Совместное заявление, как видно, не снимало разногласий, и они появились в первые же часы, когда началась интерпретация итогов визита.
Снова вернусь к упоминавшейся конференции в Принстонском университете в феврале 1993 года. Выступая там, бывший министр обороны Карлуччи признался, что сам он никогда не верил в программу СОИ, называл ее не иначе как «любимое бэби президента». Говорил, между прочим, что советское руководство переоценило значение СОИ. Но я-то думаю, не переоценило: мы ставили вопрос с принципиальной точки зрения, мыслили стратегически, ответственно, не хотели допускать гонку вооружений в космос. Это сорвало бы весь начавшийся процесс разоружения. Так я думал тогда, так думаю и сейчас.
Диалоги с Америкой
При составлении программы моего визита в Америку получилось так, что за пределы столицы мне вряд ли удастся выбраться. И дело было не только в дефиците времени — так, собственно, и американцы, и советские смотрели на первый визит. Наверное, сказывалось, что подобного визита не было с 1974 года. И уж очень много в связи с этим было волнений с обеих сторон, в каком «формате» его проводить. Президент Рейган, правда, говорил и писал мне, что он хотел, чтобы я посетил разные регионы Соединенных Штатов. Но когда речь пошла о программе, об этом как-то забыли. Служба безопасности, в первую очередь советская, тоже не хотела осложнений, настойчиво рекомендуя на первый раз ограничиться столицей.
Однако в конечном счете программа меня и всю делегацию, попросту говоря, «заперла» в Вашингтоне. Поэтому я начал думать, как все-таки и в этих рамках, за пределами официальных мероприятий, встретиться с американцами. И удалось организовать встречи с представителями американской общественности, ведущими издателями, редакторами, бизнесменами.
Программа Раисы Максимовны, кроме того, включала поездку по Вашингтону, посещение Национальной художественной галереи, беседу за чашкой чая у Памелы Гарриман с приглашением выдающихся женщин Америки.
В целом мы своей первой поездкой в США остались довольны и вернулись в Москву с большими впечатлениями. Позднее нам с Раисой Максимовной пришлось еще не раз побывать в Соединенных Штатах, посетить многие места на западе и востоке страны, познакомиться со срединной Америкой — не добрались только до самых южных штатов.
Мне нравятся американцы своей естественностью, раскованностью, демократизмом, жизнестойкостью и, конечно, приверженностью свободе. Но их образ жизни слишком отличается от нашего, адаптироваться к нему другим не так-то просто. Может быть, тут играют роль установки и стандарты, производные от того, что США формировались как страна эмигрантов.
Сознаюсь, в поездках в 1992–1993 годах я был приятно удивлен тем, с каким вниманием американцы отнеслись к моим лекциям. Так было в Фултоне, где я выступал на открытом воздухе перед 15 тысячами слушателей; в Стэнфорде меня слушали 12 тысяч; в Вирджинском университете на юбилее, посвященном 250-летию Джефферсона, — 25; в университете Эмори — 35 тысяч человек. Раньше я думал, что слушание лекций — занятие не для американцев. Но это оказалось не так и меня порадовало. Значит, мои представления были ошибочными или изменились (может быть, меняются!) сами американцы.
А вот от первого визита остались противоречивые впечатления. Еще тогда, когда шла работа над программой, и сам президент, и те, кто ему помогал, проявляли сдержанность, уж очень старались построить ее так, чтобы не дать «набрать очки» визитеру. Ничем другим не могу объяснить тот факт, что обсуждение вопроса о моем выступлении в конгрессе закончилось ничем. Кроме того, Рейгану приходилось маневрировать. Демократы, как я понимаю, не хотели, чтобы лавры за успехи во внешней политике целиком достались президенту-республиканцу. Эта тема обсуждалась в прессе, и в конце концов была предусмотрена моя встреча только с лидерами конгресса.
Нечто подобное было и во Франции, где я также выступал не в парламенте, а перед членами палаты, хотя присутствовали все основные «действующие лица». То же самое было в Англии. Американцы, видимо, решили следовать этому примеру.
Так или иначе, я остался доволен встречей с лидерами конгресса. Со многими конгрессменами у меня установились хорошие отношения, которые я поддерживаю и сейчас.
Странные вещи происходили с программой Раисы Максимовны. Предполагалось, что она будет иметь возможность не только обозреть из лимузина достопримечательности Вашингтона, но и остановиться в нескольких пунктах. Однако автомобильный кортеж с невероятной скоростью промчался мимо предусмотренных для ознакомления мест, где американцы рассчитывали встретиться с супругой Генерального секретаря ЦК КПСС. Им пришлось довольствоваться зрелищем мчавшегося автомобиля. Все были в недоумении, и прежде всего сама Раиса Максимовна, — в чем дело, почему нет остановок?! Ей пояснили: таково требование службы безопасности.
Пресса загудела, высказывая удивление поведением жены генсека, ибо организаторы не только намекали, а прямо заявляли: таково, мол, ее решение. Но этим не ограничилось. На протяжении всего визита со страниц американской печати не сходила тема о «холодной войне» между «первыми леди» — Раисой Максимовной и Нэнси Рейган. Раиса Максимовна и Нэнси — люди весьма разные и по жизненному опыту, и по профессиональным интересам. Нэнси — актриса, Раиса Максимовна — научный работник. Да и страны наши слишком своеобразны по своим традициям, в частности и в том, что касается положения супруги главы государства.
