дин сурок лежит на спине. Счастье наконец-то улыбнулось мне. Чувствую необыкновенное облегчение. Напряжение всех предыдущих дней, трудности и безуспешные попытки — все позади. Сурок оказался молодым, но уже набравшим вес и прекрасной окраски. Этот вид вообще отличается своей расцветкой. За желто-оранжевый подшерсток и коричневую полосу на спине и голове русские зоологи назвали его красным сурком.
Уже беглый обзор показывает, что с точки зрения паразитологии добыча ценная. Подобно тому как у пасущегося скота встречаются под кожей вдоль хребта вздутия, содержащие личинки овода, подстреленный мной сурок имеет такие же вздутия под мышками и вдоль тела. Позднее мне удается установить, что причина их — личинки высокогорного овода (Oestromyia marmotae). Это особый вид, найденный до сих пор только в горах советской Средней Азии. Оводы претерпевают в теле хозяина сложные превращения, причем личинки проходят четыре различные стадии развития.
Все это я обнаружил у пойманного молодого сурка. Благодаря этому удалось дополнить существовавшее ранее описание этого вида сведениями о неизвестной до того стадии его развития.
Охота в долине Чап-Даррах не обманула моих ожиданий. В первые же дни мне удалось обследовать все сурковые норы. Некоторые расположены под крупными камнями или же в непосредственной близости от них и почти никак не замаскированы. Норы видны уже издали благодаря холмикам свежей земли с включением крупных обломков камней. Сама нора наклонно углубляется в землю в среднем на 25–35 сантиметров и лишь изредка на большую глубину. Выбранный материал образует перед входом валик высотой до 30 сантиметров. Местами сурки строят норки близко друг от друга, и при этом выбранный песок и щебень могут покрывать площадь до 10 квадратных метров. Здесь подобные места выдают себя окружающими норы колючими подушками акантолимонов с их красно-фиолетовыми цветами. Часть нор не имеет жильцов. Обитаемые отличаются свежим основным входом и многочисленными боковыми ходами.
Я обнаружил, что все норы находятся на участках, где есть растительность. Лишь один старый самец в виде исключения вырыл себе жилище на осыпи, примерно в пяти метрах выше уровня полянки. Естественно, что вход в эту нору не обозначен насыпным материалом и выглядит как небольшая расселина между камнями. Сурок часами просиживал неподалеку от входа, и прошло несколько дней, пока я установил, что здесь его нора, а не просто место укрытия. Как только я его спугнул, зверек бесшумно исчез между камнями.
И все-таки я его заполучил! Это оказался крупный самец. Выслеживание его помогло мне утвердиться в предположении, что самки и самцы живут раздельно. Чтобы не промахнуться при выстреле, я следил за ним несколько дней и заметил, что в отличие от самки, которая, если ее испугать, становится на задние лапки и издает предупреждающий свист, самец безмолвно шмыгает в норку. Молодые сурки также не издают свиста и от своих осторожных и недоверчивых родителей отличаются тем, что в случае тревоги быстро выскакивают из норы, забывая об опасности.
У нас, в Татрах, сурки давно привыкли к туристам, и их можно наблюдать с небольшого расстояния. Но здесь, в Гиндукуше, они чрезвычайно пугливы. Подойти к ним поближе почти невозможно. В тот момент, когда кажется, что вам удалось усыпить бдительность сурка, за вашей спиной неожиданно раздается предостерегающий свист другого, о присутствии которого вы и не подозревали. Свист переполошит всю долину, и охоте конец: испуганные сурки забиваются в свои норы и долгие часы не показываются наружу. Поэтому приходится применять особый метод охоты.
Все время моего пребывания в долине Чап-Даррах (вторая половина августа) сурки были активны целыми днями, особенно в утренние и предвечерние часы. Утром они появляются около пяти, что примерно совпадает с восходом солнца, вечером забираются в норки часов в 16–17, когда солнечные лучи прячутся за гребни гор и становится прохладно. Самое лучшее — это уже накануне наметить заселенную нору и место для наблюдения. В предрассветном сумраке я залегаю среди камней и жду рассвета. В такое морозное утро очень кстати приходятся стеганые штаны и куртка-«пуховка». Позже я довожу свой комфорт до того, что притаскиваю сюда и надувной матрац. Наконец рассвело. Вот уже лучи солнца осветили гребни гор и начинают скользить по склонам. Слежу за игрой света и тени, это заменяет мне часы. Вот наконец осветилась осыпь у подножия скал. Понемногу солнце дошло и до края поросшей полынью площадки. Теперь — внимание!
