Пока я ее поднимал, мальчишки и след простыл. Но я не расстроился. Дело было начато, теперь я все равно найду Малыша.
Увлекшись этой идеей, я не заметил, как оказался около Наташкиной двери.
При этом я стал так отчаянно звонить, как будто я уже привел Малыша и он вился около моих ног. Я стал повизгивать и лаять и услышал, как Наташка замерла с той стороны. А затем от волнения долго не могла открыть двери.
Но когда она наконец открыла и я увидел ее, то пожалел о своей шутке. Она стояла передо мной в длинной, до полу, ночной рубашке, с лицом, густо усыпанным маленькими зелеными точками, как веснушками. Это ее прижгли зеленкой.
– Что с тобой? – испуганно спросил я.
Наташка не ответила, она шарила глазами по лестнице, надеясь увидеть Малыша.
– Извини, – сказал я. – Это я сам лаял… Неудачно пошутил.
– Я заразная, – ответила Наташка. – У меня ветрянка.
– Ерунда! – успокоил я ее.
– Она передается по ветру, – предупредила Наташка.
– Во-первых, здесь нет ветра, – сказал я. – А во-вторых, – и соврал, – я уже болел ветрянкой. – Решительно вошел в коридор и скомандовал: – А ну, живо в постель!
Наташка послушно легла под одеяло, и теперь на белом еще больше выделялись ее нелепые зеленые веснушки.
– Ты на меня не обиделась? – спросил я. – За ту историю.
– Нет, – сказала она, – ты же не виноват. Мне все рассказали.
– Я держался, но сама понимаешь, сила на ее стороне. Она почти озверела. И ты тоже хороша, не проснулась… А может быть, вы помирились? – с надеждой спросил я.
– Посиди около меня, – вместо ответа сказала Наташка. – И почитай. Ты ведь ее не боишься?
– Я?! С чего это ты взяла? – спросил я. – Что тебе почитать?
– «Золушку», – потребовала Наташка.
Я сел около нее и взял «Золушку».
– Боря, – спросила Наташка, – ты еще не ездил к тете Оле?
– Нет, – ответил я, – но обязательно съезжу, не волнуйся.
– Боря, как ты думаешь, кем мне стать в цирке?
– Пойди в акробатки, – сказал я. – Будешь летать под куполом цирка.
– Под куполом я боюсь, – созналась Наташка.
– Ну, в дрессировщики тигров, – предложил я. – Интересно.
– Тигров я тоже боюсь.
– Тогда в ученики к фокуснику.
– Вот хорошо, буду фокусником, – решила она. – Читай…
– «Жил-был один человек, – читал я. – Умерла у него жена, и остался он вдвоем с дочерью… Вскоре он женился во второй раз на самой гордой и сердитой женщине на свете…»
Вот тут-то и произошла неприятность. Только я подумал, что Наташка не случайно выбрала эту сказку, что она думает, что эта сказка почти про нее, что поэтому она себе и имя для цирка выбрала Золушка, как в дверях комнаты появилась Надежда Васильевна.
Я не слышал, как она вошла. В руках у нее был громадный резиновый крокодил.
Мы поздоровались, оба испытывая неловкость. Я ей сказал, что читаю Наташке сказку, хотя это и так было понятно.
– А ведь Наташа заразная, – сказала Надежда Васильевна и строго добавила, обращаясь к ней: – Хорошо ли это будет, друг мой, если ты заразишь ветрянкой Борю?
Теперь обращение «друг мой» совсем мне не понравилось. Она определенно не умела обращаться с детьми. Ну кто им так говорит: «друг мой»?
Конечно, в ответ на эти слова Наташка вызывающе повернулась к стене и не пожелала объяснить действительное положение дел.
– А я болел ветрянкой, – сказал я.
– Тогда не страшно, – обрадовалась Надежда Васильевна, – тогда все в порядке. Посмотрите, что я принесла. – Она показала нам крокодила.
Никто не удивлялся, ни я, ни Наташка, хотя Надежда Васильевна явно хотела нас потрясти. В воздухе все еще висели ее слова «друг мой», холодные, как ледяной ветер.
Но Надежда Васильевна не сдалась. Отчаянный человек, она присела на корточки, опустила свое ценное приобретение на пол, и крокодил начал лениво и смешно открывать и закрывать крокодилову пасть.
Смех Надежды Васильевны одиноко и коротко прозвучал в комнате.
– Это самый веселый в мире крокодил, – сказала Надежда Васильевна. – Он умеет лечить ветрянку.
– Ничего крокодил, – уныло сказал я.
Наступила неловкая пауза, которая затягивалась и затягивалась, и молчание уже было бесконечным. Я сидел скорчившись на стуле, Наташка лежала лицом к стене, показывая нам спину, а Надежда Васильевна так и осталась сидеть на корточках около крокодила.
А крокодил по-прежнему нелепо и ненужно открывал и закрывал пасть: у крокодила были зеленые глаза, красный язык и много-много белых пластмассовых зубов.
Наконец Надежда Васильевна встала и безразличным голосом объявила:
– Раз тебе не нравится крокодил, то будем пить чай. Я принесла свежие булочки.
– Не хочу чаю, – капризничала Наташка. – Хочу, чтобы Боря дочитал про Золушку.
– Хорошо, друг мой, – согласилась Надежда Васильевна. – Пока Боря тебе дочитает, вскипит чайник и ты как раз захочешь чаю.
