день сей далеко еще не прошолъ, то боялся я, невѣдомо какъ, чтобъ онъ какимъ нибудь образомъ въ достальное время не узналъ, или кто нибудь не образумилъ бы его въ этомъ важномъ дѣлѣ, а потому и положилъ стараться послѣдовать за нимъ вездѣ, и досадовалъ, что далъ слово пріѣхать обѣдать къ городничихѣ. Но какъ узналъ, что Рахмановъ будетъ у барона, то послѣ обѣда тотчасъ и самъ полетѣлъ туда же и, нашедъ его тамъ, во весь день не отставалъ от него ни пяди, а занимался съ нимъ разговорами о постороннемъ. Ввечеру баронъ нашъ очень занемогъ, и тогда и тутъ долженъ я былъ отправлять должность лѣкаря и лѣчить его чѣмъ зналъ. Наконецъ, всѣ мы поѣхали от него къ директору, тутъ сидѣли вечеръ, балагурили и ужинали, въ продолженіе котораго раза три доходила рѣчь до нашего дѣла, и чуть-было чуть не открылась вся сокровенность. Самъ Богъ уже вступясь тому воспрепятствовалъ. Итакъ, мы, условившись съ Рахмановымъ на утріе ѣхать къ барону поранѣе просить о скорѣйшемъ отправленіи межевщика, на томъ и разстались и по квартерамъ своимъ разъѣхались. Я, возвратясь въ свою, не вѣрилъ почти, что сей важный день прошолъ благополучно, благодарилъ невѣдомо сколько разъ Господа, и только и твердилъ: «ну, слава Богу, день прошолъ, аппеляціонный срокъ кончился, и главная опасность теперь вся миновалась».
Но и въ послѣдующій за симъ день во многомъ была работа Божеская и распоряженіе дѣлъ невидимою рукою. По-утру не успѣлъ я одѣться, какъ спѣшу ѣхать поранѣе къ Рахманову, надѣясь вѣрно застать его дома; но, хвать, его и слѣдъ уже простылъ; сказываютъ мнѣ, что поѣхалъ онъ къ Черневскому. Это меня и удивило, и испугало, ибо я того и смотрѣлъ, что онъ осмотрится и заартачится; я скорѣе и самъ туда же и нахожу его все еще въ мракѣ и просящаго о скорѣйшемъ окончаніи дѣла. Поговоривъ тутъ, поскакали мы вмѣстѣ къ барону. Тутъ сказываютъ намъ, что баронъ очень болѣнъ и никого къ нему не пускаютъ, но что за мною посланъ человѣкъ, котораго видѣли мы встрѣтившагося съ нами въ воротахъ. Меня свели въ спальню; баронесса еще спала, я осматриваю больнаго, даю совѣты и вкупѣ прошу о землемѣрѣ. Наконецъ, согласился и баронъ дать землемѣра и велѣлъ намъ сказать о томъ Черневскому. Мы къ нему, сказываемъ о согласіи барона и говоримъ съ нимъ о желаемомъ нами обмѣнѣ земли, и Рахмановъ на свою голову о томъ его проситъ и кланяется, а мнѣ не было резону и противиться тому. Г. Черневскій снисходитъ на Рахманову просьбу и говоритъ, что необходимо надобно обоимъ намъ подать от себя о семъ размѣнѣ полюбовную общую и самими нами подписанную сказку, и туритъ насъ скорѣе ѣхать въ кантору. Мы туда. Рахмановъ спѣшитъ и проворитъ дѣломъ, а я того еще болѣе, но дѣлаю то непримѣтнымъ образомъ. Наконецъ, написали, подписали и подали, и тѣмъ какъ печатью дѣло утвердили. Бумага сія была великой важности, и я не сомнѣвался, что она послужитъ мнѣ въ пользу. Секретари и всѣ трудятся о скорѣйшемъ производствѣ сего новаго дѣла; однако, не успѣли все нужное по этому написать и отложили до утрева.
Между тѣмъ, судьи осматриваютъ на планѣ и апробуютъ нарѣзки. Тутъ опять все дѣло висѣло на волоску, и Рахмановъ явно доказалъ, что онъ и тогда еще ничего не видѣлъ и не усматривалъ. Спрашиваетъ, но ему за меня и то отвѣчаютъ, что надобно, онъ указываетъ пальцемъ, но совсѣмъ не туда и несетъ пыль и нелѣпицу. Канторскіе даже усмѣхаются его незнанію и говорятъ: «такъ, дескать, такѣ»; а чего такъ, ничего такъ не бывало! Словомъ, онъ и тогда все еще былъ въ томъ мнѣніи, что у него ни шага земли не отходитъ, а вмѣсто того, отрѣзывалось отчасти мнѣ, отчасти въ казну цѣлыхъ 1,300 десятинъ. Вотъ какое странное дѣло! Истинно самъ Богъ затмѣвалъ ему по сіе время глаза и Самъ побуждалъ его утверждать ошибку свою помянутымъ доношеніемъ, и я только всему тому чудился.
