Однажды приходитъ ко мнѣ изъ одной, въ Епифанскомъ уѣздѣ и верстъ за 20-ть от насъ отстоящей, чужой деревни страждущая непомилованнымъ кашлемъ и удушьемъ, и совсѣмъ изнеможенная старуха и проситъ о поданіи ей помощи. «Старушечка, говорю я ей: тебѣ надобно собираться умирать, а не лѣчиться, и можно ли тебя, такую дряхлую и старую, вылѣчить?» Но старуха не внимала моимъ словамъ, валялась почти въ нотахъ и только твердила: «однако, сдѣлайте милость и полѣчите!» — «Ну, ну! хорошо, сказалъ я, немогши от ней отвязаться: изволь, испытаемъ и тебя полѣчить; но я напередъ тебѣ сказываю, что я никакъ не надѣюсь, чтобъ машина могла тебѣ помочь». Со всѣмъ тѣмъ, я въ мнѣніи моемъ обманулся. Машина помогла и ей удивительнымъ образомъ, и старуха моя черезъ нѣсколько дней пошла домой, какъ встрепанная и столько поправившаяся въ своемъ здоровьѣ, что не только она, но и мы всѣ удивилися. Не успѣла она возвратиться въ свое селеніе и слухъ о томъ разнестись, какъ восхотѣлось полѣчиться у меня такимъ же образомъ изъ того же селенія и другой женщинѣ, но молодой; но также кашлемъ и удушьемъ и слабостію, во всемъ тѣлѣ изнуренная до крайности. Итакъ, привозитъ и сію мужъ ея ко мнѣ. Я, взглянувъ на нее, счелъ ее чахотною и въ высокомъ уже градусѣ, и говорю ей: «голубушка моя, вылѣчить тебя нѣтъ никакой надежды и труды потеряны будутъ по-напрасну. По всѣмъ признакамъ, въ тебѣ чахотка, и въ большомъ уже градусѣ, такъ что едва ли кто тебя вылѣчить въ состояніи». — «Однако, батюшка, сдѣлай милость, полѣчи! Ты помогъ такой-то нашей старушкѣ удивительнымъ образомъ, такъ можетъ быть и мнѣ поможетъ машина!» Что было дѣлать! Сколько ни отговаривался, но не могъ отговориться; и, наконецъ, велѣлъ ей на нѣсколько дней остаться, пріискать мѣсто гдѣ ей жить и приговорить человѣка, который бы вертѣлъ машину, ибо это составляло работу отяготявшую моихъ людей. Она на все была согласна и приговорила одного изъ моихъ людей, который бы далъ ей въ своей избѣ уголок, кормилъ бы ее и вертѣлъ для ней машину. Предъ начинаніемъ же лѣчить, не преминулъ я ее распросить, не брюхата ли она? имѣет ли она свое мѣсячное очищеніе, и давно ли было послѣднее?
также, давно ли она чувствуетъ въ животѣ у себя, равно какъ пирогъ лежащій? Все сіе нужно было мнѣ знать для осторожности, и тѣмъ паче, что ей, между прочими методами лѣченія удушья, надобно было давать ей и небольшіе удары сквозь животъ; но какъ на первое сказала она мнѣ, что не брюхата, на второе, что мѣсячное кровоочищеніе у ней въ порядкѣ и въ послѣдній разъ было недавно, а на третье, что пирогъ въ животѣ чувствовать она начала за многія уже недѣли, и съ самого того времени начала чахнуть и слабѣть,—то, не находя дальнаго сумнительства, начали мы ее лѣчить, а мужъ, оставя ее, уѣхалъ домой. Лѣчимъ ее обыкновенными методами день, лѣчимъ другой потомъ спрашиваю я ее, не начинает ли она чувствовать въ себѣ какой-нибудь перемѣны? Чувствую, сказала она, что мнѣ гораздо и от кашля и удушья легче, а въ животѣ равно какъ что оторвалось. «Ну, хорошо, сказалъ, станемъ же продолжать лѣчиться, но машина удивитъ, если и тебѣ поможетѣ». По настаніи четвертаго дня, докладываетъ мнѣ лѣчившій ее человѣкъ, что можно ли ей въ этотъ день лѣчиться: открылись-де у ней крови. «Какъ? сказалъ я, удивившись, да она мнѣ сказывала, что у ней онѣ недавно только были, и развѣ машина опять ихъ возбудила? Но какъ бы то ни было, но теперь лѣчить ее продолжать не можно, а пускай она переждетъ это время».