Не менѣе продолжала смущать и безпокоить насъ и ѣзда московская. Надлежало ѣхать, а ѣхать, за сыномъ, нельзя было: выздоравливалъ онъ весьма худо. Въ сей день могъ онъ хотя самъ о себѣ ходить, но ввечеру очень жаловался на грудь, такъ что мы принуждены были парить ее байкою, и боялись, чтобъ не вышло изъ того дурныхъ послѣдствій. Итакъ, чтобъ съ собою брать его, о томъ и помышлять было не можно, хотя ѣхать ему туда чрезвычайно хотѣлось, а и дома покинуть было не съ кѣмъ; заключали напередъ, что онъ пропадетъ от скуки, ибо видѣли, что онъ и безъ того все грустилъ и воздыхалъ, а по всему тому и не знали мы всѣ, что съ нашею ѣздою будетъ. Кромѣ сего огорчало насъ много и то, что болѣзни не переставали размножаться у насъ въ домѣ. Въ самый этотъ день занемогли у насъ вдругъ оба портные. Сіе также наводило сумнѣніе о ѣздѣ. «Не устать выѣхать, говорили мы между собою, но что если на дорогѣ или тамъ занемогутъ люди, или кто изъ насъ самихѣ». И сердце замирало и от одного помышленія о томъ. Словомъ, насъ равно какъ нѣкая невидимая рука отводила отъ московской поѣздки. Самая дочь наша не совсѣмъ была еще здорова, а гостья наша г-жа Челищева, сбиравшаяся ѣхать съ нами въ Москву вмѣстѣ, совсѣмъ-было слегла, и мы опасались, чтобъ она не залежала.
Единую отраду производила намъ въ сей день полученная въ первый разъ большая кипа газетъ, въ числѣ которыхъ были, въ первой еще разъ от роду, и французскія, извѣстныя подъ названіемъ «Куріе де-барень». Я выписалъ ихъ наиболѣе для сына, а онъ читалъ ихъ съ великимъ удовольствіемъ; «Ерлангскія» же выписаны были болѣе для лѣкаря, «Гамбургскія» для себя, а русскія для всѣхъ. Никогда я такъ много разныхъ газетъ не выписывалъ, какъ въ сей годъ, и признаюсь, что промоталъ на нихъ не мало денегъ, хотя были онѣ далеко не такъ дороги, какъ нынѣ, но я клалъ это вмѣсто проигрыша въ карты.
Наконецъ насталъ и послѣдній день генваря мѣсяца. Въ оный съ крайнимъ любопытствомъ дожидался я возвращенія отправленнаго за день до того нарочнаго въ Тулу съ живыми зайцами и куропатками къ г. Давыдову, а болѣе для того, не получу ли я съ нимъ какихъ повелѣній и писемъ. Онъ пріѣхалъ, но не привезъ мнѣ ничего, кромѣ извѣстій малозначущихъ и, между прочимъ, что намѣстникъ чрезъ день послѣ того хотѣлъ уже выѣхать. Слѣдовательно, мнѣ ѣхать къ нему было уже некогда, а г. Давыдовъ хотѣлъ самъ ѣхать въ Москву; Верещагина же не нашли; но я доволенъ былъ, по крайней мѣрѣ, тѣмъ, что въ разсужденіи меня было все спокойно.
Сыну моему было лучше вчерашняго. Одна только небольшая одышка при говореніи и сдѣлавшаяся ввечеру въ груди опять жестокая боль насъ всѣхъ перетревожила; но и та прошла скоро. Напротивъ того, самъ я былъ не очень здоровъ: съ самаго утра все ноили у меня ноги, и какъ всѣ тогдашніе больные сначала болѣли ногами, то сіе меня устрашало; а ввечеру вдругъ заболѣло у меня горло и такъ сильно, какъ никогда еще не баливало, и я не могъ даже ужинать и ѣсть ничего. Итакъ, озаботясь тѣмъ, ну-ка я скорѣе отыскивать свои декокты от простуды и от горла и лѣчиться ими, въ безсомнѣнной надеждѣ, что они мнѣ помогутъ.
Симъ образомъ кончился первый мѣсяцъ сего года, который по всѣмъ отношеніямъ былъ для насъ крайне безпокойный и пренаполненный многими непріятностями. А что происходило въ послѣдующемъ за симъ, о томъ узнаете вы изъ письма будущаго, а теперешнее дозвольте мнѣ на семъ мѣстѣ кончить и сказать вамъ, что я есмь вашъ, и проч.
