Въ слѣдующее за симъ утро смутился я, узнавъ, что брату моему потяжелѣло. Я тотчасъ побѣжалъ къ нему и нашелъ тамъ и попа нашего. Онъ былъ очень слабъ и едва въ состояніи былъ говорить. Но какъ неизвѣстно было, долго ли еще продлится жизнь его, то не зналъ я, что дѣлать: ѣхать ли назадъ, иди дожидаться его кончины. Онъ упрашивалъ меня остаться еще на сей день, и я принужденъ былъ на то согласиться и употребить время сіе на сдѣланіе разныхъ распоряженій съ людьми умирающаго. Къ тому-жъ, хотѣлось мнѣ дождаться и лѣкаря, за которымъ, по просьбѣ его, еще до пріѣзда моего было послано, дабы узнать от него, на долго ли еще жизнь его могла продлиться. Итакъ, распорядивъ все нужное и отобѣдавъ у нихъ въ домѣ, возвратился я опять на свой дворъ и занялся вечеромъ опять кое-какими дѣлами. А на утріе иду опять къ брату, нахожу его отъ-часу болѣе ослабѣвающаго, ожидаю съ нетерпѣніемъ лѣкаря. Но настало время обѣдать, а его нѣтъ. И какъ долѣе мнѣ медлить и ждать было невозможно, а надлежало поспѣшать отъѣздомъ, то, отобѣдавъ съ его тещею и сдѣлавъ послѣднія распоряженія, распрощался я навѣкъ съ моимъ умирающимъ братомъ и, обѣщавъ ему не оставить малолѣтняго его сына и имѣть объ немъ отеческое попеченіе, послѣ обѣда и отправился въ обратный путь, и успѣлъ еще въ тотъ же день доѣхать до Ѳедешова, гдѣ ночевалъ у нашихъ родныхъ Кислинскихъ, проведя съ ними весь вечеръ въ пріятныхъ разговорахъ.
Распрощавшись съ ними съ вечера, всталъ я такъ рано, что успѣлъ къ свѣту пріѣхать въ Тулу и, приставъ на часокъ въ музыкальной нашей школѣ, являюсь къ своему командиру и въ тотъ же часъ опять откланиваюсь. Со всѣмъ тѣмъ, успѣлъ я попроситъ его о нашемъ капельмейстерѣ, и мнѣ удалось помочь сему горюну, сколько было можно и получить от него за то множество благодареній. Послѣ чего поѣхалъ я къ Пастухову, отобѣдавъ у него, пустился опять въ свой путь, въ удовольствіи услышавъ въ Тулѣ о взятіи нашими войсками славной непобѣдимой турецкой крѣпости Измаила и о безпримѣрномъ поступкѣ тогдашняго полководца нашего Суворова. И успѣлъ ночевать доѣхать опять до Дѣдилова.
Наставшій послѣ сего день былъ достопамятенъ множествомъ происшествій, отчасти радостныхъ, отчасти печальныхъ. Домой пріѣхалъ еще до-свѣта. Но едва только разсвѣло, какъ входитъ гонецъ, посланный вслѣдъ за мною изъ Дворенинова, съ извѣстіемъ, что братъ Михайла Матвѣевичъ скончался. Сколько я ни ожидалъ уже того, но извѣстіе сіе было для меня и для всѣхъ моихъ родныхъ поразительно. Мы потеряли въ немъ ближайшаго родственника и однофамильца, и смертью ero фамилія наша такъ уменьшилась, что я остался только одинъ изъ взрослыхъ, съ моимъ сыномъ; а третьяго члена составлялъ оставшій послѣ покойника малолѣтный сынъ его. Родственникъ сей, каковъ ни былъ, и хотя наносилъ болѣе безславія, нежели чести нашей фамиліи своимъ безпутнымъ поведеніемъ, но намъ его было жаль. Онъ былъ немногимъ чѣмъ меня моложе и погубилъ себя самъ крайнею своею невоздержностью и непомѣрною охотою къ питью, разстроившему давно его здоровье. Натурально, меня звали пріѣхать на погребеніе онаго, но сего учинить было уже мнѣ не можно; почему и предоставилъ я сію коммиссію оставшимся его родственникамъ и, чрезъ письмы къ нимъ, просилъ меня въ томъ извинить.
