Скука наша продолжалась и въ послѣдующій за симъ день. Мы во весь оный пробыли почти одни дома, и оба съ оправившимся уже совсѣмъ сыномъ занимались кое-какими дѣлами, я — располаганіемъ заготовленныхъ піесъ для «Магазина», а Павелъ мой занимался разборомъ книгъ и выписываніемъ изъ каталоговъ тѣхъ, которыя хотѣлось намъ взять у Ридигера, для читанія въ Москвѣ. О путешествующихъ нашихъ не было между тѣмъ никакова слуха, и мы заботились тѣмъ, что ѣхать имъ очень дурно: погода была такая-жъ вѣтряная и морозъ прелютый. Мы опять не находили себѣ нигдѣ мѣста, и я сидѣлъ уже въ дѣтской, ибо тамъ было теплѣе.
Въ таковой же скукѣ провели мы и10-е число. Вѣтръ не переставалъ быть тотъ же и выгналъ насъ совсѣмъ изъ нашего края. Въ сей день на-силу нашелъ себѣ мѣсто въ спальнѣ, но и тамъ угорѣлъ; днемъ сидѣлъ въ залѣ, но и тамъ все несло въ двери, а ввечеру усѣлся уже въ передспальнѣ въ уголку, но скоро задремалъ. Словомъ, весь сей день былъ скученъ. Я писалъ въ Москву къ женѣ письмо, описывалъ ей наше житье- бытье и тужилъ объ нихъ и о Дѣдиловскомъ офицерѣ г. Таубе, о которомъ сказывали намъ, что онъ умеръ скоропостижно. Павлу, моему въ сіе время было такъ уже легко, что онъ въ состояніи былъ проѣзжаться въ каретѣ, и я имѣлъ удовольствіе видѣть его опять на дворѣ.
По наступленіи слѣдующаго за симъ дня, имѣли мы удовольствіе услышать о нашихъ дорожныхъ. Съ возвратившимися изъ Тулы людьми, получили мы от нихъ письмо и узнали, что онѣ, не смотря на всю жестокую мятель и непогоду, въ тотъ же день доѣхали до Тулы благополучно. Поспѣшествовала къ тому наиболѣе смерть г. Таубе, у котораго въ Дѣдиловѣ хотѣли онѣ обѣдать. И странное случись: онѣ, пріѣхавши въ Дѣдиловъ, посылаютъ провѣдать, дома ли Иванъ Михайловичъ, а имъ, вмѣсто того, идущій къ нимъ солдатъ сказываетъ. что онъ въ самый тотъ часъ отправился въ вѣчность. Легко можно заключить, что извѣстіе сіе ихъ очень поразило. Онѣ не стали уже для того долго въ Дѣдиловѣ медлить, но, покормивъ немного лошадей, отправились въ Тулу, но ѣхать имъ было весьма трудно и дурно. Дорогу всю занесло, а стужа и мятель превеликая и такая, что вездѣ многихъ людей погубила. Самимъ имъ удалось одного мужика спасти от смерти и отрыть увязнувшаго въ снѣгу, а другого нашли совсѣмъ замерзнувшаго на дорогѣ.
Со всѣмъ тѣмъ, хотя и поздно, но доѣхали онѣ до Тулы благополучно и расположились тамъ отдохнуть.
Около самаго сего времени и въ ночь подъ самый оный день случилось въ одной неподалеку от Богородицка лежащей, волостной деревни весьма странное и достопамятное происшествіе. Въ одномъ крестьянскомъ дворѣ жило небольшое семейство: мужъ съ женою и одинъ маленькій рабёнок , родившійся только за четыре мѣсяца передъ тѣмъ, составляли все оное. Одинъ нанятой батрак помогалъ имъ въ работѣ. Бывшая въ сіе время жестокая стужа взогнала отца и мать спать на печь; но сія послѣдняя, по молодости своей, была такъ неосторожна, что люльку съ рабёнкомъ поставила на лавку, позабывъ или не подумавъ о томъ что тутъ же, въ избѣ, по глупому ихъ обыкновенію, ночевала превеликая свинья съ поросятами. Сія скотина очухала какъ- то сего несчастнаго рабёнка и была столь свирѣпа, что, стащивъ люльку на землю, растерзала сего младенца и сожрала совсѣмъ безъ остатка, такъ что осталасъ одна только рубашонка его и нѣсколько крови на полу. Несчастные родители не знали всего того, не вѣдали: они спали крѣпкимъ сномъ и не слыхали ничего. Думать надобно, что лютая сія скотина весьма скоро его задушила и не дала кричать много. Всего того и не узнали бы скоро, если-бъ съ батрака, спавшаго на полатяхъ, не сползла и не упала на полъ шуба. Для подниманія оной сошолъ онъ съ полатей. И тогда попалась ему подъ ноги люлька, и приводитъ въ подозрѣніе. Онъ будитъ мать, спрашиваетъ, гдѣ рабёнок ; сказываетъ, что люлька на землѣ и свинья свирѣпствуетъ. Вздуваютъ огонь, и все дѣло открывается и производитъ вой, вопль и слёзы.
