Между тѣмъ, какъ все сіе продолжалось, узналъ я, что все мое семейство пріѣхало изъ Москвы и, приставъ у Пастухова, меня съ нетерпѣніемъ дожидается. Услышавъ сіе, горю я какъ на огнѣ и съ нетерпѣливостью дожидаюсь отъѣзда намѣстника. Но какъ оный за чѣмъ-то позамѣшкался, и говорили, что отбытіе его еще не скоро воспослѣдуетъ, то, боясь упустить своихъ, отозвалъ я г. Юницкаго къ сторонѣ, сказываю ему о пріѣздѣ моихъ домашнихъ и, говоря, что мнѣ надобность вмѣстѣ съ ними ѣхать, прошу, не уволитъ ли онъ меня уже совсѣмъ къ своему мѣсту, представляя, что, по всему видимому, намѣстникъ болѣе ничего съ нами о волостяхъ говорить не будетъ. И какъ г. Юницкой охотно на то согласился, то, распрощавшись съ нимъ, лечу я къ своимъ, дожидающимся меня съ нетерпѣніемъ и разсказываю имъ обо всемъ происходившемъ. И какъ у нихъ готовъ уже былъ дорожный обѣдъ, то, отобѣдавъ съ ними, отпускаю ихъ продолжать свой путь, а самъ остаюсь для пріисканія наемныхъ лошадей подъ свой возочикъ, и расположился доѣхать и до дома уже на почтовыхъ.
Не успѣли они уѣхать, какъ напало на меня горе: посыланные за почтовыми лошадьми сказываютъ мнѣ, что ихъ не осталось ни одной и всѣ забраны подъ намѣстника и его свиту, и уѣхали уже изъ города. Досада превеликая, горюю, скучаю, но пособить нечѣмъ. Однако, послалъ еще отъискивать какъ — можно лошадей, и занимаюсь между тѣмъ разговорами съ приходившимъ къ намъ г. Сокольниковымъ. Наконецъ, нашли кое-какъ и привели ко мнѣ лошадей, и хотя было сіе уже въ самые сумерки, но я не медлилъ болѣе ни минуты, но, залегши въ свой возочикъ, пустился въ ночь въ путь къ любезному своему Богородицку.
ѣдучи симъ образомъ ночью и находясь въ совершенномъ уединеніи, могъ я на досугѣ и на свободѣ заняться уже поболѣе мысленнымъ обозрѣніемъ всѣхъ послѣднихъ происшествій со мною и тогдашняго моего положенія. Чѣмъ обстоятельнѣе я обо всемъ размышлялъ, тѣмъ болѣе находилъ я положеніе мое прямо критическимъ и сумнительнымъ. Мысли о Бунинѣ и о дочери его, любовницѣ намѣстниковой, и все то, что пересказывалъ мнѣ Верещагинъ, не выходили у меня изъ ума; а слышанное о переводѣ Юшкова въ Тулу подтверждало, повидимому, истину, мнѣ сказыванную. Но удивлялся и не постигалъ я мыслями, отчего произошла вдругъ такая перемѣна въ поведеніи противъ насъ намѣстника и примѣтное преложеніе гнѣва его будто- бы уже и на милость. Но и могъ ли я тогда постигать сего, не имѣя еще ни малѣйшаго знанія и понятія о томъ, что узналъ я чрезъ нѣсколько дней спустя послѣ сего времени, а именно: что непосредственно почти за тѣмъ, какъ намѣстникъ, изливъ на меня свой гнѣвъ, от себя почти выгналъ, получилъ онъ всего меньше имъ ожидаемое извѣстіе, что любовница его и самая та, которая всему сему злу была первоначальною причиною, находясь тогда въ Москвѣ, кончила от болѣзни свою жизнь и переселилась въ вѣчность. Вотъ чѣмъ онъ тогда огорчался, какъ пріѣзжалъ къ нему Юницкой. А какъ черезъ то разрушилась и вся связь его съ ея родными, которая начинала и самому ему становиться уже въ тягость, то и произошло от того то слѣдствіе, что намѣстникъ всѣ мысли о согнаніи меня съ моего мѣста и о опредѣленіи на оное ея отца откинулъ и меня по-прежнему на ономъ расположился оставить. И какъ онъ на меня болѣе всѣхъ, относительно до волостей, какъ на вѣрнаго человѣка, надѣялся, то потому-то и приказалъ тогда Юницкому препоручить мнѣ написаніе докладныхъ и имъ потомъ съ такою похвалою апробованныхъ пунктовъ. Все сіе узналъ я уже послѣ и узнавъ не могъ надивиться сплетенію судебъ и обстоятельствъ. И какъ и самый сей случай былъ для меня новымъ доказательствомъ особеннаго попеченія обо мнѣ и покровительства Господня и разрушенія, чрезъ сей случай, всѣхъ злыхъ кововъ, сооружаемыхъ противъ меня моими завистниками и недоброхотами, то не могъ инако, какъ съ чувствіями живѣйшей сердечной благодарности, хвалить и прославлять имя моего Господа и небеснаго моего Отца Благодѣтеля и Покровителя, исторгшаго меня почти очевидно изъ челюстей злодѣевъ и враговъ моихъ, готовыхъ погубить меня.