(Декабря 14-го дня 1810 года).
МОСКВАПисьмо 235
Любезный пріятель! «Прошедшій первый мѣсяцъ сего года, сказалъ я, вставши по-утру въ первый день февраля мѣсяца, былъ для меня не очень хорошъ, каковъ-то будетъ нынѣшній, и не перемѣнятся ли сцены и обстоятельства».
Они и дѣйствительно перемѣнились, какъ вы то впослѣдствіи услышите. А теперь скажут что, начиная провождать оный, находился я, со всѣми домашними моими, въ разстроенныхъ мысляхъ. Произошли съ нами все неожидаемости превеликія. Мы надѣялись быть около сего времени давно уже въ Москвѣ, или я думалъ о себѣ, что буду въ Петербургѣ, но не то вышло. Прежде упомянутая, нечаянная болѣзнь сына моего сдѣлала превеликую черту въ планѣ нашихъ намѣреній и расположеніевъ. За него принуждены мы были весь мѣсяцъ просидѣть дома и не помышлять о Москвѣ; а не знали и при началѣ сего точно, поѣдемъ ли мы туда, или нѣтъ. Сынъ мой еще худо оправлялся, и я того и смотрѣлъ, чтобъ не сдѣлалось рецидива; дочь также не очень была здорова; я самъ всякій день опасался, чтобъ не занемочь. Повсюду свирѣпствовали болѣзни разныя и болѣе все горячки; у самого меня въ домѣ было множество больныхъ, и они всякій день умножались. И при такихъ обстоятельствахъ, какъ можно было помышлять о ѣздѣ! Со всѣмъ тѣмъ, ѣзда сія у жены съ ума не сходила.
Въ разсужденіи производства сына моего въ сержанты и его отсрочки вышло также все не то, чего мы ожидали. Мы не сомнѣвались, что въ минувшій мѣсяцъ получимъ ему пашпортъ; но не то вышло: не было о томъ ни слуху, ни духу, ни послушанія, и я находился въ великой разстройкѣ мыслей по сему предмету.
Съ самою моею ѣздою въ Тулу не то вышло, чего я ожидалъ. Я не сомнѣвался, что какъ скоро намѣстникъ пріѣдетъ въ Тулу, меня тотчасъ къ себѣ позоветъ, или я самъ вѣрно къ нему поѣду и его увижу, но вышло не то. Обстоятельства такъ сплелись, что меня не позвали, а я самъ не разсудилъ за благо ѣхать, да и не зачѣмъ было, а къ тому-жъ, былъ и не очень здоровъ. Отѣ самаго послѣдняго припадка хотя и помогли мнѣ мои декокты, но не совсѣмъ: боль въ горлѣ все еще я нѣсколько чувствовалъ. Словомъ, все почти шло на опоко и превратно.
Со всѣмъ тѣмъ, судя по происшествіямъ, бывшимъ въ первый день февраля, льстился я надеждою, что сей мѣсяцъ будетъ для меня гораздо лучше прежняго; ласкало меня наиболѣе то, что я въ теченіе онаго имѣлъ многія удовольствія.
Во-первыхъ, радовался я тому, что сыну моему было въ сей день гораздо уже легче. Онъ могъ ходить самъ о себѣ, былъ у меня въ кабинетѣ; хотѣлъ-было уже начинать дѣла свои, не спалъ уже ввечеру, не имѣлъ боли въ груди и впервые надѣлъ сапоги. Словомъ, онъ сталъ выздоравливать совершенно, и мнѣ производило сіе удовольствіе превеликое.
Во-вторыхъ, самому мнѣ было от горла гораздо легче, только что-то меня сокровеннѣйшимъ образомъ подирало по кожѣ; и какъ ввечеру опять въ горлѣ было нѣсколько больно, то пилъ я опять свой декоктъ и тѣмъ пособилъ себѣ.
Въ-третьихъ, оправилась дочь моя совершенно, а полегчѣло и одному портному; а другой не горячкою, а лихорадкою оказался болѣнъ. Самому мальчишкѣ, бывшему въ гошпиталѣ отчаянно больнымъ, полегчѣло, и все сіе случилось къ удовольствію моему.