За симъ произошла остановка всему дѣлу за землемѣромъ. Рахманову и мнѣ, и самому барону хотѣлось, чтобъ посланъ былъ Гаврила Кузьмин, а Черневскому того не хотѣлось; а услышали мы съ неудовольствіемъ, что ему хочется отправить съ нами Судакова, а за симъ, въ сей день и не положено было еще ничего, и мы принуждены были ни съ чѣмъ и въ недоумѣніи о томъ разъѣхаться. Я поѣхалъ къ барону, и нашедши его въ жару, лѣчу его кое-чѣмъ и, отобѣдавъ у него, уѣзжаю къ Иванову; тамъ засадили меня поневолѣ играть въ вистъ, и я долженъ былъ, въ угожденіе ихъ, просидѣть за симъ цѣлый день и вечеръ. Наконецъ, ужинаемъ, рѣзвимся, веселимся, сожигаемъ маленькій фейерверк и тѣмъ оканчиваемъ сей день, и я возвращаюсь на квартеру въ удовольствіи, ибо шло все хорошо и ладно.
Настаетъ за симъ 15-е декабря и уже 55-й день пребыванія моего въ Козловѣ. Въ этотъ день, всѣ бывшія происшествія были для меня сущею загадкою, ибо я не постигалъ къ чему онѣ всѣ клонились, и думая, что можетъ быть и ихъ устрояла и располагала невидимая рука Господня, ожидалъ, что разрѣшитъ все время. Вставши, по обыкновенію, очень рано, спѣшилъ я изготовлять почту и заготовленныя сочиненія свои для отсылки въ Москву, для печати, занимаясь тѣмъ все утро. Потомъ поѣхалъ я къ Рахманову, осматриваю у гусара его больную ногу, и увидя антоновъ огонь, даю совѣтъ, чѣмъ скорѣе его захватывать и лѣчить ногу. Отѣ него поѣхалъ къ Черневскому лѣчить больную жену его, но ей уже полегчѣло. Я прошу его о дѣлѣ, и онъ обѣщалъ въ тотъ день окончить все, — от него поскакалъ я къ барону. Ему также полегчѣло, и онъ дивился, для чего по сіе время не исполнено всего по нашему дѣлу. Оттуда скачу въ кантору, куда съѣхались уже всѣ, но изъ судей былъ только одинъ Черневскій. Мы ждемъ милости Господней. Но что-то остановилось, и дѣло наше не подписывается. «Господи! что такое?» говоримъ; и слышимъ, что остановилось за нерѣшимостію, кого послать изъ землемѣровъ. Я упоминалъ уже, что Рахманова догадало просить Кузьмина, какъ проворнѣйшаго изъ всѣхъ, и баронъ его и посылалъ; но Черневскій, по какой-то злобѣ на него, никакъ того не хотѣлъ. Пошли споры и пересылки. Говорятъ намъ, что хотятъ отправить съ нами дурака Судакова, мы охаемъ и не знаемъ, что намъ съ симъ шутомъ и болваномъ будетъ дѣлать; стараемся всячески сіе отклонить, но ни что не успѣваетъ! Судья закарячился! Поѣхалъ секретарь къ барону и повезъ къ нему бумаги наши.
Между тѣмъ, по планамъ въ разсужденіи нарѣзки покупной и завладѣнной земли г. Бѣляевымъ въ нашей Пандинской округѣ, вышел-было опять споръ от г. Салтыкова; но, по счастію, я, вошедъ въ посредничество и разбирательство сего ихъ спора, успѣлъ и оный прекратить и оставить ихъ въ удовольствіи. Секретаря всѣ дожидались очень долго, но не могли дождаться; и всѣ ушли изъ канторы, но мы съ Рахмановымъ остались еще дожидаться. Ждали, ждали, да и стали! Наконецъ, идемъ пѣшкомъ къ директору обѣдать, куда пріезжаетъ. къ намъ секретарь и сказываетъ, что баронъ опредѣленіе о посылкѣ землемѣра подписалъ, а прочіе нѣтъ. «Экое горе, говоримъ, что дѣлать: надобно ѣхать послѣ обѣда опять къ Черневскому и просить?» Находимъ у него землемѣра Буксгеведена, просящаго, чтобъ его послали. Черневскій намъ прямо и съ клятвою сказалъ, что Кузьмина не пошлетъ. Всѣ просьбы Рахманова не успѣваютъ ни мало. Нечего дѣлать, возвращаемся ни съ чѣмъ опять къ директору и играемъ въ карты; но и карты нейдутъ на умъ, говоримъ опять о своемъ дѣлѣ, думаемъ, совѣтуемъ между собою и рѣшаемся ѣхать къ барону. Сидимъ у него вечеръ и сказываемъ, что судьи меньшіе не хотятъ подписывать опредѣленіе. Баронъ вздурился: хочетъ на своемъ сдѣлать.
