Не успѣлъ намѣстникъ увидѣть, что они нарисованы уже довольно порядочно красками, какъ велѣлъ тотчасъ подать къ себѣ столик и, посадивъ съ собою обоихъ генераловъ, сталъ ее разсматривать съ особливымъ вниманіемъ. И какъ ему всѣ срисованные виды въ самой натурѣ были знакомы, и онъ тотчасъ всякое мѣсто могъ узнавать, то не можно изобразить, съ какимъ особымъ удовольствіемъ онъ ихъ разсматривалъ и сколько поводовъ, подавала она ему къ разсказыванію обоимъ помянутымъ генераламъ о красотѣ, всѣхъ сихъ мѣстъ и самыхъ рѣдкостяхъ натуры, срисованныхъ въ книгѣ. Ко мнѣ же обращаясь, только и твердилъ: «ахъ, какъ это хорошо и натурально все срисовано; я, смотря на рисунки, ровно какъ хожу точно по нашему саду». Оба собесѣдники его превозносили также все видимое похвалами, а намѣстникъ только и твердилъ, что онъ весьма доволенъ, и благодарилъ очень меня за доставленіе ему сего новаго удовольствія.
По разсмотрѣніи всей книги съ начала до конца, остановился онъ и, позадумавшись, мнѣ сказалъ: «Ахъ, право, это хорошо, но послушайте, Андрей Тимоѳеевичъ, нельзя ли какъ сыну вашему, выбравъ изъ картинъ сихъ десятка два наилучшихъ и интереснѣйшихъ, по разсмотрѣнію вашему, нарисовать получше на хорошей бумагѣ, и чтобъ можно было составить изъ нихъ хотя небольшую, но порядочную книжку; я бы кстати взялъ смѣлость поднести ее Государынѣ и не сомнѣваюсь, что она, по охотѣ своей къ садамъ, удостоила-бъ ее своего благоволенія; а сіе могло бы быть не безполезно и для вашего сына?»—«Для чего не можно, сказалъ я, онъ охотно сіе исполнитъ къ удовольствію вашего высокопревосходительства и нарисовать можетъ несравненно лучше, нежели какъ здѣсь онѣ нарисованы».—«О, такъ пожалуйте-жъ постарайтесь, подхватилъ намѣстникъ, и посмотрите сами за тѣмъ, чтобъ онѣ получше были, а я съ моей стороны вновь повторяю обѣщаніе мое постараться о пользѣ вашего сына».
Симъ кончилась тогда наша бесѣда, и какъ я не сомнѣвался ни мало въ исполненіи обѣщанія намѣстника, то и былъ крайне радъ, что избавился чрезъ то от ѣзды Петербургской и съ особливымъ удовольствіемъ, раскланявшись съ нимъ, доѣхалъ обѣдать по приглашенію опять къ г. Давыдову. Вечеръ же провелъ на квартирѣ съ хозяиномъ и гостями, у него бывшими.
Я не преминулъ пересказать друзьямъ моимъ и самому сыну моему то, что происходило у насъ съ намѣстникомъ и всѣ, услышавъ все то, почитали дѣло почти сдѣланнымъ и говорили, что на обѣщаніе намѣстника вѣрнѣе положиться можно, нежели на Давыдовское. Сынъ же мой съ великою радостью соглашался- потрудиться надъ картинами.
Въ день Богоявленія Господня собирались всѣ лучшіе люди, и я вмѣстѣ съ ними, по-утру къ намѣстнику, и всѣ комнаты его набиты были по обыкновенію народомъ. Потомъ съѣздили мы съ нимъ всѣ къ обѣдни, а изъ церкви опять къ нему на водку. Обѣдать пріѣхалъ я опять къ своему меньшому командиру. Ввечеру же были мы, всѣ опять въ театрѣ, гдѣ играли опять одну оперу и комедію.
На другой день послѣ сего помышлялъ я уже о возвращеніи въ свое мѣсто. Но какъ надобно было о многомъ по дѣламъ волостнымъ говорить съ обоими моими командирами, то ѣздилъ я къ нимъ обоимъ. Но оба они не имѣли къ тому свободнаго времени за ѣздою главнаго въ соборъ для приведенія къ присягѣ выбранныхъ судей, почему въ сей день ничего у насъ не было, и я обѣдалъ опять по приглашенію у г. Игнатьева вмѣстѣ съ своимъ сыномъ. И какъ не смотря на все обѣщаніе намѣстника, могущее исполниться не инако какъ со временемъ, заботился я о просрочкѣ сына, то при семъ случаѣ повторилъ я свою просьбу г. Игнатьеву о письмѣ въ Петербургъ, чтобъ друзья его исходатайствовали сыну моему еще отсрочку на годъ, дабы тѣмъ надежнѣе и спокойнѣе можно мнѣ было ждать милости намѣстнической, и онъ обѣщалъ мнѣ сіе навѣрное исполнить.
