вольно нарадоваться и съ превеликою охотою иудовольствіемъ производилъ сіе дѣло.
Въ сихъ занятіяхъ прошелъ нечувствительно у насъ весь тогдашній февраль мѣсяцъ. Сдѣлавшееся въ половинѣ онаго тепло, испортившее совсѣмъ дороги и произведшее самое предполоводье, принудило племянницъ моихъ долѣе у меня прогостить, нежели онѣ думали и хотѣли. Но какъ съ наступленіемъ марта показались-было опять морозцы, то, желая какъ- нибудь доплестись по оставшему и хотя уже испортившемуся зимнему пути до дома, и рѣшились онѣ 7 числа от насъ выѣхать. Вслѣдствіе чего, дни за 2 до того, и сдѣлали мы у себя для нихъ прощальный пиръ, пригласивъ къ себѣ всѣхъ своихъ тутошнихъ знакомыхъ, и собравшись поѣхали провожать ихъ до Ламокъ. Но выѣздъ ихъ былъ неудаченъ, и судьбѣ восхотѣлось разрушить ихъ намѣреніе. Не успѣли мы изъ города выѣхать, какъ отъѣвшіяся у насъ и отдохнувшія ихъ лошади начали бить и какимъ-то образомъ зашибли одного изъ слугъ ихъ очень больно. А обстоятельство сіе, а притомъ и крайняя дурнота дороги и произвела то, что обѣ онѣ намѣреніе свое оставили и рѣшились остаться у насъ, по желанію нашему, до весны и до просухи, — чѣмъ мы были и довольны и, вмѣсто того, чтобъ ѣхать въ Тверь, поѣхали мы опять гостить въ Ламки. Возвращаясь же оттуда дни черезъ три, въ-прахъ перепуганы были усмотрѣннымъ вдали надъ городомъ превеликимъ дымомъ, происшедшимъ от пожара. Ибо какъ за лѣсомъ не можно было видѣть въ какомъ мѣстѣ горѣло, то, будучи пожарами сими слишкомъ настращены, думали мы, не на нашей ли уже сторонѣ былъ сей пожаръ и не наш ли опять домъ горитъ. Мы безъ памяти тогда поскакали, не уважая ни ухабовъ, ни всей дурноты дороги; и на — силу — на — силу отдохнули и собрались съ духомъ, проскакавъ лѣсъ и увидѣвъ, что пожаръ не на пашей сторонѣ, а за прудомъ въ городѣ, гдѣ сгорѣло тогда цѣлыхъ 10 дворовъ.
Дни черезъ два послѣ сего наступила и совершенная у насъ половодь. Сія была въ сей годъ отмѣнно рано, и началась уже, 13 марта. Она сопряжена была съ обыкновенными для меня заботами, опасеніями и безпокойствами, которыя увеличились еще тѣмъ, что около самаго сего времени появилось еще в-первыя два жениха, сватающіеся за вторую мою дочь Настасью. Одинъ изъ нихъ былъ тульскій помѣщикъ и потомок служившаго при Петрѣ Первомъ славнаго полицеймейстера графа Девіера, а другой-нѣкто изъ фамиліи господъ Албычевыхъ, Василій Николаевичъ. Но оба они были не таковы, чтобъ мы могли ими прельститься и считать партіи сіи для нашей дочери сходными. О первомъ изъ нихъ носилась столь невыгодная молва, что не льстилъ насъ ни его достаток и ни то обстоятельство, что дочь наша могла-бъ быть графинею; къ тому же, былъ онъ намъ совсѣмъ незнакомъ, а втораго хотя мы отчасти и знали, но и объ его характерѣ говорили не слишкомъ хорошо; а, ко всему тому, другого и не оставалось намъ, какъ отклонить учтивымъ образомъ сіе дѣло от себя и предоставить времени.