В отверстии норы появляется нос, затем вся головка. Бесконечно долгие минуты наблюдаю сурка совсем близко. Обычно он не решается сразу же выскочить наружу. Исчезает снова — на полчаса или дольше. Но вот он отваживается высунуть голову и переднюю часть туловища, а затем — снова назад. Так повторяется несколько раз. Наконец зверек вылезает полностью. Минуту сидит на всех четырех лапках, потом поднимается на задние и застывает столбиком. Это наиболее удобный момент для выстрела. Семь раз с небольшими вариантами он повторяет этот маневр…
Итак, с добытыми сурками приступаю к главному. Надо обработать тушки, сделать замеры, собрать паразитов, провести анатомическое исследование. И все — с величайшей осторожностью: ведь сурок может оказаться носителем опаснейшей инфекции. Хотя мое снаряжение в Чап-Даррахе довольно скудно из-за сложности доставки, все же набралось достаточно для маленькой палатки, куда я постарался вместить почти все имущество, опасаясь ливня или мокрого снега. Тут же приходится тесниться и мне с моим спальным мешком. Не раз во время работы погода резко портилась, и не оставалось ничего другого, как полулежа продолжать обрабатывать тушку.
Сурки в Чап-Даррахе были не только прекрасным уловом с точки зрения зоолога, но и ценным паразитологическим объектом. Кроме уже упоминавшихся оводов, нападающих только на молодых сурков, родившихся в этом году, сурки были поражены также целыми скопищами вшей, паразитическими клещами — бархотками, а также блохами, которых я искал особенно усердно. Надо сказать, что блохи из долины Чап-Даррах оказались для специалистов находкой, которую трудно переоценить. Дело в том, что после лабораторных исследований в Чехословакии эти блохи были отправлены в Британский музей для сопоставления с экземплярами из коллекции Ротшильда. Коллекция эта признана эталоном мирового масштаба, единственным в своем роде пособием для науки и службы здравоохранения. Без преувеличения, ее создание — в высшей степени полезное и достойное дело.
Основана коллекция в начале нашего века Натаниелом Чарлзом Ротшильдом, который, помимо того что был известным банкиром, с увлечением занимался энтомологией. От коллекционирования бабочек он перешел к блохам — группе насекомых, которая до этого не пользовалась вниманием энтомологов-любителей. С целью пополнения своей коллекции Ротшильд совершал путешествия в разные уголки земли, поддерживал связь с официальными научными учреждениями. В то же время он опубликовал ряд научных работ по энтомологии. В 1913 году он передал Британскому музею коллекцию, в которой было представлено 1100 видов и подвидов блох.
После смерти Ротшильда по его завещанию десять тысяч фунтов стерлингов было передано музею для дальнейшего пополнения коллекции. В настоящее время она состоит из более чем 52 тысяч микроскопических препаратов, в которых сосредоточено 1600 видов блох из 1830 известных в мире.
После того как блохи из долины Чап-Даррах и других мест Гиндукуша прошли целый цикл сравнительных исследований и сопоставлений с коллекцией Ротшильда, было установлено, что среди них есть виды, до сих пор неизвестные науке, а также Xenopsylla clieopsis — чумная блоха.
Круг замкнулся. Если повышенный интерес именно к суркам и блохам был вызван предположением относительно возможной опасности чумной инфекции, то полученные результаты уже конкретно содержали наименование — чумная блоха.
Почему именно эта блоха несет на себе клеймо смертельного врага человека? Чем она отличается от остальных видов? Прежде всего тем, что чумная блоха очень легко переходит со своих основных носителей — грызунов — на человека. Для блох, как правило связанных с узкой группой носителей, это весьма необычная особенность. Второе характерное отличие — это ее биологические взаимоотношения с возбудителем инфекции.
Если блоха воспримет с кровью больного грызуна даже самую начальную стадию чумы, то в пищеварительной системе насекомого, особенно в так называемом преджелудочке, бациллы начинают усиленно размножаться. Как указывает само название, эта часть пищеварительного тракта находится перед желудком. Ее функция — фильтрация высосанной крови с помощью эластичных отростков, действующих наподобие клапанов. Бациллы чумы размножаются в преджелудочке до такого количества, что образуют буквально пробку. Кровь не поступает дальше, и блоха фактически лишается возможности питаться. Чем сильнее голод, тем больше потребность сосать. При этом высосанная кровь тут же извергается блохой обратно в ранку в теле носителя — уже с полчищами бактерий. Это как бы инъекция зараженной крови в кровь укушенного животного или человека. Чумная блоха чрезвычайно восприимчива к возбудителям чумы: ее пищеварительный тракт — благоприятная среда для их размножения. В сочетании со способностью легко переходить от грызуна к человеку это делает блоху наиболее опасным и распространенным переносчиком чумы.
Находка чумной блохи в высокогорных долинах Гиндукуша оказалась открытием. В умеренном поясе эта блоха связана только с крысами, но встречается иногда и на домашних мышах, и с ними распространилась по всему миру. На диких животных она была до сих пор обнаружена только в Северо-Восточной Африке. Доктор Смит, сотрудник Британского музея и хранитель коллекции Ротшильда, всемирно известный специалист по блохам, комментировал в своей статье находку чумной блохи в долине Чап-Даррах следующим образом: «Находка Xenopsylla cheopsis в Гиндукуше, на высоте 3900 метров, — явление поразительное, требующее дальнейшего внимательного изучения…»