мог, как такой неутомимый охотник мог устать от сравнительно небольшого труда. К этому лентяю не хотелось относиться с прежним, дружелюбием. Да и сам Пятница вел себя иначе.
Он еще боялся своего господина и смотрел, как на высшее существо, которое может его заставить делать все, что угодно, но его уж не тянуло самому поговорить и посмеяться с ним.
Между тем, ближайшие дни сулили много работы. Хлеб еще не весь был убран, кроме того необходимо было увеличить поле в виду нового едока и вообще позаботиться о запасах.
Робинзон боялся, что дикарь, перестав его бояться, перестанет и слушаться и будет годен лишь для охоты, и потому не бросал своего повелительного голоса и обращения. Чтоб объяснить ему необходимость работы, он постарался указать на приближающееся дождливое время. Оказалось, что Пятница отлично его знает. С забавными ужимками, стал он показывать, как несчастны бывают люди в это время года: как они прячутся в пещеры, как не находят достаточной пищи и худеют, как сыро и холодно бывает кругом. Робинзон одобряюще объяснил, что с ним Пятница может не бояться всех этих бед, что они будут и сыты и в тепле. Тот внимательно выслушал это объяснение, но, по-видимому, не согласился с ним. Он ответил, что Робинзону хорошо, потому что он белый, птицы и звери слушаются его, ему же все равно будет плохо.
Трудно было объяснить что-нибудь яснее, и Робинзон решил, что время само докажет его правоту, пока же приходилось действовать просто приказанием.
Пятница был очень силен и ловок, но его усердие первых дней почти пропало. Он покорно делал все, что приказывал ему Робинзон, но, видимо, без малейшего удовольствия. Несколько раз случалось так, что объяснив ему, что от него требовалось, Робинзон уходил и работал в другом месте, но, вернувшись, находил своего товарища либо спящего в тени дерева, либо стреляющего в птиц. Только тогда и работал он, когда тут же, за его спиной стоял Робинзон и беспрестанно понукал его.
— Почему ты не работаешь? — спрашивал он лентяя.
— Устал! — неизменно отвечал тот.
Но все же, работая усердно сам и заставляя работать Пятницу, Робинзон успел и приготовить, и засеять поле, и сделать все нужные запасы.
Раз утром он был разбужен жалобными стонами Пятницы.
— Что с тобой? Болит что-нибудь?
— Холодно… плохо… вода… — испуганно проговорил тот, указывая пальцем наружу.
Действительно, шумел сильный дождь, и слышно было завывание ветра. Пятница, должно быть, успел прогуляться, потому что волосы его были мокры, и он дрожал всем телом.
— Ничего, не бойся: тебе будет хорошо! — ободряюще сказал Робинзон и бросил ему одеяло из козьих шкур, в которое тот с наслаждением закутался.
— Есть хочу! — просительно протянул он опять, вероятно опасаясь, что с холодом пришел и голод.
— Сейчас поедим! Разве ты забыл, сколько мяса у нас насушено? А мука? А изюм? А кокосы и ананасы? Молока стоит два горшка!
Пятница даже привскочил от радости. Он, видимо, сейчас только в первый раз сообразил, как полезны запасы.
— Ай, хорошо! Ай, хороший Робин! — восклицал он.
— Ну вот, видишь! А ты ленился работать. Теперь будет хорошо и тебе и мне. Не станешь больше, сердиться на работу?
— Нет! Белый хороший, запасы хорошие…
— Если так, затопляй-ка печку и давай варить горячий суп, чтобы согреться!
Пока дикарь проворно исполнял это приятное приказание, Робинзон, глядя на него, думал о том, что до сих пор тот повиновался ему отчасти из благодарности за спасение его жизни, отчасти из страха. Сейчас он, кажется, впервые сознал, насколько Робинзон умнее его.
Все последующие дни Пятница был необыкновенно услужлив и не переставал удивляться предусмотрительности Робинзона, которую он никак не мог понять. Так как он продолжал зябнуть, то Робинзон снова предложил ему одежду, которую на этот раз тот принял с удовольствием и часто сверху кутался еще в одеяло. Вообще, непогода действовала на бедного дикаря очень плохо: он целые дни готов был неподвижно сидеть у огня или спать, закутавшись как можно плотнее.
Робинзону казалось, что он похож на животное, переживающее зимнюю спячку.
XIVНЕЛАДЫ. БОЛЕЗНЬ И ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Настали снова теплые дни. Солнце обсушило землю, все зазеленело и расцвело снова. Воскрес и Пятница. Прежде всего он схватился за лук и стрелы.
— Идем! Идем! Много птица стрелять будем! — тянул он Робинзона. За время дождей он сильно подвинулся в английском языке и теперь довольно свободно мог объясняться.
Но как ни полезно и приятно было сходить иногда на охоту, но не ждали и другие работы, а к ним у Пятницы не было ни малейшей склонности. Он словно забыл, почему был сыт во время дождей, и старался всячески избавиться от труда.
Раз Робинзон, обходя утром свое поле, заметил, что дикие козы сломали в одном месте изгородь.
Он позвал Пятницу, показал, в чем дело, велел заделать отверстие, а сам занялся чем-то другим.
