На утріе насталъ у насъ самый праздникъ и самая ярмонка, который отпраздновали мы въ сей годъ веселѣе и съ множайшимъ удовольствіемъ, нежели во всѣ прежніе годы, и происходило въ оный слѣдующее. По-утру побывавъ и обѣгавъ всѣхъ гостей, вмѣстѣ съ своимъ сыномъ, былъ я у вицъ-губернатора, который былъ ко мнѣ отмѣнно ласковъ, принялъ сына моего очень хорошо и спрашивалъ, намѣрен ли онъ служить въ статской службѣ? И какъ сей сказалъ, что онъ съ тѣмъ и выпущенъ, чтобъ служить въ сей службѣ, то предлагалъ онъ ему самъ мѣсто и обѣщалъ помочь къ полученію перваго порожняго мѣста по губерніи въ Тулѣ. Потомъ ходилъ я съ директоромъ по садамъ, ловили въ каналахъ карповъ, и я измучился, бѣгая туда-и-сюда, и то за тѣмъ, то за другимъ до обѣдни. Потомъ пошли мы всѣ въ церковь, въ которой собраніе было великолѣпное, и господъ и госпожъ великое множество и служба церемоніальная, и все происходило хорошо и все ладно, и нашъ знаменитѣйшій гость былъ всѣмъ доволенъ. Между тѣмъ, во дворцѣ приготовленъ былъ превеликій обѣдъ, на который, кромѣ насъ, мущинъ, званы были и всѣ госпожи. Однако, изъ нихъ, не всѣ были. Трактаментъ задалъ г. Хомяковъ превеликій, и всѣ угощеніемъ его были довольны. Послѣ обѣда же были танцы; но вицъ-губернаторъ собрался скоро ѣхать. Я звал-было его къ себѣ на ужинъ, и чтобъ ему остаться еще ночевать. Однако, онъ не остался, и наконецъ поѣхалъ, а съ нимъ и главные гости. На умѣ у всѣхъ у нихъ было завесть тутъ превеликую игру, но игроки не всѣ съѣхались, и за тѣмъ остановилось дѣло. Я былъ вицъ-губернаторомъ очень доволенъ. Онъ отзывался публично, что онъ нашелъ меня совсѣмъ не таковымъ, какъ ему сказали, и что со мною разстаться бы не хотѣлось. Словомъ, вышло нѣчто странное и мудреное и неожидаемое, и праздникъ сей веселѣе и довольнѣе былъ всѣхъ прежнихъ; потому что, во время онаго не было никакихъ шиканствъ и вздоровъ, не было гордости, своенравія и глупостей всякаго рода.
По отъѣздѣ, вицъ-губернатора, получили мы свободу, и намъ всѣмъ была уже своя воля. Я усталъ на смерть, спѣшилъ домой, куда нашло ко мнѣ множество гостей. Между прочими былъ и Хомяковъ, и звалъ всѣхъ насъ къ себѣ во дворецъ на ужинъ, на что всѣ мы охотно и согласились. И какъ скоро смеркалось, то всѣ съѣхались и пошелъ у насъ пиръ горою. Скачка, пляска, пѣніе, музыка, танцы, опять фейерверкъ, гулянье, смѣхи, а у пьяныхъ и самые вздоры. Однако, все было хорошо, все вольно, и крайне весело и ладно. Словомъ, всѣ и мущины и дамы, и госпожи, бывшія всѣ тутъ же, были довольны и веселы, и мы возвратились домой уже послѣ полуночи; а многіе изъ господъ, разъѣзжая по городу и весьма-и-весьма и подгуляли. Я самъ, проводивъ вскорѣ послѣ вицъгубернатора своего командира, также и Веницеева и имѣя духъ спокойный, бралъ во всѣхъ веселостяхъ соучастіе, и запрыгался и затанцовался съ молодежью.
Многіе изъ гостей г. Хомякова были еще на другой день у насъ въ Богородицкѣ, но мы ихъ уже не видали. Они всю ночь во дворцѣ пропили и проиграли въ карты, и господа откупщики и игроки нѣсколько разъ между собою ссорились, дрались, напивались, обжирались и дурачились. Но вся комедія кончилась тѣмъ, что проигрался г. Чебышевъ, а въ выигрышѣ остался тотъ, о комъ никто не думалъ и не гадалъ, какой-то г. Бѣляевъ, экзекуторъ. Но ввечеру какъ от него, такъ и от меня всѣ гости разъѣхались, и у насъ все утихло.
