Въ самый сей день пріѣхалъ къ намъ въ Богородицкъ и командиръ мой, г-нъ Юницкой, котораго мы къ себѣ уже и ждали; ибо около сего времени вышли сроки одной части отдаточныхъ нашихъ земель и надлежало ихъ переоброчивать, и ему хотѣлось самому быть при торговлѣ сей. Съ нимъ, къ удивленію нашему, пріѣхала и жена его, и оба они расположились въ флигелѣ замка. Пребываніе его въ сей разъ у насъ продлилось дня три или четыре, которые, по случаю бывшей въ оные торговли и переоброчки земель и съѣхавшагося для сего многова дворянства и простаго народа, преисполнены были для насъ множествомъ суетъ, хлопотъ и безпокойствъ. Но мы, по крайней мѣрѣ, рады были, что все происходило у насъ мирно, ладно, спокойно и хорошо. Г. Юницкой обходился со мною■так , какъ съ другомъ, и ничего почти не предпринималъ, безъ согласія моего и совѣта, и былъ болѣе свидѣтелемъ, нежели производителемъ всѣхъ дѣлъ, которыми распоряжать поручалъ мнѣ, какъ болѣе его сіе дѣло знающему. А я распорядилъ все сіе дѣло такъ, что мы оное скоро и въ одинъ день почти и такъ кончили, что всѣ остались довольными; а нѣкоторое неудовольствіе получили только тульскіе господа, а особливо члены казенной полаты, кагорымъ весьма-было хотѣлось, получивъ земли наши за дешевую цѣну, нагрѣть себѣ от нихъ руки, но въ надеждѣ своей обманулись. Но тому уже не мы, а они сами были виноваты, опоздавъ и приславъ торговаться тогда, когда земли всѣ уже розданы были. Сіе случилось не нарочно, а очень кстати, и равно какъ бы въ наказаніе за злые ихъ противъ обоихъ насъ съ Юницкимъ умыслы.
По окончаніи сего дѣла, объѣздилъ г. Юницкой со мною и осмотрѣлъ всѣ нужнѣйшія мѣста въ Богородицкѣ, также посѣтилъ меня, нашего городничаго и многихъ другихъ въ городѣ, и даже самихъ секретарей моихъ, и всѣ остались имъ и поступками его довольными. А потомъ проводилъ я его въ Бобрики; но и тамъ все у насъ было хорошо и ладно. А все сіе и начало меня нѣсколько успокоивать, и тѣмъ паче, что, по увѣренію Юницкаго, не слышно было въ Тулѣ ни о какихъ особенныхъ от намѣстника въ разсужденіи обоихъ насъ повелѣній. А Юшкова хотя и перевели въ Тулу, но онъ опредѣленъ только совѣтникомъ въ казенную полату, а не въ директоры. А какъ чрезъ нѣсколько дней послѣ сего и слышали мы о смерти г-жи Буниной, любовницы намѣстниковой, то и совершенно успокоились и перестали смѣны опасаться.
Вскорѣ по отъѣздѣ Юницкаго удивилъ насъ всѣхъ мой племянникъ, уѣхавъ от насъ тайкомъ въ свою деревню, съ проѣзжавшимъ чрезъ Богородицкъ и къ намъ заѣзжавшимъ своимъ человѣкомъ. Молодчику сему не полюбилось жить у насъ въ неволѣ и въ повиновеніи, и притомъ еще трудиться и учиться, а восхотѣлось жить дома одному на волѣ вѣтренѣть (sic) и дѣлать, что захочется. Итакъ, не успѣлъ я отпустить от себя помянутаго человѣка, какъ, погляжу, сгибъ у насъ и пропалъ нашъ Андрей Михайловичъ. Я спрашиваю того, спрашиваю другого, гдѣ онъ и куда дѣвался, но никто не зналъ и не вѣдалъ, и на-силу-на- силу узнали от видѣвшихъ его бѣжавшаго вслѣдъ за кибиточкою поѣхавшаго его человѣка и сѣвшаго съ нимъ на возъ и уѣхавшаго. Господи! какъ я тогда на него вздурился от досады, и хотѣл- было уже посылать унтер-офицера и людей за нимъ въ погоню, чтобъ его притащить назадъ, и дѣйствительно бы послалъ, еслибъ полученное въ самое то время изъ деревни моей письмо меня не остановило. Онымъ увѣдомляли меня, что дурочка, родная его замужняя сестрица, вздумала подать на меня въ Алексинѣ подозрѣніе и безсовѣстнымъ образомъ на меня клевеща, всячески старалась оттѣснить меня от опекунства надъ ея братомъ.
