ться, и я почти ежедневно купывался въ своей ваннѣ; посылалъ въ деревню свою людей прививать прививки окулаціонныя и они превратили въ садахъ моихъ многія яблоки въ грушовку и другія породы, которыми я пользуюсь еще и понынѣ, и привезли съ собою множество вишенъ. Что-жъ касается до литеральныхъ моихъ упражненій, то оныя состояли наиболѣе въ томъ, что я, дочитавъ исторію о революціи французской, началъ ее дѣйствительно и прямо на-бѣло переводить. Кромѣ того, не преминулъ я написать и къ г. Нартову отвѣтное письмо, и въ ономъ объяснить прямо, по какой причинѣ не присылалъ я до сего времени въ Общество моего «Экономическаго Магазина».
Начало мѣсяца августа было для меня не весьма пріятно тѣмъ, что я прихворнулъ и чуть-было не занемогъ очень. Причиною тому была наиболѣе перемѣнившаяся погода и наставшая послѣ жаровъ такая стужа и ненастье, что мы принуждены почти были топить печи и надѣвать на себя шубы. Происшествія, случившіяся въ теченіи первой половины сего мѣсяца, состояли въ томъ, что я къ 10 числу успѣлъ уже кончить первую часть моего перевода революціонной исторіи и началъ вторую,—вотъ съ какимъ рвеніемъ трудился я надъ оною! А на другой день послѣ сего пріѣзжали къ церкви нашей господа Воронцовы, но ни имъ насъ, ни намъ ихъ видѣть не случилось, ибо мы не были въ тотъ день у обѣдни. Намъ не хотѣлось ничего предпринимать до возвращенія къ намъ моего сына изъ Бѣжецка. Съ симъ хотя я и имѣлъ еженедѣльную и очень пріятную для меня переписку, однако, начиналъ я уже очень скучать долговременнымъ его отсутствіемъ и желалъ уже скорѣйшаго его возвращенія. Между тѣмъ, 14 числа получилъ я от г. Нартова наиласковѣйшее и почти самое дружеское письмо, которое между прочимъ удивило меня одною неожиданностью. Г. Нартову вздумалось доставить мнѣ нѣчто, хотя совсѣмъ пустое и ничего незначущее, но по крайней мѣрѣ непротивное. Ему вздумалось писать обо мнѣвъ чужія земли, рекомендовать меня Лейпцигскому Экономическому Обществу и требовать, чтобъ я принятъ былъ въ оное Общество членомъ. Меня сіе хотя и веселило, но не очень, ибо честь сія была пустая и могла чѣмъ-нибудь почесться людьми только знающими.
По полученіи толикими ласками наполненнаго письма, не сталъ я медлить отвѣтомъ. Я положилъ съ первою же почтою на то отвѣтствовать и расположилъ письмо мое такимъ же дружескимъ и откровеннымъ тономъ и писалъ къ нему обо многомъ. Но какъ оно вышло длиновато, то не успѣлъ я оное изготовить съ первою почтою и отложилъ до второй; а между тѣмъ получилъ от г. Нартова и другое письмо, въ которомъ онъ увѣдомлялъ меня, что «Экономическаго моего Магазина» болѣе для Общества не надобно, поелику имъ оно уже одарено от другаго члена, а не одолжу ли я онымъ собственно его, на память дружбы. Также просилъ о присылкѣ, по обѣщанію моему, сочиненія моего о электрицизмѣ. Итакъ, отправилъ я къ нему отвѣтное на первое его письмо, уже 18 августа, а на второе отвѣтствовать отложилъ до возвращенія моего сына, которымъ хотѣлось мнѣ посовѣтовать, въ Общество ли писать о электрицизмѣ, или сочиненіе мое о томъ напечатать от себя въ Москвѣ.