Послѣ обѣда пріѣзжалъ ко мнѣ на квартиру другъ мой г. Левшинъ и просидѣлъ до вечера, занимаясь пріятными разговорами. Оба мы были тогдашняго времени именитѣйшими литераторами и, помогая другъ другу, трудились въ пользу отечества. Я занимался экономическими сочиненіями, а онъ переводами разныхъ книгъ, а отчасти также кой-какими и сочиненіями. Итакъ, было намъ о чемъ съ нимъ говорить. По наступленіи-жъ вечера ѣздили мы съ нимъ и со всѣми прочими въ бывшій въ сей день вторичный маскарадъ, гдѣ имѣлъ я случай видѣть опять новаго своего, знакомца и нашего святочнаго гостя г. Кобелева, продолжавшаго ко мнѣ все еще ласкаться. На другой уже осьмой день пребыванія моего въ Тулѣ, желая скорѣе окончить свои дѣла, поѣхалъ я къ намѣстнику поутру и хотѣлъ ему откланяться. Но онъ приказалъ мнѣ пріѣхать послѣ обѣда, вмѣстѣ съ г. Давыдовымъ; а сіе и побудило меня проѣхать от намѣстника къ нему. Тутъ показывалъ я и ему свою садовую книгу, которая и ему также полюбилась. Однако онъ смотрѣлъ на нее далеко не съ такимъ любопытствомъ и удовольствіемъ, какъ намѣстникъ, и можетъ быть было ему непріятно, что я ее, мимо его, намѣстнику представлялъ. Но какъ бы то ни было, но я, побывавъ у него, ѣздилъ послѣ обѣда къ намѣстнику и, не заставъ его дома, пріѣхалъ опять къ Давыдову и услышалъ, что намѣстникъ хотѣлъ къ нему самъ заѣхать, гдѣ и дождались мы его дѣйствительно. Однако, тутъ не сталъ онъ ничего съ нами о дѣлахъ говорить, а велѣлъ обоимъ пріѣзжать къ себѣ. Но мы, пріѣхавъ, къ досадѣ своей, не застали его, за отъѣздомъ въ концертъ, дома, и принуждены были просидѣть у него со скукою весь, вечеръ и его дожидаться изъ концерта. Наконецъ, на-силу-на-силу дождались его, и онъ, поговоривъ съ нами и давъ послѣднія повелѣнія, отпустилъ меня наконецъ совсѣмъ и дозволилъ ѣхать въ Богородицкъ.
Симъ образомъ, пробывъ цѣлыхъ восемь дней, въ Тулѣ и проводивъ ихъ въ вихрѣ безпрерывныхъ движеній и хлопотахъ, возвратился я въ Богородицкъ, привезя вмѣстѣ съ собою и хозяйку нашу, госпожу Сухотину, съ сыномъ; ибо какъ для излѣченія поврежденной его руки потребенъ былъ искусный врачъ, а таковаго имѣли мы у себя въ особѣ г. Бентона, общаго нашего пріятеля и знакомца, то, по предложенію моему, убѣдилъ я ее привезть сына своего къ нему, и на все то время, покуда онъ станетъ залѣчивать его рану, оставить жить у меня въ домѣ; чѣмъ хотѣлось ихъ возблагодарить за всѣ ихъ къ намъ ласки, пріязнь и дружество, которое, по отъѣздѣ ихъ от насъ изъ Богородицка, сдѣлалось прямо искреннимъ. А чтобъ услуга моя къ ней была еще существеннѣе, то вознамѣрился я постараться, чтобъ все время, которое пробудетъ у насъ сей умный и хорошаго такого и кроткаго характера молодой человѣкъ, прежній соученик и товарищъ и другъ моему сыну, могло ему, кромѣ лѣченія, обратиться въ существенную пользу чрезъ преподаваніе ему о многихъ нужныхъ и относящихся до образованія сердца и ума свѣдѣній.
Пріѣхавши въ Богородицкъ, узнали мы о воспослѣдовавшей перемѣнѣ судей нашихъ, и что вновь судьею выбранъ былъ г. Дьяковъ, Михаилъ Григорьевичъ, зять друга моего г. Албычева, а прочими прежній нашъ другъ, нашъ и знакомецъ, Николай Сергѣевичъ Арсеньевъ; а изъ новыхъ г. Пургасовъ, двое господъ Карповыхъ и Рылѣевъ. И какъ всѣ они уже къ своей должности и явились, то я на другой же день, по случаю бывшаго воскресенья, пригласилъ ихъ и прежнихъ, тутъ же еще бывшихъ, на вечеринку и угостилъ, ихъ у себя ужиномъ.