Сіе вздурило меня еще больше, и я, въ неизъяснимой досадѣ, восклицалъ и говорилъ самъ себѣ: «Боже мой! какіе это глупые, безсовѣстные, безстыдные и неблагодарные люди!» Я со всею искренностью души моей и сердца желалъ негодному этому мальчишкѣ добра и хотѣлъ объ немъ, какъ отецъ, постараться, его всему доброму научить, собрать ему до возраста его довольный капиталецъ, вывесть его въ люди и обо всемъ, до его существительной пользы относящемся, имѣть попеченіе, а они мнѣ въ томъ наиглупѣйшимъ и досаднѣйшимъ образомъ мѣшаютъ и, вмѣсто добра, стараются причинить ему существительное зло и сдѣлать чрезъ то несчастнымъ! А какъ въ самое то время разсказали мнѣ люди мои многое такое о мальчишкѣ семъ, чего я до того не вѣдалъ, а именно, что онъ крайне былъ недоволенъ тѣмъ, что я его къ себѣ на воспитаніе взялъ и меня за то даже злословилъ и ругалъ и умышленно не хотѣлъ ничему учиться, и притомъ всѣми поступками своими изъявлялъ въ себѣ злой и совсѣмъ негодный характеръ, и о томъ только давно уже помышлялъ, какъ бы ему изъ рукъ моихъ вырваться и жить одному дома и на своей волѣ, — то все сіе такъ меня вздурило, что я въ огорченіи сказалъ: «о, когда такъ, и онъ самъ себѣ добра не желаетъ, и притомъ еще такъ дурно противъ меня расположенъ, такъ и наплевать! Пускай же сестрица его и печется объ немъ какъ хочетъ, и живетъ онъ какъ себѣ хочетъ. Мнѣ же меньше хлопотъ и трудовъ оттого будетъ!» А какъ и домашніе, и родные мои были такова же о семъ мнѣнія и говорили, что Богъ еще знаетъ, не нажить бы намъ чрезъ усильное и противъ его воли стараніе о его пользѣ вѣчной от него себѣ ненависти и злобы, то, подумавъ-погадавъ, и рѣшился я все бросить, и дѣлу сему давъ натуральное теченіе, переслать къ нему и всѣ собранныя-было и у меня хранившіяся его деньги, которыхъ и въ самое кратковременное управленіе его деревнями успѣлъ я уже накопить до нѣсколько сотъ. Что, при случившемся вскорѣ послѣ сего вѣрной оказіи, дѣйствительно и сдѣлалъ, взявъ съ людей его, съ которыми я оныя къ нему при письмѣ послалъ, въ полученіи ихъ росписку. А симъ образомъ и отбылъ сей молодецъ изъ подъ моей власти.
Все сіе происходило въ половинѣ марта мѣсяца, котораго всю достальную половину провелъ я въ обыкновенныхъ моихъ дѣлахъ и литературныхъ упражненіяхъ, также въ неоднократномъ угащиваніи пріѣзжавшихъ ко мнѣ разныхъ гостей. И однажды, и какъ теперь помню, 21 марта, столкнулось у меня вдругъ ихъ такое множество, что составилась у меня для нихъ нарочитая, пирушка и многолюдный ужинъ, и мы весь вечеръ провели въ танцахъ и въ другихъ увеселеніяхъ. Но достопамятно было притомъ то, что въ числѣ ихъ находился одинъ молодой тульскій дворянинъ, по фамиліи Тромберѣ, имѣвшій виды на дочь мою Настасью, которая около сего времени была давно уже совершенною невѣстою. За нее отыскивался-было уже женишок во время пребыванія нашего въ Москвѣ и пріѣзжалъ къ намъ ее посмотрѣть и себя показать. Но мнѣ какъ- то онъ не совсѣмъ показался, и потому дѣло съ нимъ не пошло въ даль. Былъ онъ изъ фамиліи господъ Гагиныхъ, изъ дворянъ Епифанскихъ. Что-жъ касается до помянутаго Тромберга, то былъ онъ малой изрядной и, можетъ быть, была бы Настасья наша и счастлива за нимъ, но, видно, въ книгахъ судебъ не написано было, чтобъ ей быть за нимъ. И потому, сколько зять мой, затѣвавшій сіе дѣло и бывшій ему руководителемъ, объ ономъ ни старался, однако, оно что-то не пошло въ даль, и такъ остановилось.