Какъ дошло извѣстіе сіе до меня и было нѣкоторое сумнительство въ томъ, что ни малѣйшей части от рабёнка не осталось, то велѣлъ я свинью убить и взрѣзать, въ которой и нашли многія еще не сварившіяся въ желудкѣ ея части младенца и предали погребенію.
Впрочемъ, старушка моя теща навела на меня въ сей день великую заботу идосаду. Съ нею множество лѣтъ не было того, что въ сіе в£емя случилось, а именно: что она осталась одна дома и разлучилась со всѣмъ ея семействомъ. Домашніе мои, отъѣзжая всѣ въ Москву, ласкались надеждою, что пріятельница ея и такая же старушка Марья Юрьевна поможетъ ей провождать время и скуку, что она и обѣщала, съ каковою надеждою онѣ и поѣхали. Она и гостила у насъ тѣ дни. Но въ это утро что-то вздумалось ей разсердиться за то, для чего матушкѣ подали рано свѣчу и ее чрезъ то разбудили и не дали выспаться, также для чего не поили ее по-утрамъ кофеемъ. Словомъ, она такъ от того вздурилась, что уѣхала домой. Сіе старушку- матушку мою такъ огорчило, что она все утро и половину дня провела въ превеликомъ неудовольствіи, и доходило даже до того, что проливала слёзы. Мысли, что она останется одна, оставленная от всѣхъ и притомъ въ слабости и дряхлости, смущали ее чрезвычайно, и мнѣ многаго труда стоило разговорить и развеселить ее нѣсколько. Но къ вечеру пріѣхала опять и наша Юрьевна, съ которой сплылъ между тѣмъ ея гнѣвъ, свойственный всѣмъ азіаткамъ.
Оба послѣдующіе за симъ дня провели мы съ сыномъ въ сборахъ и пріуготовленіяхъ къ своему отъѣзду, остановившемуся только за тѣмъ, что хотѣлось намъ дождаться почты. Но сколько мы ея въ обыкновенный день ни дожидались, но не могли дождаться: за мятелями и бездорожицею, не могла приттить она и до полуночи. Между тѣмъ, по случаю премѣнившейся погоды и сдѣлавшагося телпла, чему мы были очень рады, сынъ мой для пріученія себя къ воздуху ѣздилъ опять проѣзжаться, но уже не въ каретѣ, а въ новосдѣланной и по моей выдумкѣ вновь расположенной новой кибиткѣ, а вкупѣ кой-съ-кѣмъ и прощаться, а другіе пріѣзжали сами къ намъ для тогоже.
Наконецъ, дождались мы и почты, съ толикимъ нетерпѣніемъ ожидаемой и пришедшей уже передъ свѣтомъ 14-го числа. Но и сія не привезла къ намъ ничего, кромѣ «Исторіи Петра Великаго», изданной Голиковымъ, которою мы и расположились заниматься дорогою. Послѣ чего не стали мы уже долѣе медлить, но, напившись чаю и распрощавшись со всѣми, на двухъ тройкахъ, съ обоими слугами нашими Филькою и Тимошкою, въ путь свой и отправились.
