а приходится делать не менее десяти ударов ледорубом, выматывает все силы. Длина острого гребня около 450 метров. Преодолев его, четверка вышла на плато, по которому добралась до подножия собственно пика, возвышающегося над плато еще примерно на 100 метров. Вершина пика до того остра, что отдохнуть на ней четверке победителей оказалось невозможно. Так они и сидели — верхом па острие, а под ногами темнела бездонная пропасть.
Однако нужно было спешить, чтобы до наступления темноты успеть спуститься к палатке, на отметку 7250 метров. Ночь в переполненной палатке прошла почти без сна, и после нее спуск к следующему лагерю (6500 метров) был также задачей нелегкой. Нужно было восемь раз перебросить на всю длину четырехсотметровый страховочный шнур.
После двух одержанных побед все спустились в базовый лагерь, чтобы немного восстановить силы. Но уже через неделю штурмовые высотные лагеря снова ожили: вторично покорена вершина Дир-Зом, на которую выходили наши альпинисты еще в период акклиматизации, а затем совершено первое восхождение на вершину Агхар-Зом (6230 метров). Наконец, все лагеря свернуты, и их снаряжение спущено вниз. Осталась лишь палатка на седле, на высоте 7250 метров; ее прочно закрепили на льду, чтобы она могла противостоять шквальным ветрам. Наверное, ею воспользуется японская экспедиция, которая прибыла через две недели после нас к месту слияния Нижнего и Верхнего Тиричских ледников. Японцы решили повторить наши рекорды и шаг за шагом организуют свои штурмовые лагеря на наших бывших стоянках.
В это время мы с Павлом Редлем уже находимся в Шаньяке. Это островок зелени у конца ледникового языка. Несколько раз мы ходили в базовый лагерь и возвращались обратно: носильщиков у нас нет, а для создания солидной полевой лаборатории нужно перетаскать порядочно багажа. Наша палатка стоит неподалеку от того места, где мы впервые ночевали всем караваном, когда двигались в горы. С тех пор здесь многое изменилось. Свежие стебли ревеня, которые тогда с таким наслаждением поедали наши носильщики, к этому времени высохли, как и другие травянистые растения. Единственная свежая зелень — это заросли ив и берез, рассеченные языками скальной осыпи на отдельные полосы. Местами они напоминают настоящий лес. На пнях растут трутовики, под густыми ветвями прячутся нежные млечники телесного цвета и мелкие рядовки. Среди наших микологических находок есть и пара подберезовиков, таких же крупных и душистых, как в лесах Чехословакии.
Рощицы перемежаются ковыльными лужками. Светлые шелковистые метелки постоянно колышутся при самом легком ветерке и, пронизанные лучами солнца, напоминают опустившееся на землю покрывало из тумана. Дни и ночи стоят теплые. Все дышит спокойствием. После недель, проведенных на леднике, мы словно отдыхаем в санатории. Исчезла нервозность, которая проявлялась в последние недели в излишне резком обмене мнениями. Конечно, она объяснялась усталостью и стрессом из-за длительного пребывания на высоте. Очевидно, это естественная реакция организма на определенные жизненные условия. К сожалению, в большинстве книг, рассказывающих об экспедициях и об альпинизме, об этом не упоминается, и это очень плохо. Люди в них изображаются схематичными и безликими, словно все они вышли из-под одного штампа.
С Павлом мы всегда в добром согласии. Иначе и быть не может! Мы провели вместе столько полевых работ в Чехословакии и экспедиций в горах Юго-Восточной Европы. И сюда нас привели общие интересы: в Шаньяке мы просто упиваемся зоологическими изысканиями.
И без того достаточно сложная задача расстановки ловушек здесь еще усложняется. В глубине березовых и ивовых зарослей обитателей почти нет, а по краям, где предпочитают держаться мелкие грызуны, ветви так густы и все так переплетено колючим кустарником, что мои брюки разорваны и сзади и спереди, а икры ног сплошь в кровавых царапинах. Зато результаты охоты превосходны, и мы с Павлом радуемся всякий раз, когда делаем новую запись в полевом дневнике.
Кроме полевок и серых хомяков попадаются мыши (амбарные) и насекомоядные темные белозубки тех же видов, что в Вахане, но все сообщество обитает здесь на целую тысячу метров выше. В этом убедительно проявляется южное положение нашей нынешней сферы действия. Существенные различия обнаружились позднее, в лаборатории, при детальном анализе паразитов, и эти различия — наглядный результат контакта одинаковых видов животных с разным природным окружением.
Примером могут служить паразитические черви. Так же как и в Вахане, здесь среди них отсутствуют виды, претерпевающие сложный путь развития, который в одной из своих стадий нуждается в моллюсках в качестве промежуточных хозяев. На выжженных солнцем высотах Восточного Гиндукуша моллюски не живут. Поэтому здесь невозможно обнаружить тех паразитов мелких грызунов, которые в промежуточных стадиях своего развития связаны с моллюсками. Мы также не обнаружили у грызунов ни одного глиста Тrcmatoda, а из солитеров — лишь немногие виды, развитие которых связано с насекомыми. Зато преобладают круглые глисты, не нуждающиеся в промежуточных переносчиках. В Ваханской области между ними оказалось четыре ранее неизвестных вида; были найдены новые виды и под Тиричмиром. Общими для обеих областей являются виды, распространенные в основном в предгорьях. Собственно горные виды к северу и к югу от главного хребта резко различны, каждая группа специфична только для своей области.