Вскорѣ послѣ сего ярмоночнаго торжества, чуть-было не впалъ я въ искушеніе и не разстался съ своею тамбовскою деревнею. Господа Рахмановы давно уже убѣждали меня просьбою, чтобъ имъ ее продать. Какъ я на то не слишкомъ соглашался, то предлагали они мнѣ, не соглашусь ли я имъ ее промѣнять на имѣющуюся у нихъ въ Епифанскомъ уѣздѣ деревню. Симъ смутили они меня до чрезвычайности, и такъ, что оба мы съ сыномъ на семъ камнѣ претыканія хорошохонько-было не поскользнулись. Великая отдаленность нашей тамбовской деревни и неспособность частой ѣзды въ оную, а сверхъ того, и самое чрезполосное тамъ владѣніе земли, а напротивъ того, близкость Рахмановой деревни, особенное владѣніе землями и доброта оныхъ, съ прочими выгодами, были намъ къ тому побужденіемъ. Словомъ, мы совсѣмъ были къ тому наклонны, и посылали даже человѣка деревню осматривать, который и привезъ къ намъ абрисъ всей ихъ дачи и описаніе дворовъ и жителей, и насказалъ намъ столько объ ней хорошаго, что затѣвали дѣйствительно приступить уже къ обмѣну, и оставалось только за тѣмъ, чтобъ самимъ съѣздить и оную осмотрѣть, но и къ сей ѣздѣ назначенъ былъ уже день, и мы собрались-было уже совсѣмъ туда ѣхать, какъ пекущемуся о благѣ нашемъ Промыслу Госдодню благоугодно было вдругъ остановить насъ въ семъ предпріятіи и, не допустивъ насъ до сей ѣзды, разрушить всѣ наши замыслы и отвлечь, насъ от великой ошибки и погрѣшности, о которой мы послѣ очень много, но тщетно тужить бы стали. Мы хотѣли- было уже садиться въ карету и ѣхать, но вдругъ, и совсѣмъ неожиданно, пріѣзжаютъ къ намъ такіе гости, для угощенія которыхъ принуждены мы были остановиться. Между прочими, случился быть съ ними и прежній нашъ исправник и мой другъ Николай Сергѣевичъ Арсеньевъ. Сей не успѣлъ услышать, куда и за чѣмъ мы хотѣли ѣхать, какъ сказалъ мнѣ: «воля твоя, дядюшка (такъ онъ меня всегда величалъ), и ты какъ изволишь, а я, искренно любя васъ, не совѣтовалъ бы вамъ входить въ сіе дѣло. Деревню сію я коротко знаю, и все, относящееся до ней, мнѣ извѣстно, и потому могу васъ увѣрить, что вы ошибетесь и промѣняете ястреба на кукушку!» Сіе удивило насъ обоихъ съ сыномъ и побудило у него пораспросить обо всемъ, что ему объ ней извѣстно, и онъ намъ насказалъ столько всякой всячины и столько худаго, и не только невыгоднаго, но даже и самого опаснаго объ ней, что у насъ тотчасъ прошла охота ее себѣ вымѣнивать; и мы, поблагодаривъ его за то, въ тотъ же день всѣ мысли о промѣнѣ семъ изъ головы выкинули, а положили остаться при томъ, чѣмъ угодно было одарить насъ Господу. И послѣдствіе времени доказало намъ, что мы очень хорошо и сдѣлали.