ѣзда наша была хотя трудновата, но благоуспѣшна по продолжавшейся оттепели и самаго даже бывшаго въ одну ночь дождя: не терпѣли мы ни стужи, ни дальняго безпокойства, но, напротивъ того, было намъ очень не скучно, поелику мы занимались чтеніемъ «Исторій Петра Перваго». Ни въ Дѣдиловѣ, ни въ Тулѣ и на заводѣ мы почти не останавливались, а переѣхавъ Оку по водѣ въ Серпуховѣ съ удивленіемъ услышали, что доѣхавшая съ нашими дорожными госпожа Челищева от нихъ отстала и далѣе не поѣхала, и не понимали, что-бъ сіе значило. За Серпуховымъ повстрѣчались мы съ людьми и лошадьми, возвращавшимися изъ Москвы и узнали от нихъ, что наши доѣхали до Москвы благополучно и остановились въ Нѣмецкой Слободѣ, въ нанятой квартирѣ.
Далѣе достопамятно было, что я, во время продолженія сего пути и сидючи съ сыномъ въ кибиткѣ, имѣлъ съ нимъ длинный и весьма важный и серіозный разговоръ, относившійся до нѣкоего особаго предмета, клонившійся къ существительной его пользѣ, и такой, который, какъ я не сомнѣвался, былъ ему очень долго памятенъ.
Наконецъ, 18-го числа по-утру доѣхали мы съ нимъ благополучно до Москвы и, по сказанному намъ от людей, скоро своихъ въ ней отыскали. Но что мы тамъ услышали и дѣлали, о томъ узнаете вы изъ письма послѣдующаго, а теперешнее, какъ достигшее до своихъ обыкновенныхъ предѣловъ, окончу увѣреніемъ васъ, что я есмь вашъ, и прочее.
(Декабря 14-го дня 1810 года).
ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ МОСКВѣПисьмо 236
Любезный пріятель! Домъ, въ которомъ нашли мы своихъ квартирующими, принадлежалъ господину Булгакову, доброму и почтенному старику, жившему тут-же на дворѣ, но въ особомъ каменномъ домѣ. Мы обрадовались, нашедъ всѣхъ своихъ родныхъ здоровыми и домъ теплый, покойный и просторный, а жалѣли только о томъ, что, находясь въ Нѣмецкой Слободѣ, поудаленъ былъ от города. Но радость и удовольствіе наше увеличилось неизобразимо, когда родные наши при первой встрѣчѣ начали поздравлять меня съ гвардейскимъ сержантомъ, а Павла моего съ полученіемъ сего чина и съ отпускомъ еще на годъ. «Что вы говорите и не въ правду-ли», воскликнуль я, обрадуясь до чрезвычайности. «Точно такъ, отвѣчали они намъ; и какъ мы о Николаѣ Сергѣевичѣ ни сомнѣвались, но онъ говорилъ правду и сдержалъ наконецъ свое слово; и вчера узнали мы, что къ нему уже и пашпортъ присланѣ».
— «Ну, слава Богу, подхватилъ я, перекрестясь и душевно благодаря за сію милость Господа, и спасибо Николаю Сергѣевичу, одолжилъ онъ насъ тѣмъ много. Теперь избавились мы от всѣхъ хлопотъ по сему предмету и нѣтъ нужды посылать денегъ и хлопотать далѣе по сему дѣлу».
И подлинно: съ меня тогда какъ превеликая гора съ плечъ свалилась. Что-жъ касается до сыновней радости, то была она неизобразима. Всѣ мы наперерывъ поздравляли его съ симъ чиномъ и благодарили Бога и г-на Давыдова: перваго—за оказанную намъ от Него новую милость и за избавленіе от трудовъ, хлопотъ и убытковъ многихъ, а послѣдняго—за оказанное намъ благодѣяніе и одолженіе, который въ тотъ же еще день ввечеру прислалъ къ намъ и пашпортъ, къ нему присланный, а черезъ нѣсколько дней послѣ того получили мы и письмы изъ Петербурга от моего племянника и г. Алабина. Оба они подтвердили намъ тоже; и первый писалъ, что деньги были у него готовы и онъ охотно-бъ мнѣ ими услужилъ, но не было въ томъ никакой уже надобности. Впрочемъ, нашли мы своихъ кружащихся уже въ вихрѣ московскихъ коловратностей и занимающихся уже множествомъ дѣлъ и хлопотъ по своимъ дѣламъ женскимъ. Онѣ успѣли уже не только повидаться со многими изъ нашихъ родныхъ, друзей и знакомцовъ, находившихся тогда въ Москвѣ, но пріискать и нанять уже и танцмейстера для обученія обѣихъ младшихъ дочерей моихъ, и онъ въ тотъ день уже въ третій разъ пріѣзжалъ къ намъ для ученія танцованію оныхъ.