Однако не все руководствуются одним лишь расчетом. В лице Айадудина мы встретили совсем иное отношение к работе в экспедиции. Наверное, таково будет когда-нибудь новое поколение шагромских горных проводников и носильщиков. Он прибежал к нам навстречу через седло Зани к реке Мастудж с рекомендательными письмами от предыдущих экспедиций. Сейчас он уже высоко на леднике с передовым отрядом выбирает место для базового лагеря.
Шагромская долина имеет тот же характер, что и долины Ваханской области. И здесь нас окружают крутые конгломератовые склоны, переходящие в отвесные стены, отпрепарированные в виде естественных пирамид, башен, игл. Они сопровождают нас далеко за Шагром, до того места, где долина разветвляется: на север уходит долина Удрен, а перед нами лежит долина Тирич. В целом ландшафт этого района напоминает нижний отрезок Ишмурхской долины с его переходом от степи к полупустыне. Но здесь сказывается наличие большего количества осадков. Преодолевая гребни Хиндураджа, осадки несколько смягчают сухость климата.
Ранняя весна встречает нас своими красками. Вдоль тропы уже появились цветы, знакомые по Вахану: иван-чай, копеечник и масса других цветов, прежде всего стройных степных лилий.
Так же постепенно сменяется пояс конгломератов выходами кристаллических пород. Область литологического контакта находится на высоте, на которой в Ишмурхской долине природа осталась нетронутой. Здесь же нам попадаются на пути два летних временных поселения — Атак и Бандок. Таким образом, последним (и единственным в этой области) постоянным населенным пунктом остается Шагром. Однако здешние летние поселки — это не скопления пастушьих времянок, а скорее высокогорные деревни с полосками посевов зерновых. Жители Шагрома занимаются здесь сезонным земледелием.
Деревушка Атак остается в стороне над нами, а мы двигаемся по дну долины, вдоль полей, на которых зеленеют еще низкие всходы, ведь мы еще в Шагроме пересекли отметку 3000 метров. Приблизившись к селению Бандок, мы видим перед собой нечто вроде огромного хранилища строительных материалов. Домики-полуземлянки сооружены в основном из валунов, и только деревянные стойки, подпирающие плоскую крышу, напоминают о том, что это строения, а не просто груды камней. Чтобы добраться до отверстия, которое служит входом в дом, надо перебраться через каменную стенку. Жилые комнаты и помещения для коз и овец расположены бок о бок. В центре деревни жилища лепятся друг к другу, на окраине они стоят более свободно, и некоторые из них построены гораздо тщательнее.
Один из таких домиков принадлежит нашему носильщику Аджахану. Он приглашает меня в гости. Все его здешнее хозяйство состоит из загона для овец и коз и жилого помещения из двух комнат. В одной из них стены нет, и с этой стороны дома находится подобие веранды, где в хорошую погоду можно спать. Три человека могут сидеть здесь довольно свободно. Здесь же сложен весь полевой инвентарь — деревянный плуг и борона. Из передней светлой комнаты узкий проход ведет в темную часть дома, где находится очаг. Большой плоский камень заменяет стол, из камней поменьше сложено сиденье. Потолок — из толстых сучьев, переплетенных более тонкими, и все это промазано глиной. Аджахан показывает мне дом с традиционной гордостью хозяина, пригласившего приятеля в свою новую квартиру. В дополнение ко всему он дарит мне букетик герани, который засовывает за ленту моей шляпы.
Совсем недалеко отсюда — головная часть ледника. В отличие от ваханских деревень население здесь относительно густое, и обрабатываемые поля близко подходят к леднику. Долина более увлажнена и, видимо, когда-то имела больше растительности. В тех местах, где возникли селения Бандок и Атак, раньше был настоящий лес. Но это относится к давним временам, о чем свидетельствуют остатки выкорчеванных пней. Лес неудержимо погибал и вряд ли сможет восстановиться естественным путем. То же относится и к травяному покрову. Стоит появиться какой-нибудь зелени, как она немедленно исчезает в желудках овец и коз либо под серпом жителей. То, что не годится на корм скоту или в пищу крестьянам, употребляется как топливо.
Только в непосредственной близости от лобовой части ледника (3600 м) растительность сохранила свой естественный характер. Нас окружают труднопроходимые березовые и ивовые заросли. Носильщики отказываются двигаться дальше, да и нас привлекает эта последняя возможность привала с хорошим костром. Уже после предварительной разведки становится ясно, что сюда, в Шаньяк (так местные жители называют это место у ледника), мне придется вернуться на более длительное время. Это будет один из ключевых пунктов при изучении местной фауны.
На следующий день возникают осложнения с носильщиками. Все вьюки вдруг «потяжелели», кому-то не хватает ремней для закрепления груза — проще говоря, путь через ледник не вызывает никакого энтузиазма. Передняя часть ледника сильно разбита, поверхность выглядит как нагромождение гигантских глыб. Мы их обходим и попадаем на ледник со стороны боковой морены. Под ногами сплошь скальный осыпной материал, и лишь в редких местах сквозь него проглядывает чистый лед.