Далѣе достопамятно было, что въ самое то время, когда мы ввечеру сего дня подъ музыкою прыгали и веселились, пріѣхали къ намъ другіе неожидаемые и для насъ пріятные гости: зять тетки Матрены Васильевны Арцыбышевой, Левъ Савичъ Крюковъ, съ сыномъ ея Петромъ Андреевичемъ, роднымъ племянникомъ моей тещи. Онъ служилъ тогда въ артиллеріи офицеромъ и пріѣзжалъ тогда на короткое время въ отпускъ къ матери своей, съ которою онъ давно уже не видался. Будучи у ней одинъ и всего имѣнія ея наслѣдникомъ и какъ мы знали его только мальчикомъ и отмѣнно за хорошее его поведеніе и охоту къ наукамъ любили (съ того же времени какъ дядя его, Дмитрій Васильевичъ Арсеньевъ, взявъ его от матери, опредѣливъ въ артиллерійскій кадетскій корпусъ, его не видали), — то были мы гостю сему очень рады. Онъ выросъ уже большимъ и по наружному виду казался молодцомъ добрымъ и хорошимъ офицеромъ. Но какъ въ послѣдующій день, который они оба у насъ прогостили, поразсмотрѣли и поиспытали его короче и притомъ, разговорясь объ немъ съ г. Крюковымъ, узнали объ немъ, что характеръ его не слишкомъ былъ хорошъ, и что замѣтили они въ немъ охоту и наклонность къ питью и игрѣ картежной и совершенное нехотѣніе жить въ деревнѣ, а что всего хуже-непочтеніе къ закону, то не могли довольно натужиться о томъ, что онъ въ совершенной еще молодости своей успѣлъ такъ развратиться, что не подавалъ о себѣ всѣмъ намъ, ближнимъ его родственникамъ, ни какой хорошей надежды.
Вскорѣ за симъ стала наша зима сходить и началась половодь. Вмѣстѣ съ нею наступила и Страстная недѣля, которую провели мы въ обыкновенномъ богомоліи, говѣній, и со всѣмъ семействомъ исповѣдовались и причащались; причемъ, съ особливымъ удовольствіемъ сердечнымъ, примѣтилъ я въ сынѣ моемъ отмѣнную приверженность къ религіи и истинное почитаніе всего, относящагося къ нравственности и къ христіанству, чему всему не могъ я довольно нарадоваться и благодарить Господа, что благословилъ Онъ стараніе и труды мои ко вперенію въ него съ малолѣтства таковой склонности. День Пасхи случился у насъ въ сей годъ 13 апрѣля, и я не помню, чтобъ когда провели мы сей день такъ весело, какъ въ сей разъ. Все семейство мое было вмѣстѣ, всѣ мы были здоровы, веселы и безъ малѣйшаго огорченія; погода была наипрекраснѣйшая, вешняя, воздухъ теплый, трава уже зеленѣла. Передъ домомъ у насъ сдѣланы были качели, всѣ мы гуляли уже по садамъ, качались, занимались пріятнымъ чтеніемъ и разговорами. Лизка съ мужемъ была также съ нами, и ни чего намъ не доставало. Словомъ, весь сей день провели мы счастливо и благополучно; а такимъ же почти образомъ провели мы и всю Святую недѣлю, съ тою только разностью, что не было почти дня, въ который бы не было у насъ гостей, или бы мы куда не ѣздили.
Какъ по прошествіи оной, открылась уже совершенная весна и начались наружныя, а особливо садовыя работы и упражненія, занялся я, по охотѣ своей, и садами, и упражнялся въ посадкѣ разныхъ деревъ и произрастеній, имѣлъ и от того множество минутъ пріятныхъ. Впрочемъ, во все теченіе апрѣля мѣсяца не произошло у насъ ни чего важнаго и особливаго.
По наступленіи мая мѣсяца, надобно мнѣ было съѣздить въ Тулу, для отвоза въ казенную полату нашихъ денегъ, и поѣздка сія была хотя кратковременная, но для меня очень трудная и памятная. Отѣ случившагося около сего времени ненастья, непросохлыя еще совсѣмъ дороги такъ растворились и сдѣлались грязны, что въ каретѣ ѣхать и подумать было не можно, и я рѣшился ѣхать въ сей разъ въ кибиткѣ; но скоро раскаялся въ томъ, ибо меня такъ измучило и затрясло, что я, пріѣхавши въ Дѣдиловъ кормить лошадей, сдѣлался какъ дряхлый, и меня такъ всего разломило, что я никогда еще такой усталости въ себѣ не чувствовалъ. По выѣздѣ оттуда, повстрѣчался со мною человѣкъ Андрея Михайловича, ѣдущій от него ко мнѣ съ письмами от него и от нашего попа приходскаго. Молодецъ раскаялся уже въ своемъ противъ меня поступкѣ и просилъ, чтобъ я его простилъ и принялъ опять въ милость. Попъ писалъ ко мнѣ тоже. Но какъ я усматривалъ, что это не его, а попово дѣло, и раскаяніе его было не чистосердечное, то и велѣлъ я человѣку ѣхать въ Богородицкъ и меня тамъ дожидаться. Самъ же, продолжая путь, хотя съ великимъ трудомъ и безпокойствомъ, но въ тотъ же день пріѣхалъ въ Тулу и остановился въ сей разъ у друга моего, Антона Никитича Сухотина, а на утріе, взявъ у хозяина карету, съѣздил