Между тѣмъ, не преминулъ я велѣть распровѣдывать о своемъ ближнемъ сосѣдѣ племянничкѣ, и увидѣлъ, что я въ мнѣніи и ожиданіи своемъ не ошибся: урылъ еще тогда же, какъ от меня возвратился, куда-то! Во всемъ домѣ видно запрещено было сказывать о томъ, куда онъ поѣхалъ, а нужда такая-что ужасть!
Узнали только, что поспѣшность его была такъ велика, что малому, который съ нимъ поѣхалъ, не далъ путемъ и пообѣдать, но давай-давай скорѣе лошадей! Садись въ санки и скачи куды зря! Я очень любопытенъ былъ знать, гдѣ-бъ онъ въ такую страшную непогоду и мятель находился и гдѣ-бъ сидѣлъ, ибо ѣхать было никакъ не можно. Но всѣ мои распровѣдыванія были тщетны. Сіе обстоятельство и несумнѣнность, что онъ положилъ бѣгать и укрываться, произвело то, что я не зналъ уже чѣмъ дѣло сіе кончится и что воспослѣдуетъ впередъ. и не сдѣлает ли все сіе суду и опекѣ остановки?
Непогода и стужа продолжалась во всю ночь, но къ утрему утихла. Небо прояснилось. Содѣлался день красный, но морозъ еще вдвое сильнѣе и жесточе; такъ что не было почти терпѣнія. А какъ хоромцы мои и безъ того были не очень теплы, то сіе и гораздо меня безпокоило. Дровишки скверныя, нигдѣ и ничего не уконопачено и вездѣ несло. Однако, думаю и говорю себѣ: «какъ быть! я немногіе дни какъ-нибудь пробьюся».
Вставши и обогрѣвшись чаемъ, первымъ дѣломъ моимъ было послать провѣдать объ Андреѣ Михайловичѣ; но его не было еще дома, и ни кто не зналъ куда онъ уѣхалъ. Посланный мой привелъ ко мнѣ его стряпчаго и всѣхъ злыхъ дѣлъ наставника Ѳедю. Но съ бездѣльникомъ что можно было говорить? Немного погодя, смотрю, попъ ко мнѣ на дворъ. Сего я давно уже дожидался, и тѣмъ паче, что хотѣлось мнѣ от него точнѣе у знать о лѣтахъ моего племянничка, поелику онъ его крестилъ. Но — хвать! лѣтъ сихъ не знаетъ точно и его благословеніе, а говоритъ только на-угадъ, что ни у отца его и ни у него нигдѣ не было о томъ записано. Но какъ знать о томъ необходимо было нужно, то думать мы съ попомъ и гадать какъ быть? Вспомнилъ, наконецъ, попъ, что крестилъ онъ его въ самый тотъ день, какъ освящаема была Савинская церковь, и что онъ пріѣзжалъ крестить его оттуда. И какъ то число, въ которое сіе освященіе было, подписано въ той церкви на крестѣ, то взялся попъ нарочно туда съѣздить и списать со креста. Радъ я тому, что случился крестникомъ его столь достопамятный монументъ. «Ради Бога, батюшка, съѣзди, говорю я попу, и разрѣши мое сумнѣніе, и буде подлинно уже немного времени остается быть ему въ опекѣ, то что и входить въ пустыя хлопоты». Попъ мой дрожитъ от стужи; я обогрѣваю его водкою и протуриваю въ Савинское. Самъ же сажусь за прежнее свое упражненіе, за считаніе старосты и прикащика и за чтеніе книгъ. Скука такая, не читаются и книги. Послалъ прикащика на заводъ закупать рыбы. Жду судей изъ Алексина, но судьи не ѣдутъ, да и быть имъ скоро не можно. Сижу у печки, топлю ее самъ, дровишки нарублены слишкомъ долгими, все не ладится. На-силу-на-силу истопили и обогрѣлись. Объ Андреѣ Михайловичѣ все еще не было слуху. Иные говорили, что поѣхалъ онъ въ Котово къ пріятелю своему прикащику тамошнему, съ которымъ была у него дружба; иные видѣли его за Котовымъ; но ни кто