и тѣмъ паче что мнѣ не хотѣлось увѣдомленіемъ о томъ намѣстника приводить его ему подъ гнѣвъ, а себя съ сей стороны обезпечивать было очень трудно и стоило большихъ выдумокъ.
Не лучшимъ образомъ хозяйствовалъ онъ и нашими излишними, въ оброкъ отдаваемыми землями, и сколько оныхъ раздаваемо было друзьямъ и прихлебателямъ его почти даромъ и за ничто, и чего-и-чего и въ разсужденіи сего пункта ни происходило! Онъ и съ сей стороны ни мало не уважалъ всѣ дѣлаемыя мною ему представленія и предостереженія; а такимъ же образомъ хозяйствовалъ онъ и съ нашими карпями и продажею оныхъ. Боже мой! сколько мы растеряли оныхъ и раздарили оныхъ его друзьямъ и знакомцамъ, и сколько растеряли даже самихъ денегъ при развозкѣ ихъ въ мѣста, иногда дальнія, на казенномъ коштѣ. Словомъ, все его хозяйство было прямо удивительное и такое, которое можно было назвать совершенно расточительнымъ.
Итакъ, будучи принужденъ ему во всемъ томъ по неволѣ и противъ хотѣнія содѣйствовать, имѣлъ я тысячу заботъ, смущеній и безпокойствъ, и оныя продолжались во все теченіе сего года и были для меня особенно чувствительны, и тѣмъ паче, что при всемъ томъ долженъ я былъ весьма многое терпѣть и от негодяевъ, завистниковъ моихъ, напрягавшихъ всѣ силы умовъ своихъ къ вымышленію разныхъ козней и старающихся всячески оклеветать меня не только намѣстнику, но самому даже г. Давыдову, дабы тѣмъ уничтожить въ обоихъ ихъ прежнее ко мнѣ благорасположеніе и вымышляющихъ всевозможныя хитрости къ тому, чтобъ столкнуть меня съ моего мѣста, что все узнаете вы изъ дальнѣйшаго описанія происшествій сего года.
А теперь обращаясь къ прерванной сею побочностію нити моей исторіи, скажу, что въ помянутыхъ занятіяхъ проводилъ я весь тогдашній генварь мѣсяцъ. А съ началомъ февраля наступила у насъ тогда масляница, которую провели мы довольно весело. Въ продолженіе оной были у насъ у всѣхъ городскихъ не только ежедневные съѣзды и при съѣздахъ сихъ разныя забавы и игры, но у насъ сдѣланы были даже и горы для катанія, и мы увеселялись даже оными какъ съ городскими своими друзьями, такъ и съ пріѣзжавшими къ намъ въ сіе время многими гостями, и я самъ, будучи всегдашнимъ охотникомъ, по старинной памяти покатался сколько-нибудь на оныхъ.
Пріѣздъ къ намъ посреди сей недѣли на короткое время г. Давыдова, моего младшаго командира, поразстроил-было нѣсколько наши масляничныя забавы. Онъ пріѣзжалъ въ сей разъ не столько по должности, сколько для своихъ собственныхъ надобностей. Для поправленія разстроеннаго состоянія своего, вздумалось ему вступить въ часть откупа виннаго и согласиться въ томъ съ тогдашнимъ нашимъ откупщикомъ г. Хомяковымъ, Иваномъ Васильевичемъ, весьма добрымъ человѣкомъ и всѣмъ намъ общимъ пріятелемъ, и главное намѣреніе его состояло въ томъ, чтобъ въ пользу сего откуда я виннаго Хомяковскаго завода посчётиться у насъ изъ магазина тысячью четвертями хлѣба подъ видомъ отданія оныхъ заимообразно помянутому Хомякову.
Со всѣмъ тѣмъ, хотя главная нужда его была и сія, и чтобъ во всемъ съ г. Хомяковымъ договорить и во всемъ, особливо въ томъ, согласиться, какъ бы имъ удобнѣе всю нашу волость спаивать съ кругу; однако, для вида, не преминулъ онъ и всѣ мѣста у насъ обходить и осмотрѣть, и такимъ образом, какъ онъ до того не дѣлывалъ и который произвелъ во мнѣ уже нѣкоторое и довольно меня смутившее сумнѣніе, ибо казалось мнѣ, что имѣлъ онъ нѣчто сокровенное на умѣ.