Выводы из всего этого, казалось бы, должны интересовать только узкий круг специалистов. Но мы все же приведем их в качестве доказательства того, как много могут подсказать науке даже ничтожные микроскопические черви.
Обнаруженные различия в паразитах — результат разницы в условиях и влияниях, испытываемых одинаковыми видами животных-хозяев на севере и на юге Восточного Гиндукуша. И не только в наше время, но прежде всего на протяжении всего долгого процесса эволюции живой природы, когда формировались отношения между ее отдельными компонентами. Различия, которые невозможно измерить никакими, даже самыми чувствительными, приборами и выразить какой-либо единицей измерения, находят свое ясное отражение в видовом составе паразитов и в их отношении к видам-хозяевам.
Нашу рабочую идиллию нарушает нехватка питьевой воды. В начале нашего пребывания здесь мы потребляли кристально-прозрачную и холодную талую воду. Но после того как снег в желобе над лагерем окончательно растаял, тонкий ручеек ослабел и высох. Воду из ледникового потока, напоминающую скорее раствор цемента, использовать невозможно. Пришлось спуститься пониже, к тому месту, где Тиричская долина сливается с долиной Удрен-Гол. Когда мы поднимались в горы, нам попалась на глаза небольшая роща в стороне от тропы. В этом месте мы и подведем черту под нашими исследованиями.
Палатку и все, что не имеет прямого отношения к работе, мы оставляем в Шаньяке. Главное — захватить ловушки, сотни ловушек, чтобы за короткое время успеть получить как можно больше материала. А в остальном нас вполне устраивает спальный мешок, коробка растворимого кофе и несколько банок сардинок. Кроме того, у нас имеется деликатес — остатки хлеба, еще из дома. Хлеб упакован в специальный пакет, предохраняющий от плесени, но все же слегка заплесневел снаружи, а внутри стал твердым как камень. Но это ничего. Пилкой от охотничьего ножа Павла мы отпиливаем кусочки, размачиваем в воде и ощущаем во рту вкус домашнего хлеба.
Спуститься далеко нам не удается. Исчез естественный мост, по которому мы проходили весной. Там, где долину перекрывал не успевший растаять конус лавины, сейчас шумит река, и нам совершенно ясно, что на противоположный берег не попасть.
— Что же дальше?
— Попробуем еще спуститься по нашей стороне.
Идем среди нагромождений каменного моря, петляем, перелезаем, возвращаемся и снова с тяжелым грузом двигаемся вперед. К середине дня мы на уровне летнего поселения Бандок, но чуть ниже его путь начисто перекрыт конгломератовой стеной.
— Здесь не пройдем!
Река грохочет среди каменных глыб, сдвигает более мелкие обломки, и бурное течение уносит их вниз по долине. Без каната через реку не перебраться.
— Надо вернуться назад. Поднимемся на ледник и по нему перейдем на другую сторону долины.
Вечер застает нас снова в Шаньяке. Мы как будто предвидели это, когда оставляли здесь палатку.
Переход по леднику тоже оказался непростым делом. Нижняя его часть сильно разбита, отдельные ледяные башни разделены глубокими провалами. Мелкий песок, покрывающий лед, на проталинах смешивается с водой и образует жижу, по которой наши горные ботинки безнадежно скользят. Мы должны подняться по леднику довольно высоко, прежде чем обойдем широкую ледяную ложбину, полную мчащейся воды, и выберемся к боковой морене. Но и здесь трудности не кончаются. Морена совсем свежая. Она высокая и крутая. При каждом шаге из-под ног не только осыпается щебень, но срываются и крупные блоки.
Напрягая все силы, поднимаемся по краю морены. Вдруг под нами открывается зеленое пятно. Это Шаньяк, та его часть, которая расположена на правом берегу ледниковой реки. После полудня мы на уровне нашей палатки. Ярко-оранжевая, она хорошо видна на противоположном берегу, примерно в 500 метрах от нас. Путь, пройденный нами, невозможно преодолеть с большим багажом, не пользуясь помощью носильщиков. При предстоящем переселении надо будет устроить переправу через реку, забрав для этого в базовом лагере канат.
Снова выходим в направлении летних поселений Бандок и Атак. Наконец добираемся до слияния потоков Тирич-Гол и Удрен-Гол. В поле нашего зрения — зелень деревьев, но между нами и нашей целью снова река, вздувшаяся от боковых притоков. Опять та же проблема. На этот раз нас выручают остатки старого моста. Собственно, это просто нагромождения камней, ранее служившие опорами моста и даже не скрепленные цементным раствором. На них брошены два тополевых ствола — скорее жерди, нежели бревна, старые, почерневшие и выгнутые дутой, так что середина их провисает над с