Из северной короткой боковой долины, ориентированной почти перпендикулярно к направлению основной долины, выходит мощный моренный вал. Ледниковый язык под ним не виден, возможно, он уже давно исчез. Это препятствие нам надо частично обойти, а местами перелезть через него. За ним находится выровненный участок шириной 200–300 метров. Он разместился между скальными стенами и телом ледника, который в этом месте не заполняет всю долину. Носильщики, ощутив под ногами твердый грунт, один за другим кладут багаж на землю. Остановка. Наконец снова трогаемся в путь. Примерно через час достигаем конца плоского участка. Сейчас мы на уровне слияния Верхнего и Нижнего Тиричского ледников, на высоте 4000 метров. Хотелось бы двигаться дальше, но носильщики один за другим уходят вниз. С нами остается только Айадудин. Приходится ставить базовый лагерь в этом месте.
На северной стороне долины прямо над базовым лагерем поднимаются почти отвесные скальные стены. Где-то наверху должно быть фирновое поле, питающее водой роднички, струящиеся по скалам. Более сильный родник, выходящий неподалеку от лагеря, образует небольшой водопад — он будет нашим «водопроводом». Талая же ледниковая вода, насыщенная песком и другими осадками, малопригодна для питья. Кроме северной стороны, закрытой от нас скальными стенами, на все остальные стороны света открывается гигантская панорама горных гребней. На топографической военной карте нет их названий, но местные жители называют их по-своему. С востока на запад следуют друг за другом Коно-Зом, Биндугул, Ратхени, Барумгул. На крайнем западе панораму завершает Гхулаши-Зом. Большинство же вершин остаются безымянными. Только Тиричмир нам отсюда не виден! Это парадокс! Совсем еще недавно, из сада постоялого двора в Читрале, он был перед нами как на ладони. Теперь же, находясь вблизи его подножия, мы его совсем не видим!
Бабочки над ледником
Мы пришли под Тиричмир на месяц раньше, чем в позапрошлом году в Ваханскую область, и это позволяет нам наблюдать наступление высокогорной весны. Ее признаки в изобилии окружают нас. Снежное поле, подходившее к самому базовому лагерю, постепенно сокращается и отступает. Поток талых вод, неторопливо текущий около палаток, на глазах превращается в бурную стремнину. Но самое поразительное происходит неподалеку, под базовым лагерем, где скальные склоны на северной стороне долины сменяются обширной крутой осыпью. Пропитавшись кое-где влагой от тающего снега, она сменяет в этих местах свой сероватый тон на зелень, сверкающую всевозможными оттенками. Когда мы приблизились, казавшийся сплошным зеленый ковер разделился на множество островков густой и сочной горной травы, проросшей среди камней. Между ними поднимаются целые пучки прекрасных цветов. Это прежде всего красно-фиолетовый первоцвет (Primula moorcroftiana), хорошо нам знакомый по Ваханской области. Правда, там мы встретили его пятьюстами метрами выше, и, видимо, поэтому растения были более низкорослыми. Под Тиричмиром они напоминают культивируемые примулы, а по размерам могут сравниться с ревенем. Мы видели его ниже, в нашем лагере у конца ледника, где он стал лакомой закуской для носильщиков, уничтоживших его стебли в мгновение ока.
Склоны над базовым лагерем расцвечены не только цветами примул, но главным образом и листьями, окраска которых переходит от желтой к красно-фиолетовой. Растет здесь также иван-чай, а в углублении между камнями цветет желтая цезальпиния, мерцают белые звездочки минуарции. Места, постоянно увлажняемые родниковыми водами, сплошь покрыты кустиками эдельвейсов. И над всем этим порхают первые бабочки. Хотя под нами течет ледник, а вокруг громоздятся ледовые вершины, сейчас лето, а с ним под Тиричмир пришла пора бабочек. Как только хоть на минуту стихнет холодный ветер и выглянет солнце, бабочки начинают резвиться в воздухе, как где-нибудь у нас над цветущим косогором.
Поэты, воспевая хрупкую красоту бабочек, называют их вестницами солнца и тепла. Вместе с тем как раз в самых высоких частях азиатских высокогорий бабочки являются наиболее характерными представителями мира насекомых, обнаруживающими огромное множество приспособлений к высокогорным условиям жизни.
В Восточном Гиндукуше до сих пор находка бабочки как бы драгоценный камешек, который может помочь составить представление о целой друзе. В других частях азиатского высокогорья бабочки уже настолько хорошо изучены, что можно обсуждать и некоторые вопросы их экологии. Это относится, например, к индийской части Гималаев, откуда можно ряд сведений перенести и под Тиричмир.
Если выше границы леса (3900 метров) было обнаружено 400 видов насекомых, то 23 процента их составили бабочки. Среди остальных видов большую группу образуют жуки. Веснянки, двукрылые и ногохвостки не столь многочисленны, хотя их представители обитают на больших высотах в нивальном и ледниковом поясах. Иногда появляются выше границы леса и представители других групп: однодневок (эфемерид), уховерток, клопов, сетчатокрылых, ручейников и пальцекрылок, но они играют менее значительную роль в общем составе насекомых и наиболее типичны для участков, непосредстве