амъ въ садъ, для гулянья, то заводилъ я его всюду-и-всюду до того, что онъ от чувствуемаго повсюду отмѣннаго удовольствія не зналъ уже какъ меня болѣе расхваливать, и всѣ мѣста и украшенія ему были по книгѣ такъ памятны, что онъ тотчасъ ихъ узнавалъ и говорилъ: «вотъ, вотъ вашъ водоводъ, ваша ротунда», и такъ далѣе. Словомъ, удовольствіе его было превеликое, и онъ, распрощаясь со мною и благодаря за всё-и-всё, говорилъ, что онъ непремѣнно отпишетъ обо мнѣ и обо всемъ Михайлѣ Никитичу. А для меня сіе всего было и лучше, и пріятнѣе.
Едва мы сего знаменитаго гостя проводили, какъ принужденъ я былъ другихъ гостей у себя угащивать. Съѣхалось тогда все Богородицкое дворянство, съ предводителемъ, для совѣщанія о нѣкоторыхъ вещахъ, нужныхъ по случаю проѣзда Императрицы, и всѣ они были у меня; а на другой день послѣ сего проводили мы от себя жившаго у насъ четыре мѣсяца и лѣчившагося сожителя Петра Антоновича Сухотина, которому лѣкарь нашъ помогъ очень хорошо. Съ симъ молодымъ и любезнымъ человѣкомъ такъ успѣли мы свыкнуться и его полюбить, что разставались съ нимъ какъ бы съ самымъ ближнимъ родственникомъ.
Чрезъ недѣлю послѣ того проѣзжала чрезъ нашъ городъ еще одна весьма знаменитая особа изъ свиты самой Императрицы, находившейся около сего времени на обратномъ своемъ путешествіи изъ Крыма и Кіева. Была то ближняя къ ней и спутница ея, госпожа Нарышкина, Марина Осиповна, жена Льва Александровича Нарышкина. И какъ мнѣ дано было также о томъ знать, то приготовилъ я ей, ѣдущей въ Епифанъ, нашъ дворецъ для отдохновенія и угощалъ ее лимонадомъ и разными вареньями. Умная, вѣжливая придворная сія была тѣмъ очень довольна. И какъ она вступила со мною тотчасъ въ разговоры и я жалѣлъ, что тогдашній жаръ мѣшалъ ей сходить въ нашъ садъ и посмотрѣть оный, то предложилъ я ей также, что не угодно ли ей посмотрѣть его хоть въ рисункахъ. И услыша ея желаніе, тотчасъ велѣлъ сыну своему принести самые тѣ, которые рисовалъ онъ для Государыни и которые всѣ почти были уже тогда отдѣланы.
Не могу никакъ изобразить, съ какимъ любопытствомъ и удовольствіемъ она ихъ разсматривала и сколь много превозносила все—и самую работу, и рисованіе — похвалами: только и знала, что твердила, что они ни въ чемъ не уступаютъ самимъ англійскимъ, и что садъ нашъ не стыдно показать самимъ англичанамъ. Словомъ, она такъ всѣмъ была очарована, что наконецъ сказала мнѣ: «Ахъ, ради Христа! не пропустите вы чтобъ не показать сіи рисунки самой Государынѣ; она весьма жалуетъ сады сего рода, и я могу васъ смѣло увѣрить, что она будетъ имъ чрезвычайно довольна». А услышавъ, что намѣстникъ вашъ хочетъ ихъ ей поднести, похвалила его за то, и при отъѣздѣ своемъ, благодаря меня за угощеніе и за все, еще разъ повторила: «да не забудьте-жъ и не сдѣлайте того, чтобъ не поднести государынѣ рисунки».
Легко можно заключить, что таковое полное одобреніе от столь знаменитой и о дѣлахъ сихъ лучше всѣхъ прочихъ судить могущей особы было мнѣ крайне пріятно и служило уже нѣкоторымъ образомъ награжденіемъ за всѣ труды, понесенные мною и моимъ сыномъ, и мы не сомнѣвались уже тогда почти, что получимъ что-нибудь за то и от Императрицы и питались наилестнѣйшими по сему случаю надеждами. И какъ рисунки всѣ были тогда уже готовы, то и спѣшили мы переплести ихъ въ богатый переплетъ, и переплетчик нашъ и убралъ его дѣйствительно такъ хорошо, какъ лучше желать было не можно.