Не успѣлъ я сихъ писемъ написать, какъ въѣхала на дворъ кибитка. При вопросѣ, кто-бъ такой это былъ? сказываютъ мнѣ, что пріѣхалъ мой Василій, посыланный въ Лебедянь для продажи одной моей сумнительной лошади, и я обрадовался, услышавъ, что ему удалось продать, и довольно хорошею цѣною. Мы о томъ еще съ нимъ говорили, какъ входитъ гошпитальный надзиратель и сказываетъ, что лѣкаря нашего нѣтъ дома, и что присылали за нимъ въ полночь изъ Ламокъ от моей дочери и онъ туда поѣхалъ. Сердце обмерло у меня, какъ я сіе услышалъ, ибо не иное что заключалъ, что тамъ что-нибудь да нездорово, и духъ мой весьма оттого огорчился. Но я еще не опамятовался от смущенія, какъ входитъ ко мнѣ и самъ нашъ лѣкарь и обрадовалъ насъ пріятнымъ извѣстіемъ, что Елизавета наша разрѣшилась благополучно от бремени, произведя на свѣтъ дочь, названную ими Александрою, но вкупѣ и опечалилъ, сказавъ, что родильница чувствуетъ великую боль въ животѣ.
Сіе встревожило всѣхъ насъ чрезвычайно, ибо такія боли бываютъ иногда бѣдственны и опасны. И потому ну-ка мы скорѣй спѣшить обѣдать и собираться въ Ламки; ѣхать. Но не успѣли сѣсть за столъ, какъ входятъ въ двери гости господа Хомяковы. Они были хотя наши друзья, но въ сей разъ были мы имъ очень не рады. Говорится въ пословицѣ: «не въ пору гость, пуще татарина»; а сіе случилось тогда съ нами, и намъ, при тогдашнихъ обстоятельствахъ, не до гостей было. Но, спасибо, они послѣ обѣда скоро от насъ поѣхали; а мы, проводивъ ихъ, ну-ка скорѣе садиться въ повозки и скакать въ Ламки. И покуда туда доѣхали, душа у всѣхъ у насъ была не на мѣстѣ, и мы не прежде сколько- нибудь успокоились, какъ увидѣвъ, по пріѣздѣ, хозяевъ, встрѣчавшихъ насъ съ радостными и веселыми лицами, и услышавъ, что родильницѣ нашей от присланнаго лѣкарства полутчѣло, Тогда только стали мы чувствовать ту радостъ и удовольствіе, какое обыкновенно при таковыхъ случаяхъ съ столь близкими родственниками, какъ мы, чувствуемо бываетъ, и провели въ томъ весь тогдашній вечеръ.
Но не успѣли мы сѣсть ужинать, какъ перетревожены мы были сдѣлавшеюся въ животѣ у родильницы нашей опять чрезвычайною болью. Всѣ мы повскакали изъ-за стола и, прибѣжавъ къ ней, заботились, суетились и не знали, что дѣлать и чѣмъ ей помогать. И какъ приписывали все сіе неискусству простой повивальной бабки, которую дочь моя принуждена была употребить, по случаю отозванія директоромъ, командиромъ моимъ, къ себѣ прежней ея и знающей бабки, то досадовали невѣдомо-какъ и на Юницкаго, и на Нестеровыхъ, для которыхъ онъ вызывалъ оную. Наконецъ, кое-какъ поутишилась опять ея боль, и мы сколько-нибудь поуспокоились, имѣя въ теченіе сего дня много и радостей, и огорченій, послѣдовавшихъ непосредственно другъ за другомъ.
Какъ въ наступившій послѣ того день родильницѣ нашей хотя получшѣло, но ребенокъ былъ очень слабъ, то спѣшили онаго окрестить, и зять мой поскакалъ звать кумовьёвъ, которые и не преминули къ послѣдующему дню съѣхаться, въ который и окрестили мою внучку, и у насъ былъ въ сей день порядочный крестинный пиръ. Ибо какъ, противъ всякаго чаянія, (гостей съѣхалось довольно, то мущины-таки и подгуляли, а молодежь затѣяла ввечеру танцы и разныя другія увеселенія, въ которыхъ и я бралъ соучастіе.
