В итоге пять швов на голове, перелом левой коленной чашечки, на той же раненой левой ноге. Что касается самолета, то, считайте, его не стало… Бенито оставался в кровати в течение двадцати дней.
Следующая история была связана с анархистом. Некий молодой человек явился к консьержке и стал расспрашивать о часах прихода и ухода Муссолини. Консьержка с подозрением отнеслась к вопросам молодого человека и настойчиво спросила, что ему надо. «Я ищу работу», — ответил тот, поколебавшись, а затем ушел. На следующий день он пришел опять и снова стал расспрашивать о Муссолини и его супруге. Дети предложили проводить молодого человека до квартиры. Ракеле открыла дверь и спросила незнакомца, что ему нужно. Он объяснил, и Ракеле посоветовала ему зайти в редакцию и найти там Муссолини.
Незнакомец распрощался. Одну руку он держал в кармане, и консьержка была не далека от того, чтобы понять мысли, скрывавшиеся за бледным челом посетителя. А это был террорист.
На следующий день этот незнакомец положил в редакции на стол револьвер, заявив, что шесть пуль предназначены для Муссолини. Он был очень молод, этот человек, полный сирота. Нужда толкнула его в банду анархистов, планировавших убрать Муссолини. Если бы выстрел был удачным, он получил бы 20 тысяч лир, кроме задатка в 10 тысяч. Анархисты говорили ему о богатствах Муссолини, который жил, как король, и поэтому был предателем, достойным смерти. Приехав в Милан, молодой человек пошел в театр Дель Верме, и если бы застал там Муссолини, то совершил бы покушение. Посещение дома дуче поразило его, он не нашел здесь никакой роскоши: скромная семья, жена, занимающаяся сама домашним хозяйством, трое маленьких детей. Он раскаивался и думал только о том, как бы начать работать. Бенито отправил его в Триест, чтобы оградить от возможной мести со стороны анархистов. В лице этого человека он приобрел верного единомышленника. Полиция Милана, занимавшаяся делами анархистов, арестовала юношу во время его поездки в Триест, но Муссолини удалось освободить его.
В последний год войны семья Муссолини переехала с виа Кастель-Мороне на Форум Буонопарте, в дом 18.
На Форум Буонопарте зимой 1920–1921 гг. произошло следующее происшествие. Какой-то человек стоял, прислонившись к дереву, возле дома. Неряшливый вид, борода. В человеке не было ничего устрашающего. Он скорее был похож на обычного нищего, но его упорное пребывание на одном и том же месте стало вызывать подозрение. Когда Бенито проходил мимо нею, гот делал едва заметный жест приветствия и уходил прочь. Чтобы разгадать эту загадку, Муссолини попытался расспросить его и узнал грустную историю. Выходец из хорошей семьи, человек этот прежде был офицером, но обстоятельства вынудили его теперь просить милостыню, а на это у него еще не хватало сил. Бенито спешно поднялся домой. Без объяснений достал из шкафа одежду и белье, потом крикнул, чтобы Ракеле принесла хлеба, и отдал все это бедняге.
Прошло какое-то время. Зачастую Муссолини приходилось ловить такси, чтобы успеть на деловые встречи в редакции. Однажды шофер такси, с которым он собирался расплатиться, отказался взять деньги. «Вы меня не узнаете? — сказал он. — Прошлой зимой вы спасли жизнь мне it моей семье, дали мне эту работу. Позвольте мне хотя бы раз отвезти вас бесплатно». Это был тот самый офицер…
Выборы 1921 года искупили провал 1919 года. Сформировав блок многих партий, поддерживаемых ветеранами войны, в первый раз фашистские депутаты были избраны и представлены в парламенте.
На первом этапе программа «фаши» мало чем отличалась от планов социалистов. Она предлагала отдать крестьянам землю, рабочим обеспечить представительство в управлении промышленностью, установить прогрессивный налог на капитал, провести экспроприацию земли (крупных наделов, чтобы не затронуть интересы середняка), национализацию фабрик, повысить налоги на наследование и дарственные, конфисковать чрезмерные доходы, полученные от войны, сдерживать ростовщичество, бороться с коррупцией и бандитизмом, расширить многие социальные свободы.
Все это называлось «доктриной свободной воли», соответствовавшей в значительной мере настроениям широких народных масс. В результате если в 1919 году Муссолини не получил ни одного мандата в парламенте, то выборы 1921 года дали уже 35 мест, или 7 процентов от общего количества депутатов. И это был уже важный шаг к будущей диктатуре Муссолини.
Фашистский лед тронулся, хотя у социалистов оставалось еще 122 места, у католической партии «пополяри» — 107 мандатов и т.д. Загодя подготавливался будущий марш на Рим. Ровно через год в Неаполе в театре Сан-Карло на фоне декораций для оперы «Мадам Баттерфляй» 24 октября 1922 года Бенито Муссолини заявил (до этого он обещал не захватывать власть): «Либо нас добровольно допустят к управлению, либо мы захватим власть, совершив поход на Рим». Но пока, в 1921, это был секрет, хотя все было нацелено на этот марш. Муссолини считал, что еще только Джолитти мог бы воспрепятствовать броску фашистов, используя свой авторитет в армии и на флоте. Но восьмидесятилетний политик (родился 27 октября 1844 года) оказался тяжел на подъем и не просчитал всей глубины опасности и возможности катастрофы в будущем. Но кто и в какой стране способен на такие уникальные расчеты и политическое ясновидение?