Но какъ бы то ни было, но онъ пробылъ у насъ въ сей разъ одни только сутки, квартировалъ во флигелѣ, и какъ обѣдалъ, такъ и ужиналъ со всѣми пріѣзжавшими къ нему гостями у меня, и ввечеру казался быть опять по-прежнему добрымъ и вмѣстѣ съ нами провелъ сей вечеръ весело.
Проводивъ его въ пятницу опять въ Тулу, принялись мы опять за свои масляничныя веселости и провели остальные дни, а особливо субботу, очень весело; въ который день угощалъ насъ у себя засѣдатель нашъ г. Арсеньевъ, Николай Сергѣевичъ, квартировавшій также во дворцовыхъ флигеляхъ.
Наконецъ наступили заговины и послѣдній день нашей Сырной, недѣли, употребленный нами по обыкновенію на разъѣзды другъ къ другу и прощанья, а простымъ народомъ на пьянство и сумасбродство. Мы провели и сей день довольно весело, нимало не воображая, что конецъ онаго произведетъ всѣмъ намъ. особливо мнѣ, такую досадную неожидаемость, которая смутила весь духъ мой неизобразимымъ образомъ и обременила меня тысячью новыхъ хлопотъ, трудовъ, заботъ и безпокойствъ, и едва-было-едва не обратилась и самому здоровью моему во вредъ великій и опасный.
Было это уже при концѣ самаго дня и въ самыя сумерки, какъ нѣкоторые, изъ подкомандующихъ моихъ прибѣжали ко мнѣ безъ души, съ увѣдомленіемъ, что во флигелѣ дворцовомъ, въ концѣ онаго, примыкающемъ къ башнѣ или нашей колокольнѣ, въ комнаткахъ, находящихся во второмъ этажѣ, что-то загорѣлось и сдѣлался пожаръ. Легко можно заключить, что я почти оцѣпенѣлъ, о семъ услышавъ. Я безъ памяти бросился бѣжать съ ними туда, чтобъ сіе увидѣть и спѣшить употребленіемъ средствъ къ погашенію сего только начавшагося пожара; но, прибывши, увидѣлъ, что вся человѣческая помощь была уже тщетная. Произошелъ пожаръ сей от непростительнаго небреженія нѣкоторыхъ старушек и жильцовъ, помѣщенныхъ, по приказанію моего командира, въ помянутыхъ маленькихъ комнаткахъ, въ концѣ онаго флигеля, надъ кухнею находящихся. Жильцы сіи топили по обыкновенію свою печь и какимъ-то образомъ огонь изъ нея пробрался въ одну изъ балок , бывшую подъ печью и подъ поломъ сей канурки. Бездѣльники чувствовали еще въ полдень, что пахло у нихъ что-то гарью, но были такъ оплошны, что сего не увидѣли, а поспѣша скитаться по городу для прощанья, заперли ее и ушли; а когда огонь имѣлъ время усилиться и от него всѣ тутошняя комнаты такъ къ вечеру, когда сіе усмотрѣли, наполнились дымомъ и зноемъ, что не было никакой возможности уже въ нихъ войтить, а поелику весь сей флигель былъ каменный и покрытъ желѣзомъ, то и снаружи ничего къ погашенію пожара учинить и предпріять было не можно.