Съ ними вмѣстѣ былъ у насъ и городничій нашъ князь Назаровъ, о которомъ я хотя и зналъ, что онъ, от зависти по грузинской своей совѣсти, намъ не доброхотствовалъ и всячески мнѣ втайнѣ вредить старался, и что всѣ оказываемыя имъ мнѣ наружно ласки и пріязнь были не истинныя и все обхожденіе его съ нами было коварное и лукавое, но, не хотя давать знать, что мнѣ это извѣстно, обращался съ нимъ по-прежнему съ прямымъ сердцемъ и душею.
Наутріе съ чувствительнымъ сожалѣніемъ проводили мы отъѣзжающаго от насъ изъ Богородицка и бывшаго до сего засѣдателя г. Чулкова, котораго всѣ мы за тихій и кроткій его характеръ и за оказываемую намъ всегда искреннюю пріязнь и ласку, сами всѣ искренно любили и почитали и чрезъ отбытіе его потеряли въ немъ добраго себѣ компаніона.
Тотчасъ послѣ сего, поотдохнувъ от своей ѣзды и проводивъ от себя и нашу гостью съ меньшимъ ея сыномъ, принялись оба мы съ сыномъ, своимъ за свои дѣла: я за писаніе опять своего «Магазина», а сынъ мой — за новую и важную свою работу, и именно за рисованіе садовыхъ картинъ для Государыни. Оба мы долго думали, которую бы изъ садовыхъ сценъ къ тому преимущественно выбрать и какъ бы рисунки сіи расположить и сдѣлать колико можно лучше. Мы отобрали къ сему 24 наилучшихъ и интереснѣйшихъ садовыхъ видовъ и положили увеличить ихъ нѣсколько противъ прежнихъ рисунковъ и рисовать ихъ на лучшей александрийской бумагѣ и употребить къ лучшей и чистѣйшей отдѣлкѣ ихъ все искусство моего сына, который принялся съ особою охотою за сіе дѣло и имѣлъ въ томъ столь великое стараніе, что я удивился самъ его искусству и не могъ довольно нарадоваться, видя его такой успѣхъ, какого не ожидалъ я самъ. Словомъ, картины выходили прямо прекрасныя и рисовка выливалась такая, которая равнялась почти съ лучшею англійскою и ни мало была не постыдна для представленія ея очамъ нашей монархини. Но чтобъ впредь о томъ не повторять, скажу и то, что употребилъ онъ на нарисованье всѣхъ сихъ, картинъ много времени. Возможнѣйшее напряженіе всѣхъ душевныхъ и тѣлесныхъ силъ его стоило ему очень много; ибо, кромѣ премногихъ трудовъ, употребленныхъ къ тому, обратилось мелкое рисованье ихъ въ великій вредъ глазамъ его, но, къ сожалѣнію, возчувствуемый уже поздно, и былъ тѣмъ для насъ прискорбнѣйшимъ, что продолжился онъ на всю его жизнь и сдѣлался неизлѣчимымъ.
Впрочемъ, достопамятно то, что при общемъ у насъ съ нимъ приступленіи къ сей важной и многотрудной работѣ, получилъ я первую мысль о пріуготовленіи и другой вещицы, для поднесенія государынѣ, а именно: о сдѣланіи ящика съ съ наилучшею коллекціею нашихъ марморныхъ песковъ и убраніи онаго .......... самимъ мною и сыномъ обработанными и росписанными стеклами, которая мысль впослѣдствіи времени отчасти и произведена была нами въ дѣйствіе, какъ о томъ упомяну въ своемъ мѣстѣ.
Между тѣмъ, какъ мы при дневномъ свѣтѣ начали заниматься сими своими работами, началъ я тотчасъ и все праздное вечернее время употреблять на пользу нашему гостю, а вмѣстѣ съ нимъ и моимъ дѣтямъ. Дѣло сіе состояло въ читаніи имъ такихъ книгъ, которыя бы могли образовать ихъ умы и сердца и полагать основаніе къ любви христіанскаго закона и добродѣтельной жизни. Къ сему избралъ я наиглавнѣйше своего «Путеводителя», также и нѣкоторыя другія важныя и нравоучительныя книги, и читая оныя, самъ останавливался почти на всякомъ пунктѣ, дѣлая имъ дальнѣйшія всему объясненія и замѣчанія; чѣмъ тогдашнее мое чтеніе могло равняться съ обыкновенными философическими лекціями, читаемыми профессорами въ университетахъ, но было для слушателей моихъ едва ли не полезнѣе оныхъ.