Четвертое удовольствіе было то, что цѣлый вечеръ просидѣлъ у меня прежде бывшій нашъ уѣздный судья и мой любезный пріятель, г. Албычевъ, Алексѣй Андреяновичъ, человѣкъ, котораго я всегда искренно почиталъ и любилъ, и минуты, провожденныя съ нимъ, были для меня очень не скучны. Онъ пріѣзжалъ тогда въ городъ для нѣкоторыхъ дѣлъ къ зятю своему г. Дьякову, и который былъ съ нимъ у насъ тогда вмѣстѣ.
Пятое и наилучшее изъ всѣхъ удовольствіе имѣлъ я при упражненіи въ сей день въ новомъ и особомъ дѣлѣ, о которомъ разсказать мнѣ надобно обстоятельнѣе.
Уже давно, и еще въ минувшемъ году, около самого того-жъ времени, вознамѣрился я употреблять нѣкоторыя свободныя минуты на сочиненіе краткихъ размышленій при разныхъ случаяхъ, подражая нѣкоторымъ образомъ «Бесѣдамъ съ Богомѣ». Я тогда же и записалъ уже разные предметы таковымъ мыслямъ, но какъ весь минувшій годъ былъ для меня суетливый и нехорошій, то не до того было, чтобъ за сіе приняться. Въ это же время пришло мнѣ опять сіе на мысль и возродилось тоже желаніе. Первымъ поводомъ было къ тому написаніе сокращеннѣйшей «Утренней Молитвы». Весьма давно собирался я таковую написать, но все не удавалось. Наконецъ, написалъ я ее; и какъ мнѣ не хотѣлось, чтобъ концептъ сей пропалъ, то въ этотъ день вздумалъ я переписать ее на-бѣло въ особливую тетрать, вознамѣриваясь вписывать въ нее всякаго рода и другія мелкія собственныя мои сочиненія. Не успѣлъ я учинить сіе начало, какъ оно, полюбившись мнѣ, побудило меня продолжать оное далѣе. Мнѣ захотѣлось написать и еще что-нибудь, я и учинилъ то того же часа и сочинилъ подъ стать первой «Вечернюю» и такую-жъ краткую молитву и вписалъ ее туда же. Сынъ засталъ меня въ сей послѣдней работѣ, я показалъ ему ихъ. Ему они полюбились, а сіе подожгло еще болѣе желаніе мое и произвело то, что ввечеру, вмѣсто того чтобъ спать, сочинилъ я еще одну піесу, а именно «Чувствованія благодарности» въ такой день, въ который случится получить от Бога какую-нибудь новую милость. Теперь скажу и признаюсь искренно, что ни съ чѣмъ не можно сравнить того душевнаго удовольствія, какое можно имѣть при упражненіи въ таковыхъ сочиненіяхъ. Сердце возносится къ Богу и всѣ мысли занимаются онымъ и чистѣйшее удовольствіе наполняетъ всю душу. Наконецъ замѣчу, что самыя сіи три маленькія піесы со временемъ родили многія другія мелкія сочиненія, и число ихъ простирается теперь уже до 188, и что наполняется ими уже пятая книга.
Вотъ сколько удовольствій имѣлъ я въ тотъ день. Впрочемъ, ничего особливаго въ оный не произошло, кромѣ того, что князь городничій нашъ, сей потаенный врагъ и завистник мой, поскакалъ въ Тулу, куда давно онъ ѣхать къ намѣстнику собирался, но до сего времени не могъ получить дозволенія. Мы никакъ не знали, зачѣмъ онъ туда поѣхалъ, и подозрѣвали, не имѣлъ [ли] онъ намѣренія ковать опять противъ меня злые ковы и не сталъ бы опять мутить и клеветать по-прежнему. Но я успокоивалъ себя тою мыслію, что Господь, разрушавшій до того всѣ злые ковы враговъ моихъ и уничтожавшій всѣ ихъ замыслы и предпріятія, притупить можетъ и тогда всѣ стрѣлы, изощренныя на меня, и не предастъ меня въ руки враговъ моихъ!
Въ послѣдующій за симъ второй день февраля произошло съ нами также одно происшествіе, которое произвело всему дому моему и удовольствіе и вкупѣ привело насъ всѣхъ въ разстройку мыслей и такую нерѣшимость, что у насъ у всѣхъ былъ общій совѣтъ о томъ, что дѣлать. Но до того произошло еще слѣдующее.