Наконецъ, къ вечеру собрались всѣ бурмистры, старосты и лучшіе люди изъ всей волости и составили равно какъ маленькій сеймъ. Присылаются ко мнѣ власно какъ депутаты, и я ѣду въ канцелярію. Вся она набита была лучшими и богатѣйшими мужиками. Я предлагаю имъ полученныя мною бумаги, читаю самъ, толкую, увѣщеваю, предлагаю совѣтъ, что не худо бы имъ сдѣлать то въ угодность Государынѣ и въ благодарность за ея къ нимъ милости, въ разсужденіи платежа ими толь малаго оброка и за охраненіе ихъ ото всѣхъ постороннихъ притязаній и за всѣ выгоды, которыми они несравненно предъ всѣми другими казенными крестьянами пользуются; и дѣлаю наконецъ пропозиціи, какъ бы сіе сдѣлать. Но они шумятъ, кричатъ, несутъ околесную, говорятъ и дѣло, упираются, не хотятъ, спорятъ, упрямятся, не знаютъ сами, что дѣлать, и все дѣло кончилось еще ни на чомъ, а только выпросили себѣ срока на ночь — подумать о томъ между собою. Я дозволяю сіе и въ худой надеждѣ разстаюсь съ ними до утрева.
Въ сіе утро обрадовался я, увидѣвъ сына моего, пришедшаго опять ко мнѣ въ кабинетъ заниматься своими дѣлами. Ему полегчѣло и оказалось, что была то обыкновенная простуда. Онъ занимался около сего времени списываніемъ тѣхъ финляндскихъ морскихъ картъ, которыми украшается мой русской атласъ, и кои мнѣ во время послѣдней Шведской войны очень пригодились.
Едва только ободняло, какъ пришли ко мнѣ оба мои совѣтники, для конференціи о тогдашнемъ нашемъ дѣдѣ. Поговоривъ съ ними, отправляюсь я въ канцелярію. Тамъ, какъ въ парламентѣ, говорю съ челомъ всей волости и требую, чтобъ сказали либо то, либо сё. Но они все еще мнутся, все несутъ околесную, сущій вздоръ, и хуже еще вчерашняго. Я досадую, уговариваю, увѣщеваю, употребляю все, что должно и можно, но все мало успѣваетъ. Переписываю (sic) самъ резоны ихъ, для чего не хотятъ; симъ они довольны, но дѣла не говорятъ; я употребляю и «волчій ротъ и лисій хвостѣ» — и кое-какъ наконецъ, склоняю и довожу до того, что сказали цѣну и на предлагаемое рѣшились.
Все сіе отняло у меня большую половину дня тогдашняго, и сей случай доказалъ, что эдакихъ глупцовъ, грубіяновъ, нечувствительныхъ и неблагодарныхъ людей, каковы были тамошніе волостные крестьяне, трудно было въ иныхъ мѣстахъ найтить. Они поступили при семъ случаѣ, какъ сущія каналіи и, въ благодарность за все свое благоденствіе и милости монаршія, явили себя сущими грубіянами и бездѣльниками и подтвердили вновь справедливость словъ, мною часто объ нихъ говариваемыхъ, а именно, что они превеликіе только охотники до свиней, любятъ ихъ водить, любятъ ихъ кормить, любятъ съ ними жить, любятъ ихъ ѣсть, да и сами свиньи. Они не только не хотѣли того сдѣлать, чего желала Государыня, но и хлѣбу такую цѣну положили, какая неслыханна, совсѣмъ безстыднѣйшую и вдвое больше противъ обыкновенной, но я радъ уже былъ, что они что-нибудь сказали. Но какъ бы то ни было, но сіе навлекло мнѣ много работы, я принужденъ былъ писать репорты и большое письмо въ Петербургъ, описывать въ немъ все происходившее и трудиться надъ тѣмъ цѣлый почти вечеръ, и написавъ все, отправляю съ тѣмъ ввечеру нарочнаго курьера.
Между тѣмъ, пріѣзжали къ намъ въ сей день къ обѣду наши молодые. И какъ они собиралися уже ѣхать въ Москву, то начались новыя уговариванія меня имъ сотовариществовать, но мнѣ, для вышеупомянутыхъ обстоятельствъ, и помышлять о томъ было не можно, а сверхъ того и не весьма хотѣлось, а особливо для избѣжанія многихъ излишнихъ издержекъ, которыя и безъ того въ минувшій годъ были очень значительны, но женѣ моей что-то отмѣнно хотѣлось съ ними ѣхать, и я почти нехотя рѣшился отпустить ее съ сыномъ и второю моею дочерью и дозволить имъ съѣздить на короткое время въ Москву, чѣмъ всѣ они были и довольны.