Признание определенного положения «первой леди» — не в традициях нашего общества. Да и для Раисы Максимовны такой проблемы не существовало. Другое дело — она близко к сердцу и с большой ответственностью приняла и мое избрание Генеральным секретарем, и дело, которое я начал. И старалась в меру сил и возможностей помогать мне во всем. Особенно в налаживании живых человеческих контактов во время зарубежных визитов и при приеме иностранных деятелей в Москве. Так что ни с кем она не «воевала», а, напротив, многое делала для взаимопонимания.
Не говоря уж о трудностях, которые пришлось преодолевать при обсуждении основной темы визита — разоружения, у нас с Рейганом возникали тогда небольшие «стычки», своего рода отголоски все той же идеологической конфронтации. В одной из бесед президент начал мне «выговаривать». Я вынужден был прервать его и спокойно сказал:
— Господин президент, вы — не судья, я — не подсудимый. Я представляю, как и вы, великое государство и рассчитываю, что наш диалог будет вестись на основе взаимности, равенства. Иначе у нас разговора просто не будет.
Моменты подозрительности, колкости присутствовали и при других встречах. Но постепенно их становилось меньше. Партнеры привыкали друг к другу, перестали «заводиться» с полуслова и «давать отпор» на всякое не пришедшееся по нраву заявление. А когда все-таки в ходе переговоров возникали острые столкновения — этого никогда не избежать, — старались смягчить ситуацию шуткой. Склонность к юмору у американцев, можно сказать, — черта национального характера. Думается, уже в ходе визита многое обдумал и перешагнул через сложившиеся у него стереотипы сам Рейган, а дальше всех пошел в этом смысле Шульц.
Американцы буквально засыпали письмами, приветствиями, обращениями советское посольство, которое являлось моей резиденцией. Газеты не пожалели полос, а телекомпании — времени для освещения всех подробностей визита.
На мое приглашение встретиться откликнулись: С.Вэнс, Г.Киссинджер, Дж. Кеннан; представители антивоенных организаций, Союза обществ дружбы; религиозные деятели: Дж. Бернардин, Б.Грэм, Э.Снайдер, А.Шнайер; ученые: С.Биалер, Р.Адамс, Д.Ток, Дж. Брадемас, Дж. Визнер, Д.Гамбург, К.Гелбрэйт, С.Дрел, С.Коэн, Б.Лаун, Дж. Симпсон, М.Шульман, Дж. Уолд, Дж. Стоун; деятели культуры: Г.Видал, Дж. Болдуин, Дж. Деневер, Р. де Ниро, Б.Ланкастер, А.Миллер, П.Ньюман, И.Оно, Д.Оутс, Г.Пек, М.Стрип.
Я назвал лишь часть из тех нескольких десятков выдающихся американцев, собравшихся в Овальном зале посольства. Были и с нашей стороны известные деятели науки и культуры. Встреча вызвала большой резонанс в Америке, да и у нас.
Свой разговор я начал, оттолкнувшись от писем, присланных мне из Америки, — только за 1987 год их было свыше 80 тысяч. Сказал о впечатлении от чтения этих волнующих документов. Политики и интеллектуалы отстают от того, что граждане наших стран уже осознают, чувствуют. Наверное, подошел момент, когда мы должны найти способ воспринять эти настроения, способствовать встречному движению. Мир изменился. Здесь присутствуют авторы и сторонники теорий «балансирования на грани войны», «сдерживания», «отбрасывания» и т. п. Но объект для таких теорий исчезает. Не поняв этого, мы не сможем вступить на путь оздоровления международных отношений, сотрудничества.
Конечно, моих собеседников интересовала моя оценка всего происходящего в Союзе. Тогда, в декабре 1987-го, впервые было сказано: «Мы начали нашу концепцию соединять с жизнью. Это задевает миллионы людей. Ближайшие два-три года (!) будут самыми болезненными. Все должно измениться».
Мое убеждение было тогда, да таким же оно и остается сейчас — не может быть плодотворного сотрудничества между странами без экономических связей. А они между СССР и США практически отсутствовали, если не считать наши закупки зерна. Мы были изолированы друг от друга и политическими решениями, и ограничениями, имевшими целью не допустить перетока технологии. Пресловутые списки КОКОМ не давали возможности не только самой Америке, но и многим другим странам сотрудничать с нами на современном технико-экономическом уровне. Увязки торговли с правами человека ставили в тяжелое положение тех, кто хотел по-настоящему вести с нами дела. Только отдельные американские бизнесмены прорывались на наш рынок.
Обо всем этом я повел разговор на встрече с деловыми людьми США, в которой приняли участие представители разных сфер бизнеса: С.Экер, У.Эндрюс, А.Хаммер, Б.Хилтон, Д.Кендалл, Д.Кэрнс, Р.Кеннеди, Л.Лаудер, Р.Махони, Х.Максвелл, Дж. Мерфи, Д.Питерсон, Дж. Петти, Д.Рокфеллер, Ф.Рохатин, Э.Спенсер, Т.Тернер, Р.Вуд, А.Клаузен, Дж. Робинсон, министр торговли США У.Верити.