Едва мы сіе, да и все нужнѣйшее въ садахъ, къ пріѣзду пріуготовляемое, окончили, какъ, вдругъ и противъ всякаго моего чаянія, пріѣзжаетъ къ намъ младшій командиръ г. Давыдовъ. Я удивился неожиданному его пріѣзду. Но удивленіе мое увеличилось еще несказанно больше, какъ въ послѣдующее утро явилось къ сему начальнику нашему превеликое множество волостныхъ нашихъ мужиковъ, съѣхавшихся изъ деревень разныхъ и обступившихъ его съ неотступными и почти наглыми просьбами о снабженіи ихъ хлѣбомъ. Всѣ кричали ему, что они умираютъ, съ голоду, что имъ нечего ѣсть, и чтобъ онъ изволилъ ихъ снабдить хлѣбомъ изъ магазина.
Явленіе сіе было не только для него, но и для меня совсѣмъ неожидаемо. Оба мы не только удивились, но даже изумились от этого и не знали, что думать и къ чему сіе отнести, и тѣмъ паче, что они кричали въ разные голоса, между прочимъ, приговаривали, что магазинъ раздаетъ постороннимъ людямъ, а оттого сами въ хлѣбѣ крайне нуждаются, а при томъ и измучены еще на работахъ. Итакъ, онъ спрашивалъ меня, а я его о томъ, что бъ это такое было и отчего такой почти мятежъ совершился? Но какъ обоимъ намъ и въ голову не приходило, чтобъ тутъ скрывались какія-нибудь постороннія интриги, то я, зная, что, по случаю тогдашняго крайне неурожайнаго и голоднаго года, многіе изъ крестьянъ дѣйствительно нуждались въ хлѣбѣ, однако совсѣмъ не такъ много, какъ они криками своими изъясняли, и судя, что такое неудовольствіе было тогда совсѣмъ не ко времени, я совѣтовалъ своему начальнику, чтобъ помыслить намъ объ удовлетвореніи ихъ просьбъ какимъ бы то образомъ ни было. Но вопросъ былъ, гдѣ намъ столько взять хлѣба, сколько нужно было для прокормленія всѣхъ нуждающихся, которыхъ отыскивалось, по словамъ ихъ, слишкомъ много. Въ магазинѣ нашемъ, хотя былъ хлѣбъ, но находилось его, за раздачею въ займы разнымъ помѣщикамъ, очень мало. Весь-было успѣлъ командиръ мой друзьямъ и пріятелямъ своимъ раздать и размытарить почти невозвратно, а сіе и смущало его до крайности. Онъ не зналъ, что дѣлать, и перетрусился тѣмъ паче, что мы вслѣдъ за симъ ожидали къ себѣ тогда и самого намѣстника.
Пріѣздъ сего главнаго нашего командира и воспослѣдовалъ на другой день дѣйствительно, и сей его пріѣздъ былъ для меня весьма достопамятенъ. Намѣстникъ пріѣхал-было съ тѣмъ, чтобъ ему всѣми моими дѣлами и садами повеселиться. Онъ привезъ съ собою для компаніи бывшихъ тогда въ Тулѣ началѣниковъ войскъ, генерал-маіоровъ Фонѣдеръ — Палена, Фролова — Багреева, также нѣкоторыхъ изъ своихъ чиновниковъ, которымъ всѣмъ хотѣлось ему садъ нашъ показать и имь похвастаться. Показать тогда было что дѣйствительно. Все было уже готово, вездѣ все отдѣлано, вычищено, усыпано и къ пріѣзду его и самой Императрицы приготовлено, и оставалось только любоваться и хвалить меня по-прежнему за всё, про всё, чего я, почти надрываясь въ послѣднюю недѣлю от трудовъ, и ожидать имѣлъ справедливую причину. Но, ахъ! не то воспослѣдовало, чего всѣ мы ожидали, а произошло нѣчто такое, чего никому изъ насъ и въ мысль не приходило, и что вмѣсто удовольствія, переполнило весь духъ мой наичувствительнѣйшею досадою и прискорбіемъ.
Но о семъ дозвольте вамъ пересказать въ письмѣ будущемъ, а сіе симъ кончить, и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочее.
(Октября 28-го дня 1810 года).