Но какъ пріѣздъ сына моего какъ-то позамѣшкался, да и писемъ от него давно уже не было, то сіе всѣхъ насъ, а особливо меня, очень озаботило. Мы не знали, что объ немъ [думать] и боялись, чтобъ онъ тамъ по слабому своему здоровью не занемогъ, и не лежит ли болѣнъ. Мысль сія такъ меня тревожила, что я от нетерпѣливости узнать скорѣе о причинѣ нескораго его и уже давно нами ожидаемаго пріѣзда послалъ нарочнаго въ Тулу человѣка, для справки на почтовомъ дворѣ, нѣтъ ли от него ко мнѣ писемъ. Сія посылка была не по-пустому: посыланный и привезъ ко мнѣ от него письмо и крайне насъ тѣмъ всѣхъ обрадовалъ и успокоилъ; ибо мы узнали изъ онаго, что сынъ мой находился уже на обратномъ пути въ Москвѣ и не въ продолжительномъ времени къ намъ прибудетъ.
Вмѣстѣ съ симъ письмомъ, получилъ я изъ Москвы и другое от прежняго моего знакомца г. Ридигера, увѣдомлявшаго меня, что онъ вмѣстѣ съ г. Клавдіемъ взялъ на откупъ университскую типографію и просилъ меня для снабженія его для печатанія моими сочиненіями. Какъ сія неожидаемость открывала мнѣ новый путь къ сообщенію себя съ ученымъ свѣтомъ и съ публикою, то возродилась во мнѣ охота къ писанію и ко вступленію вновь на сіе поприще, къ чему наиболѣе поощряло меня то, что у меня около сего времени накопилось нѣсколько сочиненій и переводовъ, хотя не совсѣмъ готовыхъ къ печатанію, но такихъ, которые могли-бъ къ тому быть приготовлены скоро. Словомъ, все сіе заставило меня думать и нѣсколько дней сряду заниматься о томъ мыслями.
Не успѣло дней двухъ послѣ сего пройтить, какъ 24 числа и обрадованы мы были пріѣздомъ нашего Павла Андреевича. Нельзя изобразить, сколь утѣшно было для меня свиданіе съ нимъ въ сей разъ. Онъ совершилъ все свое путешествіе благополучно, былъ во все время отлучки своей здоровъ и весьма утѣшенъ ласкою и благопріятствомъ Кашинскихъ родныхъ нашихъ и навезъ ко мнѣ изъ Москвы множество вновь купленныхъ книгъ и ландкартъ, въ разбираніи и пересматриваніи которыхъ препроводилъ я нѣсколько дней съ особливымъ удовольствіемъ.
По пересказаніи имъ намъ всего происходившаго съ нимъ, не преминули и мы разсказать ему все случившееся и съ нами во время его отлучки, а особливо о сватовствѣ г. Воронцова за сестру его Настасью, которую онъ любилъ отмѣнно, и почти болѣе нежели всѣхъ прочихъ. Онъ доволенъ былъ очень тѣмъ, что мы безъ него съ своей стороны не входили еще ни въ какія по сему дѣлу связи и говорилъ, что надобно о семъ женихѣ напередъ хорошенько поразвѣдать, да и короче узнать его лично.
А сіе послѣднее и не замедлилось, ибо г. Воронцовъ не успѣлъ узнать о возвращеніи моего сына, какъ тотчасъ и прилетѣлъ къ намъ въ Богородицкъ и преподалъ намъ случай себя вблизи видѣть и сколько-нибудь съ собою познакомиться. Было сіе въ послѣднихъ числахъ августа, и именно 28 числа. Лѣкарь, у котораго онъ остановился, далъ намъ тотчасъ о томъ знать, и чрезъ посредство его условлено было, чтобъ ему пріѣхать къ церкви къ обѣдни, а оттуда зятемъ моимъ Шишковымъ приглашенъ бы онъ былъ къ нему на обѣдъ, куда и мы со всѣмъ своимъ семействомъ и съ пріѣхавшею къ намъ въ самое то время теткою Матреною Васильевною Арцыбышевою и ея зятемъ г. Крюковымъ пріѣхать хотѣли.
