь себѣ, Павлушка, вообразить, что извѣстіе сіе меня поразило по извѣстной тебѣ чувствительности моей, не могъ я во весь севоднешній день спокоенъ быть, а про мать твою уже и не говори. Мы сами себѣ дивимся, что намъ всѣмъ такъ жаль сего мальчужечку. Бѣдняжка! я видѣлъ его только-что теперь, но не могъ просмотрѣть на него и одной минуты. Слезы навернули[сь] у меня, и я ушолъ сокрывать оныя; а сіе не одинъ, а нѣсколько разъ въ сей день было, а теперь сказываютъ мнѣ, что и ножки похолодѣли. Итакъ, чего уже ждать? И надежда вся прости! Мы не чаемъ ему никакъ пережить ночи. А отецъ и мать не знаютъ того, не вѣдаютъ. И теперь еще въ Ламки не возвращались. Еще передумали. Поѣдутъ на Николинъ день обѣдать по зву (sic)къ Аграфенѣ Ѳедоровнѣ, а въ Москву уже на той недѣли. Настасья прыгаетъ от радости, но для чего? что получитъ еще въ воскресенье письмецо отъ тебя!
5 декабря, въ среду, по-утру.
«Севодни со мною было то, чего давно не бывало. Цѣлыхъ три раза я просыпался, чтобъ вставать, но все опять нехотя ложился и старался засыпать, а все от нехотѣнія услышать о смерти малюткиной, ибо я не сомнѣвался, что какъ скоро встану, то и поразитъ меня сіе извѣстіе. Однако, онъ все еще живъ и продышалъ ночь, слышу и теперь его голосъ: что-то будетъ далѣе?...
Въ тотъ же день, ввечеру.
«Живъ, судырь, все еще нашъ малюточка, и что всего еще для насъ пріятнѣй — нѣсколько, кажется, ему и полегчѣло. Но чудо, истинно, будетъ, если онъ выздоровѣетъ и толь тяжелую болѣзнь перенесетъ. Севодни от вѣтра въ кабинетѣ у меня опять такъ было холодно, что я принужденъ былъ перебираться писать въ спальню. Тутъ застаютъ насъ Петръ Гарасимовичъ съ Елизаветою. Они севодни еще изъ Ляхова -отъ бабки, и перемѣнивъ лошадей, пріѣхали къ намъ необѣдавши и от насъ поѣхали поспѣвать въ Епифань ночевать. Они были вчера на деревенскомъ имянинномъ пиру у Н. С. Арсеньева и сказывали, что Албычевы поѣхали только двое въ Петербургъ, и что намѣстника ждутъ къ 15 числу въ Тулу. Настасья пишетъ теперь все къ тебѣ. Она еще будетъ хорошо писать, и ты у меня ихъ всѣхъ переучишь. Ольга просила теперь меня, чтобъ я далъ и ей прочесть мою исторію. Изволь, сударыня!... взяла и побѣжала читать. Но вотъ пришли попы служить всеночную, а завтра у насъ Николинъ день. Пойду и всю простою. При моленіяхъ, моихъ вѣрно не позабытъ будетъ нѣкто и отсутственный, котораго я люблю всѣмъ сердцемъ и душею, кто находится теперь от меня далеко, далеко, кому я желаю на свѣтѣ все, что самъ себѣ, и кого мысленно сто разъ цѣлую.....