—«Хорошо», сказалъ слуга и пошолъ. Но не прошло еще и получаса, какъ приходитъ опять ко мнѣ и говоритъ, что кровотеченіе у женщины сдѣлалось чрезвычайное, и такъ усилилось и въ такую привело ее слабость и робость, что она проситъ попа. «Что ты говоришь! воскликнулъ я, изумившись: ахти! уже не машина ли напроказничала и не от ней ли уже это? Какъ бы то ни было, возьми-ка ты скорѣй лошадь и, посадя ее, отвези ее домой, а то бѣды, чтобъ не умерла здѣсь!» — «Но какъ теперь ее везть; подхватилъ слуга: такая ростополь, что почти съ мѣста нельзя; къ тому-жъ, я и дороги не знаю въ ихъ деревню».—«Ну, какъ ты хочешь, а нечего долго думать, а вели-ка запрягать сани и вези ее. Ты взялъ ее себѣ на руки, такъ ты и сбывай ее съ нашихъ рукъ, отвези ее къ мужу и скажи, что въ такомъ положеніи лѣчить ее больше не можно». Человѣкъ нахмурился, но нечего было дѣлать, пошелъ; а я остался въ великомъ смущеніи и безпокойствѣ духа, боясь, чтобъ она въ самомъ дѣлѣ не умерла, ибо кровотеченіе было необыкновенное и чрезвычайно сильное. Вскорѣ послѣ сего, позвали меня обѣдать, а пообѣдавъ легъ я, по обыкновенію моему, немного уснуть. И хорошо, что такъ случилось, а то бы меня насмерть перетревожили и перепугали; ибо въ самое то время, какъ я спалъ, прибѣжали изъ избы сказывать, что женщина сія умерла. Всѣ домашніе мои от сего перетревожились и не знали какъ мнѣ о томъ сказать, когда я проснусь. Но, по счастію, смущеніе ихъ недолго продолжалось: чрезъ нѣсколько минутъ прибѣжали опять съ увѣдомленіемъ, что баба ожила, и что былъ то только жестокій обморокъ, и что мучится она какъ бы къ родамъ и требуетъ бабки. Нельзя изобразить, какъ изумился и перетревожился я, когда мнѣ все сіе разсказали, въ то время какъ я проснулся. Я не зналъ, что изъ всего того заключать и что думать. Но смущеніе мое еще увеличилось, когда опять пришли сказывать, что она упала въ жестокій обморокъ. «Господи помилуй! говорилъ только я, что это такое? и чтобъ не умерла она вправду». Но какъ же я и всѣ мои домашніе удивились и обрадовались, когда чрезъ нѣсколько минутъ прибѣжали опять сказывать намъ, что она, опамятовавшись, родила; но что-жъ? Не ребенка, а превеликій сросток и клубъ всякой дряни, такъ что цѣлый почти тазъ симъ наполнили! И что-жъ? самое сіе и спасло сію женщину от мнимой ея чахотки и всего ея кашля и удушья. Она, какъ ожила вновь, и дни въ три столько оправилась и собралась съ силами, что поѣхала от насъ совсѣмъ почти здоровою и выздоровѣла потомъ совершенно. Вотъ какое удивительное дѣйствіе произвела тогда моя машина. Легко можно заключить, что слухъ, разнесшійся о сей неожиданной и удачной вылѣчкѣ, увеличилъ еще объ ней славу, и какимъ удовольствіемъ награжденъ былъ я за мой страхъ—о томъ и упоминать не для чего!
Между тѣмъ, какъ сіе происходило, смущеніе мое увеличивало еще полученное вѣрное извѣстіе объ отниманіи от насъ нашего директора, Юницкаго; но кто его мѣсто займетъ — навѣрное хотя еще и не знали, а твердили только, что поручатся волости наши въ вѣдомство господина Веницеева. Сіе меня очень озабочивало, по извѣстному мнѣ не совсѣмъ доброму характеру сего чиновника; а паче, по тѣсной дружбѣ и связи его съ грузиномъ, нашимъ городничимъ, не могъ я ожидать от нихъ себѣ ничего хорошаго. Оба господа сіи были не на мою руку, и кромѣ досадныхъ хлопотъ съ ними, я ничего не предусматривалъ. Но надежда и упованіе на моего Небеснаго Покровителя подкрѣпляли меня и въ семъ случаѣ. Я полагался на Него во всемъ и, предавая все въ Его волю и благоусмотрѣніе, старался тѣмъ колико-можно свой смущенный духъ успокоивать.
