Одзава не был доволен, продолжал настаивать, чтобы я сказал ему о предложениях, с которыми поеду в Токио.
— Сюрпризов не будет. Будут какие-то отработанные формулировки. Возможны нюансы, — таким был мой ответ.
Из второй беседы я понял, что японцы будут оказывать сильное давление на меня в ходе визита.
Переговоры с премьер- министром Т.Кайфу
Визит начался 16 апреля 1991 года. По дороге я на два дня остановился в Хабаровске. Было что обсудить с местными властями по внутренним делам. Заодно я хотел прояснить настроения наших людей, живущих поблизости от «спорных территорий». В столичных средствах массовой информации позиции разделились довольно четко: одни — за то, чтобы отдать острова и не тянуть с этим. Другие — не отдавать ни в коем случае. И у тех и у других были свои весомые аргументы. Концепция визита была обговорена с членами советского руководства: вести переговоры, нацеленные на коренное улучшение отношений с Японией, и пусть история рассудит, как быть с островами. Дальневосточники в своем большинстве были против всяких уступок в территориальном вопросе, но линию руководства на расширение связей с соседней Японией однозначно поддерживали.
В Хабаровске я возложил венок на кладбище японских военнопленных — в знак примирения и нашего желания подвести черту под давней враждой.
16 апреля в 10.30 по местному времени наш самолет приземлился в аэропорту Ханэда. Прозвучал 21 залп артиллерийского салюта. Официальная церемония с участием императора и императрицы состоялась на территории отведенной нам резиденции. После церемонии вместе с императором и императрицей мы отправились в императорский дворец, где состоялась примерно часовая беседа.
Я тоже сделал исторический обзор и воспроизвел все то, что читатель уже знает из моего диалога с представителями Японии. Обобщил сказанное так:
— Думаю, господин Кайфу, если мы хотим совершить прорыв и если мы реалисты, то надо совместно поднимать отношения на новый уровень. Мы понимаем, что не можем отложить, отбросить «проблему препятствий». Поэтому надо идти на сотрудничество и вести переговоры в другой динамике, в другом темпе. Если нужен более высокий уровень переговоров, давайте задействуем и другие эшелоны. Тогда оба процесса, расширение сотрудничества и работа над договором будут оплодотворять друг друга. Жизнь нас подведет к справедливому решению всех проблем, включая территориальную, которая стоит на пути заключения мирного договора.
Мы понимаем, что в Японии существует общественное мнение. Свое общественное мнение, однако, существует и у нас, и его мы тоже ни в коей мере не можем игнорировать. Только расширяя сотрудничество, мы можем изменять ситуацию, настроения в обществе, создать новую атмосферу и выйти на баланс интересов. Пусть поработает история, близкая и далекая. Раз речь идет о мирном договоре, мы должны обсудить весь комплекс вопросов и найти их решение, в том числе пограничного вопроса, проблемы территориального размежевания. Думаю, мы найдем ключ к их решению. Надо вместе сделать шаги навстречу друг другу.
Кайфу решил «конкретизировать» переговоры.
— Мы считаем необходимым подтвердить зафиксированную в Совместной декларации 1956 года договоренность о передаче Японии островов Хабомаи и Шикотан. В переговорах по мирному договору подразумеваем передачу Японии остальных двух островов — Кунашир и Итуруп. Целесообразно определить конкретные сроки завершения этих переговоров.
Я повторил свою аргументацию. Между прочим, спросил об отношении японского правительства к интересу деловых кругов Японии «работать» в Сибири, на Сахалине и т. д. Кайфу заявил, что к этому «в принципе отношение положительное», но мешает, мол, «главный вопрос».
На том первый раунд переговоров и кончился.
На другой день, после очевидной «ночной проработки» итогов первой беседы в японском руководстве, премьер-министр сразу же поднял тему Декларации 1956 года. Она, мол, является основой переговоров и историческим фактом в советско-японских отношениях.
Цитирую свой ответ: «Вы возвращаете нас к 1956 году. Но тут у нас позиции разные. Мы думаем над тем, как при наличии разных подходов отразить в итоговом документе какой-то позитив. Мы могли бы пойти вам навстречу и сделать в итоговом документе такую компромиссную запись: стороны обсудили территориальные вопросы, вернее, вопросы о территориальном размежевании, учитывая позиции, которые они занимают по вопросу о принадлежности островов Кунашир и Итуруп и малой Курильской гряды (т. е. островов Хабомаи и Шикотан).
И для советской, и для японской общественности было бы видно, что проблема принадлежности островов обсуждалась и будет обсуждаться в ходе подготовки мирного договора. В инициативном порядке, для закрепления этого позитива, мы могли бы предпринять конкретные шаги: рассмотреть вопрос о сокращении, например, в течение трех лет воинского контингента на Южных Курилах, о налаживании совместной хозяйственной деятельности в этом районе, включая морские ресурсы; о безвизовом, упрощенном посещении островов японскими гражданами. Такая политическая формула и сопровождающие ее конкретные предложения показали бы, что мы продвинулись вперед.