Вслѣдъ за симъ наступило уже наше Вербное, случившееся въ сей годъ въ самый день Алексѣя человѣка Божія, а на другой день были имянины жены моей. А не успѣли мы обоихъ сихъ праздниковъ отпраздновать, какъ вдругъ встревожены мы были тою неожиданностію, что самая сія дочь наша Настасья занемогла и столь сильно, что мы принуждены были призывать лѣкаря и вмѣстѣ съ нимъ не инако думали, что сляжетъ она горячкою, и тотчасъ ее от того лѣчить начали. А по сему всю Страшную недѣлю провели мы въ превеликой объ ней заботѣ, и рады были наконецъ уже и тому, что открылась не горячка, а обыкновенная лихорадка. Сіе сколько-нибудь насъ поуспокоило и произвело то, что мы всю тогдашнюю Святую недѣлю провели довольно весело и не столько уже о больной нашей дочери горевали, какъ прежде, но могли, ее оставляя дома, разъѣзжать по гостямъ, угощать оныхъ у себя и даже отъѣзжать от ней и въ Ламки.
Въ сихъ обстоятельствахъ засталъ насъ апрѣль мѣсяцъ, сдѣлавшійся мнѣ въ сей годъ весьма достопамятнымъ многими и на большую часть непріятными происшествіями, и во-первыхъ — тѣмъ, что болѣзнь дочери моей продолжалась почти во весь сей мѣсяцъ, а едва только начала она от употребляемой хины сколько- нибудь от болѣзни своей поправляться, какъ вдругъ занемогъ и сынъ мой, и такъ жестоко, что мы перетревожены были чрезъ то еще того больше. Болѣзнь его началась головною болью, а потомъ горломъ и была такъ безпорядочна, что мы долго также не знали, что объ ней думать, и горевали объ немъ тѣмъ болѣе, что онъ чрезъ немногіе дни совсѣмъ слегъ въ постель и на — силу — на — силу открылась и въ немъ наконецъ такая-жъ лихорадка, мучившая его весьма жестоко чрезъ день. А въ самое тоже время случилось и самому мнѣ получить столь жестокую боль въ плечѣ правомъ, что я не находилъ от нейимѣста и нѣсколько дней не могъ совсѣмъ владѣть рукою. Наконецъ, къ умноженію нашихъ заботъ и огорченій, занемогла и пріѣзжавшая къ намъ пзъ Ламокъ старшая дочь моя Елизавета.
Словомъ, больныхъ накопилось у насъ въ одно время такъ много, что былъ у насъ сущій гошпиталь, и искусный нашъ лѣкарь едва успѣвалъ всѣхъ насъ лѣчить и употреблялъ къ тому все свое знаніе и искусство.
Между тѣмъ началось у насъ тепло и стала открываться весна и съ нею всѣ пріятности оной, но которыми, за помянутыми болѣзнями, не удалось намъ и попользоваться. Самая музыка не дѣлала намъ уже столько утѣшенія, какъ прежде. Въ разсужденіи сей достопамятно, что мы, сочтя ребятишек своихъ довольно уже научившимися, взяли ихъ от капельмейстера и перестали учить оныхъ, поелику при всѣхъ выгодахъ, какія мы при ученіи ихъ имѣли, стоило намъ оное однако, уже до 500 рублей и болѣе. Къ тому же, присовокупились и нѣкоторыя безпокойства и от обоихъ, жившихъ около сего времени у меня двухъ учениковъ Лисенки и Тутолмина, Семена Васильевича, который также былъ нашъ дальній родственникъ и, по бѣдности, взятъ былъ мною къ себѣ для обученія его чему-нибудь. Но, будучи съ малолѣтства дурнаго воспитанія и безпутнаго поведенія, не рѣдко заставлялъ насъ сердиться и даже наказывать себя. И мы много имѣли труда, покуда сколько-нибудь на добрый путь наставили.
Далѣе достопамятно, что мы въ этотъ мѣсяцъ лишились своего славнаго и добраго протопопа, дѣлавшаго собою украшеніе всему нашему собору. Послѣ смерти жены своей, о странности которой я упоминалъ впереди, впалъ и онъ въ невоздержности, по ихъ сану и званію непростительныя, которыя скоро и довели его до гроба. Намъ очень было его жаль, и мы не могли безъ слезъ видѣть его погребенія.