Будущее просчитывается всегда хуже и сложнее, чем видится даже самое сложное прошлое, и тем более по прошествии десятилетий. Но в прошлом ищут оправдания, в будущем обычно живут наивные надежды. Впрочем, всегда интересны дневниковые записи. Вот что записывала жена Муссолини Ракеле в октябре 1922 года. С некоторыми сокращениями, но сохраняя стиль и тон, я буду приводить ее записи, которым нельзя не верить за небольшим исключением.
Сегодня ночью Бенито опять вернулся поздно. Кольцо борьбы за власть все более и более сжимается, и Бенито решил бороться до конца. А если он ошибается? Если все это — не более чем мечты? Окажись это так, как бы он страдал! Нет, это невозможно; он слишком уверен в себе; его воля увлекает за собой людей. Он хотел мне прочесть статью, которую написал сегодня вечером, стоя, на одном дыхании. Знаю, завтра он напишет новую, еще более сильную.
Мне кажется, что в воздухе носится что-то новое. Что-то важное должно произойти. Сегодня утром, едва Бенито вернулся, еще более усталый, чем обычно, его позвали к телефону. Он, должно быть, ждал этого звонка, так как, не задав ни одного вопроса, ушел. Ожидание беспокоит меня…
Я одна, Бенито внезапно уехал в Неаполь. Он был в хорошем настроении, поцеловал меня: «Вот увидишь, Ракеле, вот увидишь!» — крикнул он, сбегая по лестнице. Отзвук этого обещания еще стучит в моем сердце.
Я с нетерпением ждала телефонного звонка; и вот поздно вечером Бенито позвонил мне; его фразы отрывисты, кратки, он говорит удовлетворенным тоном: «Ракеле, все идет хорошо. Я выступил в Сан-Карло. Я доволен. Народ там сентиментальный, гордый и «преданный родине».
Бенито вернулся в Милан, о своей речи в Неаполе он сказал мне: «Я старался дать понять, что наша мистика — это реальность будущего нации, величие нации, и не только в территориальном смысле. Я говорил перед сорока тысячами черных рубашек и двадцатью тысячами рабочих. Но в Неаполе, в основном, я хотел отвлечь внимание наших противников. Сейчас настал момент действовать, и мы будем действовать». Затем, пристально посмотрев на меня, сказал: «Отныне мы готовы, и мы победим».
Какой день! Вечером внезапно появился Бенито. «Быстро соберись, и Эдда тоже, мы идем в театр». Я была поражена. Я знаю, что он любит театр, но мне показалось странным, что в такой критический момент он может посвятить столько времени развлечениям. Он весело насвистывал, застегивал воротничок. Вот мы уселись все трое в ложе театра Манцони. Он говорил мне: «Смотри в оба, замечай все, но не раскрывай рта». Я отметила, что многие бинокли нацелены на него.
Он шепчет: «Новость об объявленной мобилизации фашистов уже распространилась. Будем вести себя как ни в чем не бывало». Но это трудно. Уже стучат в дверь ложи, и Бенито должен открывать. К счастью, в зале темно, и он может, не привлекая внимания, подняться, отдать приказания и возвратиться на свое место, делая вид, что внимательно смотрит спектакль. Во втором акте он внезапно встал, прошептав мне на ухо: «Все готово». Он взял меня за руку, и мы ушли из театра почти бегом. Дома он несколько раз поговорил по телефону. Один раз разговор был очень напряженный: он говорил с группой фашистов, которые настойчиво просили разрешить захватить штаб-квартиру «Коррьере делла сера», занявшей враждебную позицию по отношению к фашистскому движению. Бенито отказал в категорической форме. Как только он вышел, раздался новый телефонный звонок, и вновь речь шла о намерении взорвать редакцию газеты. Я повторила запрещение…
Сегодня утром очень рано и очень долго звонил телефон. Бепито нет дома, и я снимаю трубку. Вызывает Рим. Слышу неотчетливый голос телефонистки. Затем мужской голос: спрашивают мужа. «Его нет дома, позвоните в редакцию «Попало д'Италия». Я хочу дать номер редакции, но мужчина перебивает меня: «Там его тоже нет, нам нужно знать, где его можно найти. Дело очень срочное. Говорят из Королевского дворца». Но я не знаю, куда он ушел! Позднее новый телефонный звонок, на этот раз это личный помощник короля, он настаивает, чтобы его связали с Муссолини. Что я могу ответить? Я ничего не знаю. Наконец звонит сам Бенито: «Да, я уже говорил с дворцом. Подготовь мне чемодан с вещами и выходной костюм. У меня нет ни одной лишней минуты. Мне