Теперь, возвращаясь къ прежнему, скажу только, что я, не зная еще всего того, во всю почти дорогу имѣлъ безпокойныя мысли, и ободряло меня единое упованіе на Бога. Съ каковыми мыслями, перемѣнивъ въ Дѣдиловѣ лошадей, поспѣлъ я въ ту же ночь домой и нашолъ уже своихъ, пріѣхавшихъ въ Богородицкъ. А симъ и окончу я сіе письмо, сказавъ вамъ, что я есмь..... и прочее.
(Октября 29 дня 1812 года, въ Дворениновѣ).
Письмо 273.
Любезный пріятель! Симъ образомъ кончилась тогдашняя наша московская поѣздка, стоившая намъ не малаго числа денегъ, а никакой существительной пользы намъ непринесшая. Смущеніе и безпокойство душевное, съ которымъ я въ Богородицкъ возвратился, увеличилось еще болѣе по пріѣздѣ въ оный. Меня встрѣтили увѣдомленіемъ, что недруги и недоброхоты мои злодѣйскими происками и разглашеніями своими чуть-было не возмутили всю волость безъ меня. Они не совѣстились въявь и повсюду разглашать, что въ скоромъ времени я вѣрно смѣненъ буду и на мое мѣсто, опредѣлится князь, нашъ городничій. И сей тайный мой ненавистник до того даже увѣренъ былъ въ занятіи моего мѣста, что не стыдился и не совѣстился даже принимать от многихъ поздравленія себя съ онымъ.
При услышаніи всего того, я наружно хотя и смѣялся симъ пустымъ разглашеніемъ и называлъ ихъ сущими враками., но въ самомъ дѣлѣ заключая, что разглашатели сего съ чего-нибудь сіе брали, подозрѣвалъ, не доставлено ли имъ какова въ томъ удостовѣренія и не подвержен ли я дѣйствительно еще великой опасности. Почему знать, думалъ и говорилъ я самъ себѣ, что у намѣстника на умѣ и не покинул ли онъ послѣ себя какихъ повелѣній, относящихся до опредѣленія на мое мѣсто Бунина или кого другого? Словомъ, слухи сіи такъ меня и все мое семейство смущали и озабочивали, что мы помышляли уже о томъ, какъ бы намъ заблаговременно переправить имѣющіеся у насъ въ деревнѣ маленькіе и кое-какъ слѣпленные хоромцы; такъ, чтобы намъ, въ случаѣ незапной отставки, можно было въ нихъ жить и имѣть какое-нибудь на первый случай убѣжище; и опасеніе наше было такъ велико, что мы съ сыномъ своимъ начертили уже планъ и придумали какъ бы намъ ихъ переправить и къ житью въ нихъ спокойнѣйшими сдѣлать, нежели каковы они были; и не проходило почты, съ которою бы не ожидали мы каких- нибудь непріятныхъ о себѣ повелѣній.