За всѣми вышеупомянутыми обстоятельствами, и не удалось намъ до самой половины сего мѣсяца изготовить требованныя г. Нартовымъ песчаныя коллекціи и съискать удобный случай къ пересылкѣ оныхъ въ Петербургъ, ибо на почтѣ посылать ихъ было неудобно. Но какъ наконецъ съискались вѣрные изъ Тулы ѣздоки въ Петербургъ, то и отправилъ я съ ними 3 прекрасныхъ ящичка съ песками и четвертый съ большими кусками оныхъ для испытаній, въ который положилъ я вкупѣ и нѣсколько кусковъ своего врачебнаго енкритнаго камня, ибо мнѣ разсудилось послать и онаго имъ нѣсколько, дабы господа медики изволили его, по своему знанію и искусству, испытать, по которой причинѣ и приложилъ я къ письму своему особое о полезности и дѣйствіи ихъ и довольно обширное замѣчаніе.
По отправленіи сего письма и посылки, радъ я былъ, что сію коммиссію сжилъ наконецъ съ плечъ своихъ, которая до того, какъ нѣкая гора, на плечахъ моихъ лежала. А вскорѣ за симъ, по возстановившемуся лѣтнему пути, поѣхали от насъ и племянницы мои, прогостившія въ сей разъ у насъ цѣлыхъ десять недѣль, но мы тѣмъ не только не скучали, но такъ къ нимъ привыкли, что разстались съ ними съ превеликимъ сожалѣніемъ.
Дней чрезъ пять послѣ сего, проведенныхъ въ гореваньѣ о продолжавшейся болѣзни сына моего, котораго жестокая лихорадка, не смотря на всѣ лѣкарства, употребляемыя лѣкаремъ, не переставала черезъ день мучить, привезла ко мнѣ почта превеликій пакетъ изъ Петербурга, изъ Экономическаго Общества, въ которомъ при письмѣ своемъ, писанномъ, къ удивленію, въ одно время съ моимъ, прислало оно ко мнѣ сороковую часть трудовъ своихъ въ прекрасномъ переплетѣ. Маленькій подарокъ сей былъ мнѣ не- противенъ, и я легко могъ заключить, что употребленъ онъ для дальнѣйшаго меня побужденія. Но чему я удивился, такъ было то, что я въ оной увидѣлъ уже первое мое письмо о пескахъ; между прочими сочиненіями напечатанное. Его я всего меньше ожидалъ, да и не съ тѣмъ посылалъ, чтобъ оно могло быть напечатано. Что касается до самаго письма, то оно было только извѣстительное и содержало въ себѣ ниже слѣдующія строки:
По полученіи сего письма, не сталъ я ни мало мѣшкать своимъ отвѣтомъ, ибо хотя у меня и не было еще никакихъ изготовленныхъ сочиненій, да и не спѣшилъ еще къ тому приступить, однако, все надлежало увѣдомить Общество о полученіи книги, а притомъ хотѣлось мнѣ дать ему знать о причинахъ нескорой пересылки песковъ и камней, и что мнѣ пересылка туда чего-нибудь тяжелаго весьма неспособна, и потому съ первою же почтою отвѣтствовалъ я слѣдующимъ образомъ:
По отправленіи сего благодарительнаго письма, началъ-было я помышлять о заготовленіи какого-нибудь сочиненія для Экономическаго Общества, но частые недосуги, а особливо по причинѣ вешняго времени занимавшія мысли мои совсѣмъ иными предметами и вещами, меня все еще от того удерживали; къ тому-жъ, присовокуплялось и то еще обстоятельство, что я, при десятилѣтнемъ издаваніи моего «Экономическаго Магазина», всѣ экономическія свои знанія и замѣчанія уже такъ истощилъ, что не было и не зналъ ничего такого, о чемъ можно-бъ было писать въ Экономическое Общество и о чемъ бы я уже не писалъ прежде и не сообщилъ уже публикѣ. Новѣйшихъ опытовъ никакихъ еще не было, а открытіевъ важныхъ — и того еще меньше, а писанное повторять также не весьма было ловко. Итакъ, признаться надобно, что сколько недосуги (а болѣе — сіе обстоятельство все меня останавливало и приводило мысли мои въ разстройку), сколько я ни помышлялъ, но самъ съ собою не могъ согласиться въ томъ, съ чего бы начать и о чемъ бы писать къ Экономическому Обществу. Сія разстройка простиралась даже до того, что я затѣвалъ уже вновь предпринимать какіе- нибудь опыты, дабы было, по крайней мѣрѣ, о чемъ-нибудь писать.