ытке восхождения, и Калайи-Панджа (6328 метров), которая, несмотря на значительную высоту, не кажется особо сложной для восхождения.
Кроме того, подобное решение разумнее с научной точки зрения. Собранные материалы достаточно полно представляют всю территорию среднего и верхнего участков двух соседствующих долин. Зато отсутствует информация о нижнем участке долины, и теперь у меня будет возможность дополнить ее исследованиями в ивовых «джунглях». Когда мы ночевали там, возвратившись из Чап-Дарраха, я наугад расставил несколько ловушек, и результат был многообещающий. Теперь я смогу провести охотничью кампанию, причем организовать ее не составит особой трудности: ведь в тайнике между камнями в роще спрятаны два тюка лагерного оборудования, спущенного из Чап-Дарраха, и я могу туда двигаться один, без носильщиков.
Пойменные «джунгли» — это совсем особый мир. На их опушке, где полоса шиповника отделяет ивовые заросли от выжженной солнцем местности, ставлю палатку. В ней еще пахнет дымом, овчиной и потом после того, как мы с носильщиком Бульбулем провели в ней прохладную ночь, спускаясь из Чап-Дарраха. Перед глазами снова возникают снежные вихри, которые застали нас наверху, в полынной степи. Здесь же — духота, окружающие конгломератовые склоны пышут жаром, как крестьянская печь, а ивы издают аромат увядающих листьев. Я углубился в гущу «джунглей», зеленая стена сомкнулась за мной, гор не видно, и мне показалось, что я где-то в Южной Моравии. Внутри лес напоминает заросли ив в затопляемых участках наших речных долин. В неожиданно густой и свежей траве и влажном мху — масса влаголюбивых бархоток из семейства Trombidiidae, которые, словно кусочки красного бархата, контрастируют с зеленью кукушкина льна. На траве между кустиками, там, где нет переувлажнения, — множество насекомых, имеющих преимущественно степной характер, например, цикад (Cicadaidea). Это лишний раз подтверждает, как многообразен в зоогеографическом отношении район Вахана. Доктор Длабола из Национального музея в Праге, который после нашего возвращения обработал коллекцию цикад, обнаружил среди них наряду с видами, описанными, например, в Анатолии и распространенными на Ближнем Востоке, также виды, известные в Монголии и Сибири.
Для моей работы описываемые «джунгли» интересны прежде всего как средоточие мелких грызунов. Чаще всего они здесь относятся к тем же видам, что и отловленные мною в разных местах высогокорья (высокогорные полевки) и вблизи селения Ишмурх (амбарные мыши). Но здесь их гораздо больше. Среди пойманных грызунов впервые попались и насекомоядные, представленные темной белозубкой. Эти твари проявляют себя подчас весьма отрицательно: по утрам я обнаруживаю, что многие зверьки, попавшие в ловушки, растерзаны или сильно обглоданы белозубкой.
Здесь же, в «джунглях», я обнаруживаю многочисленные следы стоянок местных жителей, которые приходят сюда пасти коней или собирать сучья для топлива. Они ночуют под открытым небом, среди кустарников, а на местах стоянок остаются плотно утрамбованные прогалины. Если вспомнить, что в лесу обитает масса грызунов и их паразитов, становится несомненным, что пойменные леса могут быть рассадником эпидемий. Это очень важно для моей работы, так как предполагаемые теоретические выводы получают конкретное практическое значение. Лес перестает быть удобным местом стоянки, где без особого труда можно поймать достаточное количество грызунов, их паразитов и других насекомых, а становится тем, что в научной терминологии называется потенциальным очагом инфекции. Здесь есть все условия для того, чтобы среди диких животных существовали и циркулировали болезни и чтобы они могли быть перенесены и на человека. Таким образом, здешние «джунгли» представляют собой опасность, которую пока никто не осознает, угрозу как для членов нашей экспедиции, так и для жителей Ишмурха и их домашних животных.
Всюду, где есть жизнь, на всех широтах и долготах нашей планеты, возможны подобные очаги инфекции. В них гнездятся самые тяжелые заболевания, вызываемые различными возбудителями: вирусами, бактериями, бациллами, спирохетами, грибками, некоторыми паразитическими червями. У всех этих болезней одно общее происхождение: все они — болезни диких животных, распространяемые паразитами из членистоногих — блохами, клещами и т. п. Чтобы инфекция могла существовать в природе, требуется присутствие в составе зооценоза вида-возбудителя, восприимчивого вида-хозяина и вида-паразита, способного переносить инфекцию с больного животного на здоровое. Этот круговорот возник под влиянием всей окружающей природы — его отдельные элементы являются членами целого сообщества организмов (биоценоза), — независимо от человека.
Многие очаги заболеваний существовали даже до появления человека как разумного существа. Люди и их домашние животные постепенно могут быть вовлечены в общий круговорот по той причине, что они подвергаются нападению паразитов, несущих инфекцию, или же другим путем оказываются в контакте с зараженными животными. Поэтому несколько условный термин «природные очаги заболеваний» вполне закономерен.