Она вышла из комнаты, а Наташка показала ей в спину язык, потом, передразнивая, сказала:
– «Друг мой»!
– «Жил-был один человек…» – начал я читать.
– Читай погромче, – потребовала Наташка.
– «Умерла у него жена, и остался он вдвоем с дочерью. Вскоре он женился во второй раз, на самой гордой и сердитой женщине на свете… С первых же дней мачеха стала обижать девушку. Она плохо кормила ее и заставляла делать самую тяжелую работу…»
В это время в комнату с самым решительным видом вошла Надежда Васильевна.
– Боря, – перебила она меня, – ты читаешь без выражения. Дай-ка мне книгу. – Она забрала книгу, но, вместо того чтобы дочитать «Золушку», стала листать страницы: – Лучше я тебе почитаю новую сказку. «Золушку» ты уже знаешь на память… Вот. Хорошая сказка. – И начала читать: – «Жил да был солдат, и было у него трое детей, а жены не было. Но солдат не тужил с детьми, он был настоящий солдат: умел стирать и штопать белье, топить печь, рубить дрова, варить щи и кашу. Но тут началась война, и солдат собрался в поход. Перед этим он женился на молодой женщине, чтобы не оставлять детей одних. Женщина оказалась на редкость доброй и внимательной к детям. Но только солдат ушел из дому, как она тут же переменилась…» – Вдруг она прекратила чтение, но я, сидя с нею рядом, успел заглянуть в книгу и дочитал строку, которую она не прочла: «…и стала настоящей злой мачехой».
– Вот так надо читать, – сказала она, – четко и выразительно. – И захлопнула книгу. – А сейчас я принесу вам все-таки чай. – Она стремительно вышла из комнаты, ее уход был похож на бегство.
При этом она задела ногой крокодила, и он снова стал «работать» пастью. Я рассмеялся: ну и автомат! Потом посмотрел на Наташку и увидел, что она тихо плачет и по щекам у нее текут зеленые слезы.
– Ты чего? – возмутился я.
– А я знаю эту сказку, – сказала Наташка. – Она тоже про злую мачеху.
И ей стало совсем себя жалко, и слезы у нее полились еще сильнее.
– А ну перестань! – сказал я. – Если в цирке узнают, что ты плачешь от каждой сказки, хорошо ли это будет, «друг мой»?
Через несколько дней после этого Надежда Васильевна собрала вещи и уехала. Представляете, уехала! Совсем, навсегда, подхватив свою виолончель и чемодан.
Головы наших кумушек торчали в окнах, их взгляды сопровождали ее от дверей подъезда до такси. И откуда они пронюхали все в одну секунду?
Но расскажу по порядку.
Незадолго до ее отъезда у нас произошел тяжелый разговор. Может быть, если бы не было этого разговора, все сложилось бы по-другому.
Мы шли вместе: я – в школу, она – на репетицию. Я знал, что Надежда Васильевна опаздывает, но она не обращала на это внимания. Видно, ей нестерпимо нужно было поговорить со мной. Я, чтобы ускорить дело, сообщил ей сногсшибательную новость о том, что Наташка собирается уйти в цирк.
Она сначала смутилась и стала судорожно перекладывать виолончель из одной руки в другую, будто виолончель потяжелела и нести ее стало неловко. Этим она занималась несколько минут, потом рассмеялась, кстати довольно неуверенно, и сказала:
– Ну, это детские забавы. Кто из нас в трудную минуту не собирался куда-нибудь бежать.
– Может быть, она никуда и не убежит, но она собирается, – произнес я с расстановкой, подчеркивая слово «собирается».
Я не рассчитывал на то, что Надежда Васильевна после этого уедет, просто хотел, чтобы она была внимательнее с Наташкой и хотя бы перестала называть ее «друг мой», раз Наташке это не нравится.
А она уехала.
Правда, впоследствии выяснилось, что она это сделала совсем не из-за моих слов. Здесь было дело посерьезнее. Надежда Васильевна считала, что уступками любовь не завоюешь. Она была человеком сильных страстей. Ей надо было все или ничего.
Но это я уже потом понял, а пока плыл в бурном потоке событий и радовался тому, что к Наташке пришло избавление, раз Надежда Васильевна ушла от них. Наивный человек! Как я мог ничего не понять, как мог решить, что все кончилось благополучно и теперь вновь наступит райская жизнь?
Разве я подумал при этом о дяде Шуре? О Надежде Васильевне? И о том, что, может быть, именно Наташка самый неправый человек в этой истории? Потом, когда я пересказал все это тете Оле, она мне сказала: «Ты действовал, прости меня, глупо… Тебе надо было достучаться до сердца Надежды Васильевны, и она бы тебе открылась».
Да, так вот как это было.
Когда я возвращался из школы, то увидел возле нашего подъезда такси.
– Эй, парень, двадцать седьмая квартира на каком этаже? – крикнул мне шофер.
– На седьмом, – ответил я. – Это мои соседи.
– Передай, что прибыл, – попросил шофер.
Я вбежал в подъезд, вскочил в лифт, размышляя, кому понадобилось такси в такое время, когда Надежда Васильевна и дядя Шура на работе.
Дверь открыла Наташка. Она была чем-то сильно взволнована, это сразу было заметно, потому что тут же выпалила:
– Надежда Васильевна уезжает! Совсем.
Вот тут я ахнул. Все-таки этого я не ожидал.