Въ Богородицкъ возвратились мы не прежде, какъ на другой день послѣ сего, и чуть-было на дорогѣ не претерпѣли великаго несчастія: упади какъ-то одна изъ лошадей нашихъ, а прочія всѣ взбѣсились и понесли нашу карету, такъ что едва было ее не опрокинули и насъ не перебили; на-силу-на-силу ихъ кое-какъ остановили и успокоили. Сей случай настращалъ всѣхъ насъ чрезвычайно, а въ Богородицкѣ дожидались меня другія досады и неудовольствія: бездѣльница бабка, подслуживаясь директору, налгала невѣдомо-что объ насъ и подала поводъ къ тому, что онъ, легкомысленно повѣривъ ей, писалъ ко мнѣ съ нѣкоторою и глупою колкостью, и чрезъ то подалъ поводъ къ досадѣ на себя и къ дурнымъ о характерѣ его заключеніямъ. Кромѣ сего, предписываемо мнѣ было отправить, какъ можно скорѣй, отпущеннаго для забранія своего багажа капельмейстера въ Тулу, и сей нѣмчура надоѣлъ мнѣ, какъ горькая рѣдька, своими сборами, каляканьемъ и неповоротливостью, и я на-силу-на-силу сжилъ его съ своихъ рукъ и отправилъ совсѣмъ на житье въ Тулу. Между тѣмъ, какъ я занимался симъ дѣломъ и исправленіемъ другихъ коммиссій, возложенныхъ на меня директоромъ (для чего я собственно и пріѣзжалъ изъ Ламокъ въ Богородицкъ), получилъ я от Ридигера изъ Москвы цѣлую партію новыхъ и разныхъ французскихъ книгъ, доставившихъ мнѣ и сыну моему, по охотѣ нашей къ нимъ, неизъяснимое удовольствіе. И сколько было у насъ радостей при пересматриваніи и разбираніи оныхъ! Мы не могли устать, занимаясь оными. И какъ надлежало намъ опять ѣхать въ Ламки и тамъ пробыть нѣсколько дней, то взялъ я множайшія изъ нихъ даже съ собою, дабы и тамъ читать и ими заниматься; и онѣ мнѣ какъ тогда, такъ и въ послѣдующіе за симъ дни очень кстати пригодились.
Какъ здоровье дочери моей, при случаѣ сихъ ея родовъ, не только весьма медленно, но и худо возстановлялось, и она, ровно-какъ на подрядъ, насъ то радовала, то огорчала, и мы во все теченіе генваря мѣсяца не могли, въ разсужденіи онаго, совершенно успокоиться, — то сіе и подавало намъ поводъ къ частымъ переѣздамъ то изъ Ламокъ въ городъ, то изъ онаго опять въ Ламки, и къ пребыванію тамъ иногда по нѣскольку дней сряду. А потому и время свое провождали мы иногда довольно весело, а временемъ и съ безпокойнымъ и смущеннымъ духомъ. Къ сему послѣднему подавалъ много поводъ и мой новый командиръ г. Юницкой своимъ противъ меня страннымъ поведеніемъ и такими притязаніями, которыя почти самыми притѣсненіями почитать было можно. Словомъ, и сему-то, весьма средненькаго ума, человѣку удалось надо мною помудрствовать и доставить мнѣ не одну, а многіе досадные и прискорбные часы и минуты. А всему тому причиною было съ одной стороны зависть и недоброхотство, а съ другой-гнѣздящееся въ сердцѣ его такое корыстолюбіе и досада, что нельзя ему было оное удовлетворять по желанію. Во всемъ полагалъ я ему безпрестаннымъ своимъ правленіемъ и честнымъ поведеніемъ преграды и помѣшательства. И какъ ему ни за что не можно было въявь ко мнѣ придраться, то производилъ онъ всѣ свои шиканствы сокровеннымъ образомъ; и на сіе было въ немъ довольна ума и разума. Но надобно замѣтить, что имѣлъ онъ, въ сихъ злоумышленіяхъ противъ меня, въ князѣ городничемъ нашемъ и секретарѣ моемъ Варсобинѣ, двухъ добрыхъ у себя помощниковъ. Оба сіи тайные мои завистники и недоброжелатели не преминули и къ сему моему новому начальнику тайными и кривыми путями подбиваться въ милость и въ довѣрчивость. И какъ ни какимъ прямымъ дѣломъ имъ донять и повредить меня было не можно, то избрали они обыкновенное свое прибѣжище ко всякимъ лжамъ, наговорамъ и самымъ безстыднымъ и безсовѣстнымъ оклеветаніямъ, и возмущали тѣмъ духъ г. Юницкаго и приводили его нерѣдко до самыхъ глупостей и къ такимъ противъ меня поступкамъ, которыхъ онъ самъ стыдиться послѣ былъ долженъ.