Сегодня эта взаимосвязь выглядит чрезвычайно простой, ясной и логичной. Пока врачи видели перед собой больного, но не имели представления о его связях с окружающей средой, не было возможности выяснить, как возникло то или иное заболевание и каким образом оно поразило человека. Теперь, когда медицина активно сотрудничает с зоологией, паразитологией, ботаникой и другими естественными науками, исчезли многие неясности и стало возможным выработать программу по охране людей и животных и по оздоровлению обширных территорий.
Ничто на свете не делается само по себе. И конечно, это относится к такой сложной проблеме, какой является изучение природных очагов заболеваний. Зачинателем этого направления явился советский ученый Е. Н. Павловский, который, работая в 30-х годах в дальневосточной тайге, установил источник вирусного воспаления мозга, которое поражало людей, осваивавших новые лесные районы.
Вирусное воспаление мозга было давно известно в Японии и Северной Америке. В обоих районах вирус, как предполагалось, переносился комарами. Поэтому поначалу особое внимание исследователи уделяли именно комарам. В заболоченных таежных районах их было несметное количество, но опасный вирус в них обнаружен не был. В 1938 году в тайгу выехала экспедиция под руководством Е. Н. Павловского. Много лет спустя академик Е. Н. Павловский показал нам в Праге отснятый им фильм об этой экспедиции. Фильм был любительский, но вряд ли даже профессиональный режиссер смог бы сильнее передать весь драматизм показанной нам действительности.
Представьте себе деревянный сруб в глухой тайге. Сюда, в импровизированную амбулаторию, доставлены не только тяжелобольные люди, но и многие животные, населяющие тайгу, — от маленьких мышей до медведя. В переносе инфекции подозревались все, но особенно пристальное внимание было направлено на клещей. Мы видим, как собранных с животных и даже с растений клещей растирают в стерильных сосудах и смешивают с физиологическим раствором, получая таким образом жидкую кашицу. Тщательно отфильтрованную массу вирусологи вводят в брюшину или в мозг подопытным мышам. Работа трудная и опасная, как в пороховом погребе, где достаточно малейшей ошибки одного, чтобы пострадали все. Но успех был полный. Комары были полностью реабилитированы. Источником страшной инфекции оказались клещи.
Однако Павловский на этом не успокоился. Нужно было выяснить, как сохраняется инфекция в клещах и как происходит ее распространение. И главное, на кого клещи переносили вирус в природе до того, как он стал поражать человека. Снова вирусологи, паразитологи и зоологи совместно отправились в тайгу.
В 1938 году во Владивостоке состоялся съезд врачей, на котором Павловский в общих чертах сформулировал результаты проделанной работы. Он сказал: «Основная мысль в том, что в дикой природе давно возникли и постоянно существуют инфекционные заболевания животных, которые при соприкосновении человека с природой, и особенно при хозяйственном освоении необжитых земель, могут стать болезнями людей».
Думал ли Павловский при этом, что он сделал открытие, которое дало начало новой области науки, занимающейся исследованием природных очагов заболеваний? С тех пор наука обогатилась многими новыми данными, и сегодня мы знаем (в этом немалая заслуга также чехословацких исследователей), что очаги заболеваний существуют не только в дикой природе, но и на территориях, тысячелетиями заселенных людьми. К ним, в частности, относится Центральная Европа. И все же любые новые сведения, полученные в дикой природе, каждая проверка научных выводов в подобных условиях — бесценный вклад в науку. Этим объясняется мой особый интерес к пойменным зарослям, хотя, расположенные в предгорьях, они не относятся к основным объектам исследований нашей высокогорной экспедиции в отличие, например, от Шангри-Ла или Чап-Дарраха.
Дни идут, заполненные усердной работой и идиллическим покоем. Мне и в голову не приходит, что меня в конце концов вынудит уйти из «джунглей» сравнительная близость селения и людей. Однажды утром, вернувшись после проверки ловушек, я вижу группу мужчин, приближающихся от долины Аб-и-Пяндж к «джунглям». Примерно через час они подошли к палатке и расположились широким полукругом. Присев, кто на камень, кто на корточки, они сосредоточенно меня разглядывают. Подобная манера присуща здесь всем, так же вели себя в минуты отдыха и наши носильщики. К этому надо привыкнуть, а иначе это скоро начинает действовать вам на нервы. Среди пришельцев нет никого из наших носильщиков. За достаточно длительный срок нашего пребывания в Вахане я научился распознавать различные лица, а эти — все для меня чужие. Те, кто ходили с нами в горы, держали себя более открыто, и к ним я уже привык.
В двух шагах от палатки на большом плоском камне я соорудил рабочий стол. Стульями служат вьючные ящики. Я разложил нужные инструменты, надел резиновые перчатки и приступил к работе.