Въ сей путь отправились они, однако, не прежде какъ черезъ три дни послѣ того, которые проведены были ими въ сборахъ, а я во всѣ праздныя минуты, остававшіяся от угощенія пріѣзжавшихъ къ намъ кой-какихъ гостей и от другихъ моихъ хлопотъ, занимался сочиненіемъ статей для своего «Экономическаго Магазина», которыхъ хотѣлось мнѣ какъ можно болѣе отправить въ Москву съ своими родными. Между тѣмъ, перетревожил-было меня пронесшійся слухъ, будто-бъ намѣстникъ нашъ назначается въ Москву на мѣсто Еропкина главнымъ командиромъ; но, по счастію, былъ онъ совсѣмъ неосновательный, о чемъ узнавъ, успокоился я опять духомъ.
Наконецъ, въ 17-й день генваря собралась жена моя съ дѣтьми въ свою московскую поѣздку, почему, препроводивъ все утро въ писаніи въ Москву писемъ и собравши ихъ совсѣмъ въ путь, поѣхали мы всѣ изъ дому по-утру. Она въ Москву, а мы провожать ихъ до Ламокъ и пріѣхали туда къ обѣду. Тамъ нашли мы зятя и дочь, насъ уже дожидающихся, и провели съ ними и нѣкоторыми бывшими у нихъ гостьми остаток дня сего и вечеръ и съ особливымъ удовольствіемъ. Я былъ въ сей разъ еще впервые въ Ламкахъ такъ, какъ у своихъ ближайшихъ родныхъ, и уже запросто, безъ всѣхъ церемоній, и могъ тамъ быть такъ, какъ у себя въ домѣ, въ совершенной свободѣ. Молодая хозяйка утѣшала насъ своею заботливостью о хозяйствѣ и своею ласкою къ намъ, а особливо попеченіемъ о угожденіи во всемъ мнѣ. Они обходились съ мужемъ, какъ влюбленные любовники, и казались быть довольными своимъ жребіемъ, и у меня не одинъ разъ навертывались слезы на глазахъ, при размышленіи о томъ, что Богъ пристроилъ первую мою дочь симъ образомъ къ мѣсту. Я благодарилъ Его изъ глубины моего сердца и просилъ о принятіи сихъ молодыхъ супружниковъ въ милостивое Свое покровительство и о сниспосланіи имъ Своей милости, также и о томъ, чтобъ такимъ же образомъ помочь мнѣ пристроить и прочихъ моихъ дочерей къ мѣсту. Впрочемъ, въ сей вечеръ было все мое семейство и ужинало въ Ламкахъ вмѣстѣ, и время сіе едвали не наипріятнѣйшее было въ моей жизни: всѣ мы были здоровы, веселы и спокойны; никакія дальнія заботы не обеспокоивали сердца наши, а все шло еще хорошо и пріятно.
Въ наступившій за симъ день встали мы всѣ довольно рано, и хозяева, собравшись къ свѣту, отправились въ Москву. Жена моя, съ обѣими старшими дочерьми, Настасьею и Ольгою и моимъ сыномъ сотовариществовала съ ними; а я съ матушкою тещею и меньшою дочерью Катериною поѣхали назадъ въ Богородицкъ и остались одни.
Молодымъ моимъ ѣхать въ Москву и хотѣлось, и нѣтъ. Побудило ихъ къ тому наиболѣе то обстоятельство, что зять мой былъ тысячный тремя или четырьмя долженъ, который долгъ, по достатку его, хотя и не составлялъ дальней важности, но дочь мою озабочивалъ. Они имѣли нѣкоторую надежду къ полученію въ Москвѣ денегъ, для заплаты сего долга, а затѣмъ болѣе и поѣхали; что-жъ касается до моей жены, то поѣхала она отчасти для покупокъ, отчасти [для] дочерей меньшихъ и сына, да и для самой замужней. Съ сыномъ моимъ условились мы переписываться въ сіе отсутствіе, и я поручилъ ему множество кой-какихъ коммиссій, для исправленія вмѣсто себя.
