у в руках.
«Саб, если я видел только следы йети, то мой дядя знает старых людей, которые с ним встречались. Как только закончится экспедиция, поедем вместе к нам в Кхумджанг и найдем этих людей. Они вам подтвердят все, что я сейчас расскажу».
Дед Анга Ками пас скот в горах, когда на него напала стая йети. Вместе с другими пастухами он успел укрыться в пастушьей хижине, сложенной из тяжелых камней. Йети заглядывали в щели, страшно кривляясь, и пытались просунуть внутрь свои уродливые когти. Положение стало критическим, когда нападающие обнаружили в кровле отверстие для дыма и готовились проникнуть через пего в хижину. Но пастухи вовремя вспомнили о спасительном средстве: они быстро развели костер и побросали в него все, что могло гореть и дымить. Едва не задохнувшись, йети были вынуждены ретироваться не солоно хлебавши…
Как-то раз один из йети утащил с пастбища молодую женщину из Кхумджанга. Это была красавица, известная в целой округе. Через три года ей удалось бежать и вернуться к своим. Но в селении никто ее не узнал: она покрылась грубой шерстью, а череп у нее удлинился, как у настоящего снежного человека.
Гораздо более сложным путем вернулась в общество людей другая украденная шерпская девушка. Йети бдительно стерег ее в течение нескольких лет. Она стала матерью. Время шло, и надежда бежать казалась все более несбыточной. Наконец она решилась прибегнуть к хитрости. Достала из тайника в пещере тибетские сапоги из кожи яка. Она хранила их как память о лучших днях жизни в родной деревне. Давно не надевала она на ноги обуви, и йети сразу же обратил внимание на перемену в ее облике. Сапоги очень ему понравились, и он изъявил желание иметь такие же. А она так расхваливала их достоинства, что йети, не в силах бороться с соблазном, стал просить сшить сапоги и ему, на что женщина ответила:
— Я бы с радостью, но мне нужна шкура яка…
На следующий же день йети поспешил на пастбище, где забил крупного яка. Окровавленную шкуру он принес в пещеру. Это была минута, которой и ждала женщина. Она сняла мерку и начала быстро шить сапоги. Шила всю ночь при свете луны, не отдыхая ни минуты. Утром, когда йети проснулся, она подала ему сапоги, а сердце ее замирало.
— Примерь их сейчас же, — попросила она.
Он натянул сапоги и стал гордо в них расхаживать. Взошло солнце, наступил жаркий день. Свежая шкура быстро высыхала, и сапоги начали сильно жать.
— Посиди спокойно на солнышке и будь терпелив. Как только шкура высохнет, сапоги сядут по ноге.
Очень скоро боль стала невыносимой. Йети пытался снять сапоги, но безуспешно. Он вопил от боли и умолял жену помочь. Она же спокойно собрала свои пожитки и, пользуясь тем, что йети не мог сдвинуться с места, благополучно добралась до родного селения…
Следующая история, рассказанная Антом Ками, объясняет, почему йети прежде были гораздо многочисленнее, чем теперь. Одно время снежные люди так расплодились, что их стаи спускались с гор к деревням, уничтожали посевы, убивали скот, нападали на всех, кто отваживался выйти за пределы деревни. Шерпам грозил голод. Люди долго думали, как прогнать пришельцев. Вступить с ними в открытую схватку никто не решался. Наконец было найдено решение — поразить йети в наиболее уязвимое место, а этим местом было их стремление сравняться с людьми и во всем на них походить.
Началась тщательная подготовка «кампании». В каждом доме приготовили как можно больше чанга — алкогольного напитка из перебродившего проса — и наполнили им деревянные сосуды, так называемые тхека. В другие такие же сосуды налили чистой воды. Из дерева вырезали точные копии кукри — широких кривых ножей, оружия, с которым никогда не расстается горский крестьянин.
Во второй половине дня шумная толпа вышла из деревни. С ближайших скальных утесов йети наблюдали за дикой оргией. Однако крестьяне пили из сосудов, наполненных водой, и лишь прикидывались пьяными. Когда «разгул» достиг своего апогея, его участники вытащили деревянные ножи и стали рубить друг друга по голове, пока все не свалились на землю.
В темноте мнимые убитые тихо уползли домой, оставив на месте «оргии» сосуды с настоящим чангом и настоящие ножи кукри. Как только рассвело, йети слезли со скал и начали пить. Чанг им понравился, и скоро они опьянели. Потом взялись за ножи и стали рубить друг друга, как шерпы. Скоро последний из них упал в кровавое месиво. Крестьяне радовались, что надолго обрели покой. Но они ошиблись: одна из йети была в ожидании потомства и потому не принимала участия ни в попойке, ни в побоище. Все современные йети — ее потомки.