Если вы на это идете, можно записать, что мы продвинулись в подготовке мирного договора и вышли на общее понимание по ряду концептуальных его положений. Это значит, что договор должен будет зафиксировать окончательное послевоенное урегулирование, основанное на балансе интересов по всем направлениям, включая территориальное размежевание.
Что же касается вашей, господин Кайфу, постановки вопроса, то скажу совершенно искренне: она сейчас нереальна и неприемлема. У меня весь запас аргументов исчерпан, дальше я буду только повторяться».
Кайфу опять начал рассуждать, привлекая все новые данные о переговорах на разных уровнях на протяжении 30 лет после подписания Декларации 1956 года. И, между прочим, обронил фразу: «Вы, господин президент, говорили, что шанс тогда ушел…» Я тут же среагировал: «Боюсь, и второй шанс уходит».
Кайфу понял, что дело может обернуться полным провалом. Повторив ряд уже использованных аргументов, он все-таки продолжал настаивать на том, чтобы советская сторона в итоге переговоров подтвердила верность Советского Союза Декларации 1956 года без всяких оговорок.
Третий раунд, после обеда, был посвящен международным вопросам. Это был обзор событий и оценка их — в основном с моей стороны. Ничего оригинального из этого обмена не запомнилось. По просьбе Кайфу я охарактеризовал ситуацию в Советском Союзе. Говорили, кстати, и о предстоявшем летом того года в Лондоне заседании «большой семерки». Японский премьер был очень осторожен, сдержан на этот счет.
18-го утром, в следующем раунде, мы вернулись к «ключевому вопросу». На руках у нас уже были проекты, которыми делегации обменялись заранее: в них каждая обобщила сказанное ею ранее и сформулировала свои предложения по пунктам — для итогового коммюнике.
В наших предложениях мы постарались отразить какое-то «продвижение». Там говорилось об общении населения Хоккайдо и «спорных» островов, об упрощенном, безвизовом режиме, совместной хозяйственной деятельности. Мы предложили также сокращение военного контингента на островах. Такая конкретика как бы давала сигнал, что дебаты относительно мирного договора уже дают какой-то практический результат.
Японский проект упирал опять же на необходимость подтверждения нами Совместной декларации 1956 года и полностью обходил вопросы экономического сотрудничества. Японцы принимали не все пункты и в нашем проекте. Например, вместо постепенного сокращения войск на островах они предложили убрать их совсем и немедленно.
Пошел спор по пунктам обоих проектов. Кайфу при этом опять и опять возвращался к Декларации 1956 года. В конце концов я предложил компромиссную формулу: не называя сам документ, сказать, что «начиная с 1956 года было положено начало новому процессу, ознаменованному восстановлением дипломатических отношений и прекращением состояния войны». Мы не могли принять формулу Кайфу, потому что в ней была попытка спустя несколько десятилетий придать Декларации 1956 года роль, какой она не сыграла. Наша же формула отражала всю противоречивость происшедшего, объясняла и то, почему шанс был упущен.
Кроме того, я дал вполне определенную, отрицательную оценку увязки торгово-экономического и иного сотрудничества с «успехом переговоров по мирному договору». Считал единственно эффективным «обратный» подход, в чем все время пытался убедить собеседников.
Обмен мнениями приобрел напряженный оттенок также и в связи с нежеланием японцев зафиксировать в итоговом документе «промежуточные меры». Аргументация сводилась к тому, что поскольку они считают острова своими, то не могут допустить, чтобы «на собственной территории Японии вводились какие-то международные правила».
Возник продолжительный спор и по срокам подготовки мирного договора. Я сказал, что предложение японской стороны отвести на переговоры шесть месяцев — нереально. Кайфу в ответ повторил свои аргументы. Договорились вернуться к вопросу еще раз.
Вечером 18 апреля состоялся 6-й раунд переговоров. Премьер-министр согласился на мою формулу упоминания 1956 года, оговорив при этом, что делает очень смелый, рискованный для себя шаг: «придется отвечать перед парламентом и перед народом». Но отказался подчеркнуть в Заявлении стремление к масштабному сотрудничеству в экономической и других областях. Может показаться, какое значение имеет одно слово. Но в политике, дипломатии иной раз и оно может сыграть свою роль. Ведь какое-то, и немалое сотрудничество существует, и, раз мы вроде бы собирались обозначить новый этап в процессе сближения, надо было это как-то отразить. Но Кайфу хотел, видимо, сохранить резерв давления на Советский Союз ради «ключевого вопроса». Правда, в последний момент он все-таки пошел на небольшую уступку: вместо слова «масштабное» записали «конструктивное» сотрудничество.
Подписание политического итогового коммюнике и еще пятнадцати документов по конкретным направлениям было очень торжественным. Как и официальные проводы у моей резиденции. Потом была поездка на скоростном поезде в Киото, где состоялась встреча с деловыми кругами. Времени в нашем распоряжении было мало, и в этот раз удалось увидеть лишь несколько уголков старой столицы. Но тысячи людей, вышедших нас приветствовать, особенно дети, — это взволновало до глубины души.