Господи! какъ я смутился от досады и вздурился, когда я, прибѣжавъ, увидѣлъ, что вся человѣческая помощь была тщетна и не могла остановить дѣйствіе сего скорыми шагами увеличившагося пожара. Я бросался, кричалъ, приказывалъ, но все было тщетно. Чрезъ нѣсколько минутъ огонь такую взялъ уже силу, что принужденъ былъ дать ему совершенную уже волю разрушать сей огромный и прекрасный флигель, и тутъ-то имѣлъ я случай впервые еще видѣть, какъ горятъ каменныя, двух-этажныя и покрытыя желѣзомъ зданія и ужасаться. Пожаръ происходилъ очень медленно и, продлившись всю ночь, представлялъ при концѣ своемъ зрѣнію нашему сущій адъ съ разверстымъ зѣвомъ, и я за счастіе еще почелъ, что мнѣ удалось спасти цѣлую половину сего огромнаго флигеля особливою выдумкою. Всѣ они разграждены были въ нѣкоторыхъ мѣстахъ брандмаурами или цѣльными, безъ всякихъ отверстій, стѣнами; но какъ усмотрѣлъ я, что и они помогли мало, а огонь по слегамъ подкровельнымъ переходилъ изъ одного отдѣленія въ другое, то велѣлъ я скорѣе взобраться людямъ съ топорами въ незагорѣвшее еще отдѣленіе и перерубить снизу всѣ оныя деревянныя слеги, по которымъ простиралась по всему флигелю желѣзная кровля подлѣ одной брандмауры. А сіе вмѣстѣ съ нею и не допустило огонь простираться далѣе, и цѣлая половина сего флигеля осталась чрезъ то цѣлою, хотя, къ неописанной досадѣ моей, при вынашиваніи изъ оной всего въ ней бывшаго, негодный нашъ сбѣжавшійся, чорный народъ переломалъ и перековеркалъ не только всѣ окончины, но и самыя кафельныя, бывшія въ ней печи, и не могъ надивиться, что за удовольствіе находили бездѣльники проламывать чѣмъ-то всѣ кафли въ тонкихъ мѣстахъ насквозь; на что не могъ я взглянуть, не пожимая плечами.
Но какъ бы то ни было, но половина флигеля сгорѣла, и казна претерпѣла чрезъ сей случаи великій убытокъ; но сего было еще не довольно и надобно было, чтобъ и я, неимѣвний хотя ничего моего собственнаго въ семъ флигелѣ, а претерпѣлъ — таки не столько большой сколько чувствительный и досадный убытокъ чрезъ растеряніе многихъ книгъ изъ моей библіотеки. Вся она, за неимѣніемъ мѣста помѣстить всю ее въ, моемъ домѣ, находилась въ комнатахъ, надъ помянутой колокольней находящихся, и какъ пожаръ сдѣлался подлѣ самой оной, то, боясь, чтобъ не загорѣлась и она, за необходимое я счелъ велѣть скорѣе всѣ книги мои и бывшій тамъ же мой запасный табакъ и прочія вещи выносить изъ оныхъ, внизъ по лѣстницѣ, вонъ, и для безопасности переносить въ нашу каменную и довольно от сего мѣста отдаленную церковь. «А при семъ перенашиваніи и угодно было бездѣльникамъ растаскать и расхитить у меня множество книгъ, не только русскихъ, но самыхъ и французскихъ, и нѣмецкихъ, которыя бездѣльникамъ и грабителямъ симъ ни къ чему не годились, а у меня только разрознили и окорнали многія книги, изъ разныхъ частей состоящія. Не могу изобразить, какъ было мнѣ сіе досадно, и тѣмъ паче, что колокольня осталасъ цѣла и не претерпѣла никакого поврежденія, а я, от излишней осторожности, лишился множества книгъ и табаку, который также они гораздо-и-гораздо поубавили.
Но и сего было еще не довольно; но надлежало и самому мнѣ при семъ пожарѣ претерпѣть столь сильный толчок въ грудь концомъ лѣстницы, что я съ нуждою тогда устоялъ на ногахъ, и боль отъ сего толчка нѣсколько недѣль послѣ того чувствовалъ и боялся, чтобъ не впасть оттого въ чахотку. Но при помощи Божеской и искусства вашего лѣкаря, лѣчившаго меня от сего зла, благополучно от сего избавился.
Симъ образомъ, ни-думано-ни-гадано конецъ масляницы нашей былъ совсѣмъ не таковъ веселъ, какъ ея начало и продолженіе, и пожаръ сей такъ дѣло подгадилъ, что не взмилились намъ всѣ наши забавы и увеселенія.
А какъ и письмо мое достигло до своихъ обыкновенныхъ предѣловъ, то дозвольте мнѣ и оное на семъ мѣстѣ кончить и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.
(Октября 11 дня, 1810 года. Дворениново).
Письмо 228
Любезный пріятель! Легко можно заключить, что описанный въ предслѣдовавшемъ моемъ письмѣ несчастный случай былъ для меня весьма поразителенъ.