Итакъ, помянутый день былъ для насъ весьма достопамятнымъ, ибо въ оный увидѣли всѣ г. Воронцова сперва въ церкви, а потомъ у зятя моего, въ городскомъ его домѣ. И какъ во время обѣда, такъ и послѣ онаго имѣли случай его разсмотрѣть и, занимаясь съ нимъ о разныхъ матеріяхъ въ разговорахъ, были сколько-нибудь въ состояніи судить о его разумѣ, знаніяхъ и отчасти и о характерѣ. Не успѣли мы съ сего пира возвратиться въ свое жилище, какъ натурально и начались у насъ у всѣхъ о семъ женихѣ разговоры и разныя сужденія. Всѣмъ онъ намъ и нравился, и нѣтъ, и всѣ находили въ партіи сей и выгодности, а многія и невыгодности; ибо съ стороны его достатка не могли мы ничего находить невыгодного, ибо, судя по малому приданому за моею дочерью, казался намъ довольнымъ. А льстило насъ много и то, что жилище его не слишкомъ было от насъ отдаленно. Съ другой стороны, всѣмъ намъ показался онъ не только неглупымъ, но и съ нѣкоторыми свѣдѣніями и не совсѣмъ безграмотнымъ, но напротивъ того, изъ разговоровъ съ нимъ замѣтили мы въ немъ нѣкоторую склонность къ литературѣ и художествамъ, что для насъ всего было пріятнѣе. Но съ третей стороны, самая его личность, видъ и фигура, имѣвшая нѣкоторые естественные недостатки, такъ намъ всѣмъ не нравилась, что мы даже не отваживались у дочери нашей спрашивать, каковъ онъ ей показался, и которая натурально, при вопросахъ о томъ, только-что отмалчивалась. Все сіе и приводило насъ въ превеликую нерѣшимость и такую разстройку мыслей, что мы не знали, что дѣлать и что сказать въ отвѣтъ на дѣлаемыя намъ лѣкаремъ о намѣреніи нашемъ вопрошанія, и другаго не находили, какъ потребовать еще нѣсколько времени на размышленія.
Симъ тогда сіе и кончилось. А какъ и въ достальные дни сего мѣсяца ничего не случилось особливаго кромѣ многихъ разговоровъ съ сыномъ моимъ о назначаемыхъ для печати моихъ сочиненіевъ, то симъ окончу я и сіе мое письмо, достигшее до обыкновенныхъ своихъ предѣловъ, и скажу, что я есмь вашъ, и прочее.
(Ноября 22 дня 1813 года. Въ Дворениновѣ).
Письмо 290.
Любезный пріятель! Во все теченіе сентября мѣсяца не произошло у насъ ни съ которой стороны ничего почти важнаго и особливаго. Я продолжалъ управлять по-прежнему волостьми и всѣ дѣла мои по отношенію къ онымъ шли своимъ чередомъ, и я до самаго 23 числа не имѣлъ никакого безпокойства, и потому имѣлъ желанную свободу заниматься своими литературными упражненіями, которыя состояли въ сіе время наиболѣе въ продолженіи перевода моего революціонной исторіи, также въ сочиненіи замѣчаній моихъ о электрицизмѣ, для отправленія въ Экономическое Общество. Переговоривъ и посовѣтовавъ о семъ предметѣ съ сыномъ моимъ, рѣшился я написать для Общества только небольшое о томъ сочиненіе; большое же, у меня написанное, не отсылать, а поберечь для себя; да и хорошо сдѣлалъ, что не подверѣ оное такой же несчастной участи, какое потерпѣло и помянутое небольшое, при письмѣ къ Нартову тогда отправленное. Оно не только не пошло впрок, но какъ я послѣ узналъ, было кѣмъ-то въ Обществѣ порядочно украдено и пропало; а потому и труды мои, употребленные на то, пропали ни за полушку, и я не имѣлъ от нихъ ни малѣйшей пользы. Такимъ же образомъ безуспѣшны были и другія мои предначинанія. Я затѣял- было опять издавать особый родъ журнала, но дѣло какъ-то не хотѣло никакъ клеиться, и я не успѣлъ начать писать, какъ его и бросилъ; а и съ печатаніемъ моихъ сочиненій дѣло также какъ-то не ладилось, и болѣе потому, что г. Ридигеръ былъ совсѣмъ не то, что былъ Новиковъ, и его кондиціи не были для меня никакъ выгодны, а потому и не имѣлъ я дальней охоты съ нимъ связываться. Самая переписка моя съ г. Нартовымъ была около сего времени болѣе для меня отяготительна, нежели пріятна. Онъ взваливалъ на меня новую, скучную и совсѣмъ безполезную работу, и я тому былъ очень не радъ и принужденъ былъ противъ желанія трудиться.