История эта весьма популярна среди шерпов. Ее знают все наши местные помощники, будь то жители Намче-Базара, Тхаме или других поселений. Кроме устных преданий сюжет этот отражен н в старых шерпских рукописях. М. Опитц (о его заслуживающих внимания публикациях шерпских документов мы уже говорили) опубликовал перевод рукописи Сатак Лунгминг, составленной настоятелем монастыря Серло Седхуп. Рукопись кроме сведений о существовании и повадках снежного человека содержит историю, очень близкую к той, что рассказал мне Анг Ками…
Какие же еще черты приписываются йети в шерпских преданиях? И есть ли все-таки на свете подобные существа? Шерпы считают, что они наделены разумом и близки к людям своими повадками и способностями. Обладают памятью, понимают человеческую речь, между собой говорят на своем языке. Способны любить, ненавидеть, ревновать, быть застенчивыми. Боятся малярии, а значит, смертны. Пытаются действовать как люди, хотят быть на них похожими. Для шерпов это доказательство того, что йети в своем развитии близки к человеку. Однако же стремление наделенных разумом существ во всем слепо подражать людям говорит об их примитивности. Противопоставляя себя людям, они всегда проигрывают. Но при всей своей враждебности к роду человеческому на сознательную месть они не способны.
Йети не обладают сверхъестественной властью над человеком. Исключение составляют telmа, которые способны наслать болезнь, смерть и любые иные беды. Нельзя однозначно отнести их к представителям нечистой силы, духам или демонам. Но для шерпов они и не разновидность медведя, хотя внешне на него похожи. Наружностью напоминающие зверя, обладающие как демоническими, так и человеческими чертами, они, в представлении шерпов, реально существующие обитатели гор.
М. Опитц, имевший больше возможностей, чем я, изучить взгляды шерпов на снежного человека, пришел к выводу, который ясно и просто раскрывает суть проблемы:
«Один из хорошо осведомленных шерпов на мой вопрос, почему ни один из его ныне живущих соплеменников не говорит о своей встрече с йети, а лишь о встречах с ними людей прошлых поколений, ответил так:
— Йети живет, но мы его не видим. Можем его чувствовать, но никогда не можем к нему притронуться.
Не звучит ли в этом ответе признание невозможности обнаружить таинственное существо в реальном мире?»
Сегодня йети стали даже предметом торговли. Невероятно, по факт, что непальские авиалинии предлагают вам свои услуги через посредство «Йети»-сервиса, в магазинах продается виски «Йети», а дорогое ночное заведение в Катманду известно как бар «Йети» Но гораздо больше меня поражает тон, которым Анг Ками объявляет о возможности увидеть скальп йети, хранящийся в монастыре Кхумджанга. Двадцать лет назад это представляло бы трудную проблему. Сегодня же Анг Ками мне говорит:
— Конечно, за десять рупий его показывают всем туристам.
И затем он добавляет:
— Саб, за пятнадцать или двадцать рупий вы можете его и на голову надеть…
В ледовом сердце Махалангур-Гимала
Нашу научную программу должно завершить исследование верхней части Верхнего Бару некого ледника. Там закончится непрерывная цепь исследований, начавшихся в самых низких точках Непала и шаг за шагом поднимавшихся все выше, к главному хребту Больших Гималаев, к порогу Тибета. Это, если можно так выразиться, официальное обоснование данной, части программы. Но есть и иные, невысказанные побуждения, толкающие нас вперед и вверх. Мы с Гонзой Калводой никогда не говорим о них вслух, хотя оба задолго до отъезда из дома старались предугадать каждый наш шаг. Наверное, оба мы чувствовали одно и то же. Говоря откровенно, нами владело стремление к неизведанному, мечта посетить и познать эту единственную в своем роде область, затерянную между высочайшими вершинами мира, куда до сих пор удалось проникнуть лишь немногим избранным.
Старая пословица «В тихом омуте черти водятся» применима и к Гималаям. В самом деле, дикая и недоступная область Верхнего Барунского ледника, расположенная всего в нескольких километрах от «третьего полюса планеты», долгое время остававшаяся непознанной, стала точкой, куда устремились самые страстные помыслы альпинистов всего мира. Но пока еще нетрудно сосчитать следы тех, кто сумел побывать здесь. Среди первых были два гиганта в истории освоения Гималаев — Эдмунд Хиллари и Эрик Шиптон. Они увидели Верхний Барунский ледник в 1951 году с шеститысячной высоты седла над ледником Хонгу (Хунко).
«Перед нами открылся грандиозный просвет между горами. В нем к востоку и югу вздымались один за другим великолепные заснеженные пики, простирались ледники, и все это было увенчано вершиной Макалу. Под ее обрывистым западным склоном располагается ледник Барун. Шиптон и я были первыми европейцами, которые увидели эту фантастическую феерию. Нехватка продовольствия вынудила нас возвратиться…»
Через год Хиллари был снова здесь вместе с Шиптоном, Эвансом и Лоу. Преодолев ледник Хонгу, они достигли Верхнего Барунского ледника и были заворожены видом мощной ледяной пирамиды, которую до тех пор обозначали как пик «номер 39». Они назвали ее Барунтсе («тсе» по-тибетски означает «вершина»), «Она одна стоила бы специальной экспедиции», — говорил потом Лоу. Наступил май 1953 года, и Хиллари с Тенсингом ступили на вершину Эвереста. В эти минуты Хиллари взглянул на юго-восток, чтобы представить себе возможность подъема на другой исполин — Макалу, и позднее н