Работа была нетрудная и небольшая, но, заглянув на другой день, Робинзон убедился, что отверстие разломано было шире, и порядочный клин ячменя был объеден козами. Он очень рассердился.
— Смотри, что вышло из-за твоей лени! Отчего ты не сделал того, что я велел?
— Я не мог! Топор сломался! Не будь сердит! — робко ответил дикарь, явно испуганный гневом своего господина.
Он указал на топор, соскочивший с топорища.
— Так отчего же ты не поправил топора? Смотри, сколько ячменя теперь пропало!
Пятница равнодушно взглянул на попорченное поле.
— Не будь сердит! Топор сломался! — упрямо повторил он. Робинзон видел, что тот просто боится его, и до поля ему нет никакого дела. Ни слова не говоря, он сам взялся за работу, а Пятница куда-то исчез.
Дня через два снова повторилось приблизительно то же. Пятнице поручено было принести плодов из лесу, с корзиной за спиной он ушел с видимым удовольствием, но прошло очень много времени, а он не возвращался. Робинзон начал беспокоиться, не случилось ли с тем чего недоброго, почудились уж дикари, незаметно высадившиеся на остров и взявшие его в плен. Он вскинул ружье на плечо и пошел на поиски. Пройдя немного, он вдруг заметил в кустах корзину, наполовину наполненную плодами, но самого Пятницы нигде не было видно. Робинзон решил подождать здесь. Немного времени спустя из лесу показался Пятница, За плечами у него были лук и стрелы, между тем, как из дому он вышел с пустыми руками. Не замечая Робинзона, он снял свое оружие, запрятал его глубоко в кусты и пошел за корзиной. И вдруг вздрогнул, встретив взгляд, следивший за ним.
— Где ты так долго был. Пятница? — спросил Робинзон.
— Не сердись! Мало было плодов! Искал далеко!
— Ты, верно, охотился?
— Не охотился, собирал плоды!
— А для чего же у тебя лук и стрелы лежат в том кусте?
Этот вопрос так смутил Пятницу, что он побледнел и выронил корзину.
— Белый все знает! — в ужасе проговорил он, падая на колени. — Не сердись! Не буду больше!
— Хорошо, Пятница, я не буду сердиться, только скажи мне правду, зачем ты обманывал меня?
— Я правду, — смиренно ответил дикарь. — Ты любишь хлеб и молоко, а я люблю убивать и есть. Ты сердит… Когда не знаешь, я стреляю!
Робинзон постарался объяснить ему, что он не сердит, но необходимость заставляет работать, но что Пятница, покончив с ежедневными делами, может охотиться сколько душе угодно. У него же самого было очень горько на душе. Какое доверие можно иметь к человеку, который совершенно не понимает того, что от него требуют, и обманывает на каждом шагу? Как знать, что бродит у него в голове дикаря.
Все больше исчезала надежда найти себе в дикаре товарища и друга.
Раз вечером оба пошли на морской берег с намерением поймать черепаху. Погода была не очень жаркая, воздух был необыкновенно ясен, и полоска земли, видная вдали, вырисовывалась на этот раз вполне отчетливо.
Робинзон ушел несколько вперед, оглянувшись, он не увидел Пятницы. Тогда он повернул обратно и вдруг остановился в изумлении. Пятница стоял на коленях у самой воды, протянув руки к полоске земли, по щекам его текли крупные слезы, все лицо выражало такую тоску, что у Робинзона сжалось сердце.
— Пятница, что с тобой? — окликнул он его.
Тот медленно навернул голову и едва выговорил от рыданий.
— Там, там моя земля! Мои братья!
— Тебе хочется вернуться туда? Тебе худо со мной? — дрогнувшим голосом спросил Робинзон.
Пятница уныло повесил голову.
— Там, что хочу, то и делаю, — проговорил он, и его блестящие глаза с нежностью устремились на родину, — там все мое, там мои братья, здесь я один!
— А я то? Разве я не с тобой?
— Ты? Ты — белый! Ты велишь, я делаю…
Больно кольнули Робинзона эти простые слова.
Вот и дикарь тоскует, он понимает, что они не друзья, не братья. На одну минуту у Робинзона явилось сильнейшее желание броситься к Пятнице на шею и сказать:
— Будем друзьями, я тоже одинок, как и ты! Не работай ничего, если не хочешь, я готов трудиться за обоих, только люби меня!
Но что-то остановило его.
«А вдруг Пятница ничего не поймет и просто обрадуется, что можно жить чужими трудами!»
И сдержав свой порыв, Робинзон просто ласково похлопал по плечу дикаря и сказал ему:
— Полно, Пятница, не горюй! Нам обоим скучно здесь, но пока делать нечего, надо терпеть, Пойдем-ка лучше домой, не надо нам и черепахи!
Пятница еще раз с тоской оглянулся на родной берег и тихо поплелся сзади. Обоим было очень тяжело.
На утро, оставив Пятницу толочь ячмень, Робинзон пошел доить коз, потому что это дело было особенно ненавистно его товарищу. На пастбище, среди травы, он заметил какой-то мясистый толстый корень, вероятно вырытый случайно копытами животных. По своей привычке пробовать все с виду годное в пищу, Робинзон отломил кусочек и положил в рот. Корень оказался очень приятного вкуса, и понемножку он съел его весь. Потом, взяв горшки с молоком, отправился домой.