подлинно не вѣдалъ. Наконецъ, пріѣзжаетъ и попъ мой пьяным-пьянёхонек , на-силу говоритъ. Никогда я его такимъ не видывалъ. Но какъ бы то ни было, но, по крайней мѣрѣ, подаетъ мнѣ записку, списанную съ креста. «Подай-ка, подай, батюшка, посмотримѣ». Но что-жъ? Глядь, анъ — въ самомъ дѣлѣ родился онъ въ 1776 году и окрещенъ 20-го октября. Я считать сколько ему тогда было уже лѣтъ и нахожу, что, не смотря на весь его малый ростъ, толъ ему тогда дѣйствительно семнадцатый годъ, и что оставалось только восемь или девять мѣсяцовъ до срока того, когда онъ долженъ вступить самъ въ управленіе имѣніемъ своимъ. «Вотъ какая диковинка! говорю; къ чему же входить въ хлопоты и стоит ли уже того, чтобъ симъ пакостнымъ опекунствомъ и заниматься». Попъ пьяненькій меня уговариваетъ, чтобъ я его хоть на короткое время къ себѣ взялъ и его повоздержалъ нѣсколько; но я думаю совсѣмъ тому противное. Да и въ самомъ дѣлѣ, что можно было мнѣ изъ него, такого развращеннаго и испорченнаго мальчишки, въ теченіи восьми мѣсяцовъ сдѣлать? Могло-ль выйтитъ изъ того что- нибудь хорошее, кромѣ однѣхъ скучныхъ хлопотъ, крайнихъ досадъ и безпокойствъ, а безъ всякой пользы. «Не наживу ли я тѣмъ думалъ и говорилъ я тогда самъ себѣ, от него только вѣчной вражды, да и только всего? Дѣла же никакого не сдѣлаю, и не выйдет ли, по пословицѣ говоря, что синица море зажигала, моря не зажгла, а славы надѣлала».
Отпусти попа, обогрѣвши его пуншемъ, думать я и гадать, какъ быть и что дѣлать. Говорю и совѣтую съ своимъ Василіемъ, но тотъ столько же знаетъ. Уже хочется мнѣ какъ-нибудь отбиться от опекунства; уже я и радъ, что племянничек мой ушелъ и уѣхалъ; уже бы я и желалъ, чтобъ судъ не могъ безъ него войтить въ опись, и мнѣ бы можно было какъ-нибудь съ честью отдѣлаться; уже сажусь я и пишу чорное доношеніе въ опеку; но все дѣло какъ-то не клеилось. Бросаю опять все, хватаю книжку, сажусь спиною къ печкѣ и провожу весь вечеръ въ уединеніи и скукѣ. Судьи мои не бывали и не было объ нихъ ни слуху, ни духу, ни послушанія, никто не зналъ, когда они будутъ. И весь послѣдующій день прешелъ въ тщетномъ ожиданіи судей. Не было ни о комъ ни малѣйшаго слуха, а и объ Андреѣ Михайловичѣ столько же. Только стали говорить, что видѣли его въ Похвисневѣ, въ Таруской его деревнѣ. Впрочемъ, былъ у меня въ этотъ день попъ и дьяконъ, но посидѣли не долго. Отѣ скуки, досады и от стеченія всѣхъ прочихъ обстоятельствъ, рѣшился я долѣе въ деревнѣ своей не жить, но въ послѣдующій день отправиться въ Богородицкъ, а оставить тутъ своего стряпчаго, ибо видно было по всему, что ничему и ни какому дѣлу не бывать.
Принявъ намѣреніе сіе, написалъ я Василію своему вѣрюющія письма, также для московскихъ нашихъ описаніе и сталъ собираться въ путь. Итакъ, едва послѣдующій день насталъ, какъ, снабдивъ Василія нужными наставленіями и приказавъ ѣхать въ Алексинъ, отправился самъ въ путь довольно еще рано, такъ что пріѣхалъ еще въ 10 часовъ въ Ѳедешово къ г. Кислинскому, къ которому положилъ заѣхать. Хозяева мнѣ были очень рады и не отпустили безъ обѣда. Но за симъ обѣдомъ промедлилъ я до 3-го часа, такъ что въ Тулу пріѣхалъ уже ночью, и становлюсь опять у Пастухова.