Впрочемъ, не успѣли мы пріѣхать, какъ въ тотъ же день пріѣхалъ къ намъ одинъ бѣдненькій, знакомый дворянинъ, живущій неподалеку от нашей алексинской деревни и называющійся Иваномъ Григорьевичемъ Лисенко, и привезшій съ собою меньшаго своего сына, мальчика лѣтъ двѣнадцати или тринадцати, невѣдомо-какъ просилъ меня взять его пожить къ себѣ и поучить чему-нибудь. Намъ, при тогдашнихъ смутныхъ обстоятельствахъ, хотя и не до того было, чтобъ умножать свое семейство чужими и посторонними дѣтьми, однако, подумавъ-погадавъ и видя мальчика неглупаго, довольно остренькаго и выученнаго уже грамотѣ, рѣшился я сдѣлать ему сіе одолженіе и, оставивъ его у себя, расположился поучить его чему было намъ можно. Онъ жилъ у насъ нѣсколько лѣтъ и провелъ время сіе не по-пустому, а заимствовалъ много кое-чего от меня и от моего сына, научился порядочно писать, ариѳметикѣ, отчасти географіи, изряднёхонько рисовать, а что всего паче-поправился и образовался такъ и въ нравственномъ своемъ характерѣ, что вышелъ изъ него порядочный человѣкъ. Онъ и понынѣ еще живъ и служитъ въ Ригскомъ гарнизонѣ офицеромъ, женился тамъ на офицерской дочери и, имѣя въ форштатѣ собственный домикъ, живетъ порядочно и никакъ не позабылъ, а помнитъ и чувствуетъ и понынѣ оказанное нами ему въ малолѣтствѣ благодѣяніе. Зовутъ его Петромъ Ивановичемъ.
Въ тотъ же день къ вечеру пріѣхала изъ Москвы и отстававшая позади насъ кибитка, со всѣми нашими покупками и книгами, и доставила намъ съ сыномъ превеликое удовольствіе при разбираніи, разсматриваніи и разстанавливаніи оныхъ. Я уже упоминалъ, что количество ихъ было нарочито велико, и я попромоталъ на нихъ, буде то мотовствомъ назвать можно, таки-довольно денегъ и употребилъ ихъ лучше на сіе, нежели на проигрышъ въ карты или какія-нибудь иныя безполезныя, и кратковременное только удовольствіе доставляющія, издержки. Отѣ сихъ, по крайней мѣрѣ, произошла та польза, что онѣ не только тогда мнѣ со всѣми дѣтьми моими доставили несмѣтное множество минутъ пріятныхъ, но и во всѣ послѣдующіе затѣмъ годы и даже и понынѣ и мнѣ, и многимъ другимъ доставляютъ удовольствіе и множество часовъ и минутъ пріятныхъ. Къ числу интереснѣйшихъ книгъ, купленныхъ въ сію мою московскую поѣздку, принадлежали: большая книга съ иллюминованными иностранными произрастеніями; большая библія въ лицахъ и составленная вся изъ однихъ эстамповъ; большая натуральная исторія, со множествомъ эстамповъ; французская исторія народа Божія, состоящая во многихъ и большихъ томахъ; и многія другія.
Черезъ четыре дни послѣ нашего возвращенія, насталъ день рожденія сына моего Павла, которому совершилось тогда ровно 20 лѣтъ от роду, и мы, по случаю сего, сдѣлали у себя небольшой праздничекъ и провели сей день съ удовольствіемъ, хотя по вышеупомянутымъ причинамъ и разсѣвающимся повсюду отъ-часу больше о скорой намъ смѣнѣ слухомъ, не совсѣмъ съ покойнымъ духомъ. Около сего же времени возвратились изъ Москвы и наши Ламковскіе родные въ свою деревню, и съ сего времени начались у насъ опять частыя свиданія и другъ къ другу переѣзды. А я, около сего же времени, послалъ въ Алексинъ прошеніе о формальномъ опредѣленіи меня опекуномъ надъ имѣніемъ малолѣтнаго и живущаго у меня моего племянника, котораго изъ деревни привезли наши съ собою.
Вскорѣ послѣ сего имѣлъ я чувствительное удовольствіе пожать въ первый разъ плоды от трудовъ моихъ, употребленныхъ на отмежеваніе покупной моей земли въ Кирсановской деревнѣ. Пріѣхавшій оттуда прикащикъ мой привезъ ко мнѣ въ сей разъ изрядный и такой доходецъ, какова я до сего никогда еще не получивалъ. Оный простирался уже до 800 рублей, вырученныхъ на большую часть и за отдаванную уже въ наймы, отмежеванную мнѣ землю, и меня сіе довольно порадовало.