Ко всему тому присовокупилась и та непріятность, что и сынъ мой въ самое сіе время позанемогъ, да и самъ я мучился кашлемъ, да и впрочемъ былъ не очень здоровъ. Но и сего было недовольно; но надобно было и самой половоди тогдашней смущать и обезпокоивать духъ мой. Она была въ сей годъ превеликая и столь дружная, что вода въ прудахъ нашихъ едва умѣщалась и нѣкоторые изъ нихъ подвергалися превеликой и такой опасности, что мы съ крайнею нуждою ихъ удержать могли; а все сіе въ совокупности и дѣлало весь сей періодъ времени весьма для меня смутнымъ.
Наконецъ, около 10 числа сего мѣсяца, стала начинаться наша весна и вся натура облекаться въ свою вешнюю одежду, такъ что мы 14 числа могли выходить впервыя въ сады свои и сколько- нибудь оживающею натурою повеселиться. Къ сему удовольствію присовокупилось и то, что и г. Юницкій возвратился опять въ Тулу, и молва объ отлученіи его от насъ нѣсколько позатихла. Онъ, по пріѣздѣ своемъ въ Тулу, писалъ ко мнѣ опять, по прежнему, о присланіи къ нему къ нему кой-чего и одного изъ моихъ канцеляристовъ.
Непосредственно за симъ перепуганы мы были въ одну ночь сдѣлавшимся во всѣхъ комнатахъ нашихъ превеликимъ смрадомъ. Проснувшись и почувствовавъ оный, не иное я заключалъ, что гдѣ-нибудь загорѣлось. Испужавшись до крайности, разбудилъ я жену свою, и оба мы вскочивъ побѣжали будить людей, велѣли зажигать свѣчу и искать, гдѣ и что загорѣлось. Не могу изобразить, какъ мы всѣ симъ смрадомъ были перетревожены и перепуганы. Но, спасибо, что продолжился онъ не долго, и мы скоро открыли, что выходилъ онъ изъ одной печи от поставленныхъ въ нее сушить сухарей и орѣховъ, загорѣвшихся по близости стоянія ихъ къ огню. Итакъ, кончилось сіе смѣхомъ и досадою на неосторожность людей, ставившихъ ихъ въ печь. Маленькая досада сія услаждена была полученнымъ по-утру первымъ извѣстіемъ о раздѣленіи Польши между тремя державами, то-есть: нашею, Австріею и Пруссіею, и что намъ досталась превеликая часть сего государства. Всѣ мы вообще радовались тогда сему великому и необыкновенному происшествію, ни мало не воображая себѣ, что от сего распространенія границъ впослѣдствіи времени не получимъ мы ни малѣйшей пользы, а сопряжено сіе будетъ съ множайшими только отягощеніями народа.
Въ наступившій послѣ сего день было у насъ Вербное [воскресенье], и настала Страшная недѣля, въ которую, по сдѣлавшемуся теплу, можно уже было намъ кое-что садить и пересаживать въ садахъ нашихъ. Мы провели ее въ обыкновенномъ богомольѣ. Зять же, съ дочерью моею, перешли изъ дворцовскаго флигеля жить въ городъ, гдѣ купили они и пообстроили особый домъ; къ чему сколько съ одной стороны случившійся-было у нихъ пожаръ, а съ другой—непомѣрная и разорительная охота зятя моего къ строеніямъ ихъ побудила, ибо впрочемъ. не было имъ въ томъ дальней надобности.
День Пасхи случился у насъ въ сей годъ 24 числа апрѣля, и воскресенье сіе было у насъ прямо свѣтлое, ясное и веселое. Погода была наипріятнѣйшая, теплая. Земля, укрытая уже младыми зелеными коврами, которые начали уже сотыкаться; березки готовились развертываться; лозы уже бурѣли, и все оживотворялось. Мы всѣ, по обыкновенію, были у заутрени и у обѣдни, а послѣ обѣда ѣздили въ городъ на новоселье и имянины моей старшей дочери въ ихъ городской домъ и провели сей день съ бывшими у нихъ гостьми довольно весело.