Директоръ того еще больше хочетъ на своемъ поставить. Мы попались между ссорою ихъ, досадуемъ, что за насъ и по нечаянности такъ все вышло. Наконецъ возвращаемся опять къ Иванову, играемъ и у него ужинаемъ, а тѣмъ и кончился сей бурный и хлопотливый и безпокойный день.
Наконецъ, наступаетъ 16-е число мѣсяца декабря. Въ оный находясь въ совершенной неизвѣстности о томъ, чѣмъ оный кончится и что произойдетъ далѣе, одѣвшись по-утру поѣхалъ я въ кантору и велѣлъ сдѣлать достальную нарѣзку промѣненнымъ землямъ и оттушевать оныя. Сіе тотчасъ было и исполнено. Оттуда пріѣхалъ я къ Рахманову узнавать, не знаетъ ли онъ вновь чего, и вмѣстѣ съ нимъ свое горе мыкать; но ему столько-жъ мало было извѣстно, сколько и мнѣ. Вздумали послать провѣдать о секретарѣ. И какъ услышали, что онъ поѣхалъ къ Черневскому, то рѣшились и сами туда же съ г. Рахмановымъ ѣхать. Однако секретаря тамъ уже не застали, а г. Черневскій обрадовалъ насъ, сказавъ, что онъ наконецъ, по просьбѣ барона, дѣло наше подписалъ, и поздравлялъ насъ, съ окончаніемъ онаго.
Нельзя изобразить, какъ много оба мы обрадовались, сіе услышавъ: обоимъ намъ жизнь Козловская уже понаскучила. И какъ оставалось намъ тогда помышлять уже о сборахъ къ отъѣзду, то тотчасъ поѣхали мы, благодарить барона. Посидѣвъ у него, проѣхали къ Рахманову пить кофе, и гдѣ насъ уже оный дожидался. Туда пріѣхали, также Ивановъ, Морозовъ, Буксгеведенъ и лѣкарь. Напившись кофе, мы разъѣхались врознь: я поѣхалъ въ кантору искать межевщика, но его тамъ не засталъ, но попроворилъ, по крайней мѣрѣ, указами. Тотчасъ были и тѣ подписаны и готовы, ибо всѣ старалися намъ помогать. По возвращеніи на квартеру, приходилъ ко мнѣ Николай Степановичъ, меньшой братъ г. Рахманова, и посидѣлъ; потомъ былъ у меня и межевщикъ и я его поподчивалъ. Проводивъ его, пошелъ я обѣдать къ Иванову; тамъ засадили меня тотчасъ опять играть въ карты, и день сей былъ мнѣ и въ игрѣ счастливъ, я выигралъ болѣе шести рублей. Но послѣ обѣда, бросивъ карты, спѣшилъ исполнить долгъ, и поѣхалъ благодарить втораго члена, у котораго я еще не былъ. Отблагодаривъ его и посидѣвъ, проѣхалъ къ городничихѣ; тамъ, напившись съ лѣкаремъ чаю, поѣхалъ къ барону; у него посидѣвъ, съ нимъ распрощался и проѣхалъ къ Иванову; от него ходилъ къ Морозову, секретарю, и у него посидѣлъ и, поблагодаривъ, пошелъ опять къ Иванову, а оттуда домой, гдѣ нашолъ купца Бородина и при немъ уклалъ всѣ свои книги и буторъ и собрался въ путь. Но какъ дѣлать было нечего, то, простившись съ Бородинымъ, пошелъ опять къ Иванову, чтобъ тамъ ужинать, гдѣ услышалъ, что Рахмановъ мой, вмѣсто того, чтобъ спѣшить собираться и проворить дѣломъ, поскакалъ играть съ пріѣзжими, и проигралъ 120 рублей. Между тѣмъ дѣло наше все шло своимъ чередомъ. Назначенный межевщикъ, будучи человѣкъ проворный, вертѣлъ и крутилъ всѣмъ дѣломъ, принималъ, переписывалъ дѣла; собирали команду и отправляли. Наконецъ пріѣхали и хозяева, и мы отъужинавъ, распрощались со всѣми. Рахмановъ положилъ ѣхать на другой день въ обѣдъ, а я — съ полуночи.