Такимъ образомъ, остался я почти одинъ дома въ уединеніи. И какъ около сего времени было у насъ, за отсутствіемъ командира моего, все тихо и смирно, да и дѣлъ по волости никакихъ особыхъ не случилось, то и началъ я время свое препровождать въ обыкновенныхъ своихъ упражненіяхъ, въ читаніи разныхъ книгъ и въ писаніи, и провелъ въ томъ болѣе осьми дней, безъ всякихъ особыхъ приключеній, а досадовалъ только, что временемъ мѣшали мнѣ тѣмъ заниматься пріѣзжавшіе и приходившіе ко мнѣ, не столько интересные и пріятные, сколько скучные го-стп, которымъ иногда я такъ былъ не радъ, что не знавалъ, какъ ихъ от себя и выжпть, и уже не одинъ разъ Затѣвалъ, для непотерянія сихъ минутъ праздно, посылать за своими ребятишками, учащимися музыкѣ, и заставливалъ ихъ играть для узнанія ихъ въ наукѣ успѣховъ. Изъ интереснѣйшихъ -же гостей, пріѣзжавшихъ ко мнѣ въ теченіе сего періода времени, былъ, во-первыхъ, родня нашъ, Левъ Савичъ Крюковъ, пріѣзжавшій къ наыъ кидать себѣ кровь п прожившій у меня болѣе двухъ сутокъ, а другой, прискакавшій ко мнѣ па почтовыхъ и совсѣмъ мною неожпдаемый, былъ то славный козловскій щоголь, котораго прозвали мы тамъ маркизомъ де-К у раемъ, или, прямѣе сказать, одинъ изъ тамошнихъ межевщиковъ, г. Ванюковъ, Николай Семеновичъ, особа весьма отличная въ Козловѣ. Онъ далъ мнѣ еще въ Козловѣ обѣщаніе ко мнѣ заѣхать п сдержалъ свое слово, п я провелъ съ нимъ вечеръ довольно весело. Онъ разсказывалъ мнѣ многое о Козловскихъ происшествіяхъ, а того болѣе о подробныхъ происшествіяхъ, бывшихъ при осадѣ и взятьѣ Очакова, наслышавшись о томъ от бывшаго при томъ и пріѣхавшаго оттуда князь Сергія Ѳедоровича Голицина, которыя повѣствованія были для меня отмѣнно интересны и пріятны и подали мнѣ послѣ поводъ къ описанію всего того въ особой книжкѣ, которая и понынѣ хранится у меня въ библіотекѣ. Я постарался угостить сего умнаго и ласкающагося ко мнѣ человѣка какъ возможно лучше, показывалъ ему свои картины и все, кидающееся въ глаза, и послѣ ужина проводилъ поскакавшаго далѣе въ свой путь въ Тулу.
Къ числу таковыхъ же пріѣзжавшихъ ко мнѣ разныхъ людей принадлежалъ и нашъ деревенскій попъ и мой прежній отецъ духовной Евграфъ. Сей, будучи превеликимъ охотникомъ говорить, надоѣлъ мнѣ какъ горькая рѣдька. Онъ пробылъ у меня без-мала двое сутокъ, и безпрерывными своими повѣствованіями и разсказами не допустилъ меня ни въ чемъ порядочно упражняться. Они мнѣ уже такъ наскучили, что не одинъ разъ я предпринималъ нарочно во время оныхъ читать и писать и иныя дѣла дѣлать, и всячески давать ему знать, что я не хочу его слушать, и что онъ мнѣ мѣшаетъ, но ничто не помогало. Онъ продолжалъ безпрерывно свое дѣло и обращался мнѣ въ тягость, и на — силу — на — силу сжилъ я его съ своихъ рукъ и проводилъ со двора, давъ ему нѣсколько рублей на дорогу.
Пріѣзжалъ онъ ко мнѣ нарочно и не безъ дѣла, и оное относилось болѣе до чудака, моего двоюроднаго братца, Михайла Матвѣевича и до его дома. Отѣ него услышалъ я, что сей жалкій человѣкъ не только не отставалъ от своего проклятаго ремесла, пьянства и драки, но часъ — от — часу становился хуже и спѣшилъ скорыми шагами къ своей погибели. Въ порок сей вдался онъ уже такъ около сего времени, что ничто не въ состояніи было его исправить, и мы дивились даже, какъ онъ еще живъ былъ. Но жалко было то, что вмѣстѣ съ нимъ погибали его дѣти. Попъ сказывалъ мнѣ, что, при его распутной и негодной жизни, сдѣлалась будто бы и самая его дочь таковою-жъ, а сынъ весь избитъ, изувѣченъ, и что не великъ прок и надежда была и въ ономъ. Далѣе сказывалъ мнѣ онъ, что за дочь его сыскался уже женихъ, и что онъ нарочно за тѣмъ и пріѣхалъ, чтобъ меня о семъ увѣдомить, и говорилъ, что, по всѣмъ обстоятельствамъ, надобно-бъ спѣшить отдавать ее замужъ. Я всему тому и вѣрилъ, и нѣтъ. Но то была правда, что чудак сей дѣлалъ величайшее пятно и безчестіе нашей фамиліи, и она сколько мною славилась, столько имъ чернилась, что, натурально, меня очень огорчало. Впрочемъ, обрадовалъ меня попъ сей привезеніемъ извѣстія, что наши дорожные хотя от крайней дурноты дороги и много безпокойства претерпѣли, но доѣхали благополучно до Серпухова.