Въ послѣдующій день, сколько мнѣ ни хотѣлось поспѣшить и ранѣе ѣхать домой, но необходимо надлежало побывать у Юницкаго и явиться. Мятель превеликая! Но что дѣлать? Принужденъ былъ ѣхать опять въ санкахъ и зябнуть дорогою, а того болѣе у него, въ холодномъ залѣ. Дожидался, дожидался его вставанія, да и сталъ. Наконецъ, изволилъ вытти. Говоритъ, говоритъ, я спѣшу от него, а онъ велитъ еще посидѣть, авось-де еще что вспомню. А чего вспомнить? Ничего! Досадно мнѣ, но пособить не чѣмъ. Завелъ я рѣчь о электрической машинѣ, и попалъ, спасибо, на струну говорить. Разговоръ начался прелюбопытнѣйшій, и я такъ много насказалъ ему о машинѣ и лѣченіи, что онъ заслушался, и такъ ею прельстился, что, имѣя самъ у себя машину, но незнающій, что съ нею дѣлать, просилъ меня невѣдомо какъ о сообщеніи ему моего перевода и о написаніи книжки о электрицизмѣ. Слава Богу, дружба такая! Я даю обѣщаніе. Но, пора ѣхать. Откланиваюсь, спѣшу, пріѣзжаю къ хозяину, расчитываюсь съ нимъ въ деньгахъ, которыми онъ мнѣ былъ долженъ, обѣдаю, сажусь въ возочикъ свой и отъѣзжаю.
Въ Дѣдиловъ пріѣхали мы уже передъ вечеромъ. Однако, я напился только чаю и, покормивъ съ часъ лошадей, пустился далѣе въ свой путь. Ѣхать было очень дурно и не скоро. Снѣга навалило пропасть, мѣсится, ухабъ на ухабѣ, обмеркаю въ Крутомъ, ѣду уже ночью и бреду бредкомъ. Наконецъ, пріѣзжаю и нахожу дома своихъ всѣхъ здоровыми. А тѣмъ день сей и кончился, и я путешествіе свое окончилъ, которое было совсѣмъ пустое и наведшее мнѣ только множество скуки, а никакого дѣла изъ того не вышло, и опека моя такъ и осталась, чему я и радъ былъ.
Но симъ дозвольте мнѣ и сіе письмо кончить и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочая.
(Ноября 8 дня 1812 года. Дворениново).
Письмо 277.
Любезный пріятель! Между тѣмъ, какъ я помянутымъ образомъ странствовалъ, находилась и жена моя съ дѣтьми все еще въ своемъ путешествіи. Помянутая жестокая стужа и мятель застала ихъ возвращающихся уже изъ Ростова, на дорогѣ, и они претерпѣли от ней великую нужду и безпокойство. Какъ около того времени, какъ я возвратился въ Богородицкъ, по расчоту времени, надлежало и имъ уже скоро къ намъ быть, — то и начали мы ихъ со дня на день уже поджидать. Но прошелъ день, другой, третій, и еще столько же, но ихъ не было и въ появѣ. Наконецъ, 9-го числа настала у насъ, тогда уже и масляница, но объ нихъ не было и слуху. «Господи! говорили мы между собою, что за диковинка, что они не ѣдутъ! Давно-бъ имъ пора уже быть». И ожиданіе наше содѣлалось нетерпѣливымъ. Уже начали мы посматривать въ окошко, не ѣдутъ ли? Уже начали ожидать каждый часъ и въ каждую минуту и отъ-часу болѣе удивляться тому, что они не ѣхали. Уже не одинъ разъ, при услышаніи шума от саней, пріѣзжавшихъ къ намъ около сего времени многихъ и разныхъ гостей, выбѣгали мы почти на крыльцо встрѣчать, думая, что то наши и, обманувшись, съ огорченіемъ возвращались. Нетерпѣливость наша увеличилась до того, что я загадывалъ уже о пріѣздѣ ихъ по геомантіи пунктированіемъ и досадовалъ, что и сія наука не прежде пріѣздъ ихъ предвѣщала, какъ въ третій день масляницы, хотя и въ сей разъ, къ превеликому удивленію моему, не солгала, а сказала истинную правду. Ибо не успѣли мы, занимаясь безпрерывно почти пріѣзжавшими гостями, препроводить двухъ первыхъ дней нашей масляницы и пройтить почти уже весь и третій, и когда, по наступленіи въ оной уже вечера, перестали уже мы и ждать, — какъ вдругъ закричали: что наши, наши пріѣхали съ Москвы! Нельзя изобразить, какъ сильно я имъ обрадовался. Я, кинувъ случившихся у насъ тогда гостей и позабывъ все, бросился на крыльцо встрѣчать оныхъ и искалъ глазами моего сына, который былъ для меня всѣхъ дороже. Съ каким