КАТАСТРОФЪПисьмо 229
Любезный пріятель! Оставивъ васъ при заключеніи послѣдняго моего письма, какъ думаю, въ великомъ любопытствѣ, удовлетворю теперь оное, разсказавъ вамъ въ подробности о томъ особливомъ происшествіи, которое тогда весь мой духъ встревожило и огорчило чрезвычайнымъ образомъ.
Я имѣлъ уже случай не однажды вамъ сказывать, что благоволеніе, оказываемое мнѣ от намѣстника и любленіе его меня, навлекло мнѣ много завистниковъ и недоброхотовъ, и что сія всячески старались лишить меня намѣстнической
милости и вымышляли всевозможные способы къ поврежденію меня въ его мысляхъ, а буде можно и къ согнанію меня съ моего мѣста, которое почитали они лучше всякаго губернаторскаго. Къ числу сихъ, между прочими завистниками и недоброхотами, принадлежалъ и князь Назаровъ, нашъ городничій. Какъ сему грузину болѣе всѣхъ извѣстны были всѣ выгоды моего мѣста, то онъ искалъ и видѣлъ только то, какъ бы ему, при помощи знакомцевъ и друзей своихъ, находящихся при намѣстникѣ, получить мое мѣсто. Но съ него надобно было напередъ меня, какимъ бы то образомъ ни было, спихнуть. Но самое сіе и составляло для него затрудненіе превеличайшее. Прямымъ путемъ и истиннымъ дѣломъ итить противъ меня не было никакова способа: не былъ я ничѣмъ замаранъ и ничего такого не находили они, чѣмъ бы меня очернить можно было, а посему другого не находили, какъ итить окольною, кривою и тайною дорогою и ковать противъ меня ковы совсѣмъ непримѣтнымъ образомѣ. Къ сему въ помощники и путеводители избрали они моего секретаря Варсобина. Наслышавшись давно от сего простачины и глупова человѣка, что, онъ всѣми моими дѣлами и распоряженіями не доволенъ и всѣ ихъ, по глупому умничанью своему, критиковалъ, и что желаетъ душевно видѣть на моемъ мѣстѣ другого и съ характеромъ своимъ сообразнѣйшаго человѣка, то-есть такого, который бы и самъ воровалъ и наживался и не мѣшалъ бы и ему тоже дѣлать,—рѣшились они употребить сего глупца къ тому орудіемъ. Я уже истинно сіе знаю, по чьему наставленію сея бездѣльникъ затѣялъ произвести то посредствомъ произведенія въ волостныхъ мужикахъ на меня неудовольствія и чрезъ побужденіе ихъ къ жалобѣ на меня намѣстнику и къ формальной просьбѣ, чтобъ меня смѣнили и дали имъ другого управителя. И къ такой злоумышленной жалобѣ почитали они тогдашнее время наилучшимъ и способнѣйшимъ. ѣхала тогда къ намъ въ Тулу сама Императрица, и всѣ за вѣрное полагали, что заѣдетъ и къ намъ въ Богородицкъ, и заключали сіе наиболѣе по дѣлаемымъ нами къ тому великимъ пріуготовленіямъ, для осмотрѣнія которыхъ и пріѣзжалъ тогда къ намъ намѣстникъ. Итакъ, сей случай казался имъ къ тому наилучшимъ, и Варсобину велѣно было употребить къ тому всевозможные способы.
Сей глупый, но съ другой стороны коварный и прехитрый на такія бездѣльничества человѣкъ, сколь много ни имѣлъ у себя въ волостяхъ приверженцевъ и даже самыхъ родственниковъ между крестьянами и сколько ни старался преклонять тогда старшинъ, начальниковъ и лучшихъ людей въ деревняхъ, но никакъ ему успѣть въ томъ не удавалось. Всѣ, любя меня искренно и не имѣя на меня ни въ чемъ ни малѣйшаго неудовольствія, не хотѣли о томъ и слышать, а всѣ отзывались мною довольными и не хотѣли никакъ и ни въ чемъ на меня жаловаться. При таковой неудачѣ и от поспѣшенія симъ дѣломъ, другого не оставалось ему, какъ преклонить къ тому нѣсколькихъ изъ простыхъ мужиковъ, ему болѣе знакомыхъ и самыхъ бездѣльниковъ, и набравъ изъ нихъ шайку, человѣкъ въ пять или шесть состоящую приготовить ее къ пріѣзду намѣстника, и бездѣльнически наставить ихъ, что имъ дѣлать и говорить.