Около самого-жъ сего времени сдѣлана была мною и другая, хотя и не важная, но послѣ досаду мнѣ причинившая ошибка, и я, по пословицѣ говоря, «не спросясь броду, сунулся въ воду», и послѣ тужилъ о томъ. Дѣло вотъ какого было роду. Въ числѣ купленныхъ нами въ послѣдній разъ въ Москвѣ книгъ, былъ и новый тогда еще французскій романъ, извѣстный подъ именемъ «Лолота и Фанфана». Намъ съ сыномъ случилось около сего времени вмѣстѣ оный читать. И какъ онъ обоимъ намъ и слогомъ и содержаніемъ своимъ отмѣнно полюбился, то вздумалъ я его перевесть съ тѣмъ, чтобъ его напечатать; и охота къ тому припала у меня столь великая, что я на другой же день, по прочтеніи онаго, къ дѣлу сему и приступилъ и трудился надъ нимъ во всѣ праздные часы съ толикою прилежностью, что менѣе нежели въ два мѣсяца и перевелъ, пишучи прямо, набѣло всѣ четыре части сей книги. Но сего было еще не довольно. Но какъ нѣкоторыя мѣста въ оригиналѣ мнѣ не полюбились и требовали переправки, то я оныя совсѣмъ передѣлалъ и сдѣлалъ несравненно лучшими. Но что-жъ? Не успѣлъ я сію довольно-таки важную и не безтрудную работу кончить и только-что хотѣлъ переводъ свой посылать въ Москву для напечатанія на своемъ коштѣ, какъ увидѣлъ въ газетахъ, что книга сія другими уже переведена, напечатана и уже продается. Признаться надобно, что сіе было мнѣ очень досадно, и я такъ былъ тѣмъ растроганъ, что съ сего времени, заклялся, переводить романы, да и почти все другое, ибо не съ одною уже книгою случилось такое же несчастіе, и мнѣ тѣмъ было досаднѣе, что хорошая сія книга была пустяками и ничѣмъ от сочинителя изгажена и со всѣми его погрѣшностями переведена, а моя исправленная должна была остаться тщетною и осуждена на вѣкъ стоять въ моей библіотекѣ, въ манускриптѣ и ни кѣмъ нечитаемою.
Теперь, возвращаясь назадъ къ прежнему пункту времени, скажу, что мы весь почти іюнь мѣсяцъ провели мирно, спокойно и благополучно, и что рѣдкій проходилъ день, въ который бы мы не имѣли отчасти тутошнихъ, отчасти пріѣзжихъ изъ другихъ мѣстъ, или проѣзжихъ, гостей, и у насъ какъ-то очень въ сей мѣсяцъ погостилось, и нѣкоторые изъ нихъ пробывали у насъ но нѣскольку дней сряду и подавали поводы къ много-кратнымъ гуляньямъ съ ними по садамъ, увеселенію ихъ нашею музыкою, къ неоднократному, по случаю бывшихъ жаровъ, купанью въ нашей ваннѣ и къ другимъ разнаго рода увеселеніямъ. А между тѣмъ, не упускаемы были у обоихъ насъ съ сыномъ и наши литературныя и кое- какія любопытныя занятія и упражненія. Словомъ, мы не видали какъ пролетѣлъ весь сей мѣсяцъ, и были довольны.
При самомъ концѣ только сего мѣсяца, встревоженъ я былъ присланною ко мнѣ изъ Тулы запискою о томъ, чтобъ мнѣ пріѣхать въ оную. Удивился я тому и не понималъ, за чѣмъ бы такимъ меня туда призывали? Но какъ ослушаться было не можно, то принужденъ былъ, оставя все, опять сей путь предпріять. Но какъ же удивился, узнавъ, по пріѣздѣ моемъ туда, что спрашивали меня совсѣмъ почти для бездѣлицы, и единственно для того, чтобъ поговорить со мною еще кое-что о производившемся у насъ строеніи проклятой нашей большой каменной ранжереи. Итакъ, не пробылъ я тогда въ Тулѣ болѣе однихъ сутокъ, а повидавшись раза два съ Юницкимъ и просидѣвъ вечеръ у друга своего любопытнаго г. Запольскаго, потомъ переночевавъ у г. Сухотина, у котораго я въ сей разъ останавливался, пустился опять въ обратный путь и въ тотъ же день къ своимъ въ Богородицкъ возвратился.
Не успѣлъ я пріѣхать, какъ вслѣдъ почти за мною въѣхалъ на дворъ и прежній мой командиръ Николай Сергѣевичъ Давыдовъ на возвратномъ своемъ пути изъ Епифани, куда онъ съ женою своею ѣздилъ для богомолья. Я былъ очень ему радъ и, помня всѣ его ко мнѣ ласки и самыя благодѣянія и одолженія, старался его всячески у себя угостить, а на другой день съ женою и съ дѣтьми своими проводилъ его въ Ламки къ моему зятю. Онъ служилъ въ сіе время въ Калугѣ и былъ предсѣдателемъ въ одной изъ полатъ тамошнихъ.
Но симъ и окончу я кстати съ концомъ іюля и сіе письмо мое, сказавъ вамъ, что я есмь вашъ, и проч.
(Ноября 2 дня 1812 года, въ Дворениновѣ).