[165]. Трилле тоже понимает, что еда на поминках неразрывно связана с печалью и потерей.
Лена уезжает, и у Трилле больше никого не остается – отъезд подруги и смерть бабы-тети вызывают двойную грусть, такую сильную, что и делать ничего не хочется. Даже у любимой еды вкус пропадает. В этой повести очень важна связь еды (особенно коллективной трапезы) и смерти. Еда олицетворяет жизнь, не хочется есть – не хочется жить. А вот грусть в детской книжке – явление преходящее. Вафли, которые пекла баба-тетя, становятся символом победы над смертью. Бабушку, конечно, не воскресить, но подружка возвращается на остров, и в конце концов Трилле понимает, как можно утешить деда, горюющего по умершей сестре. Надо устроить настоящие поминки – по-настоящему помянуть бабу-тетю и напечь гору «вафельных сердец» по ее рецепту. Тогда она наверняка будет смотреть на них с неба и улыбаться. И дед тоже улыбнется наконец-то – после седьмой съеденной вафли.
В финале книги шведского писателя Ульфа Старка «Чудаки и зануды» (2002) звучит тема прижизненных поминок. Персонажи – семья довольно странная. Мама Симоны все забывает и теряет и вряд ли может быть названа образцовой мамой. А вот дедушка с самого раннего детства девочки был для нее всем – и Богом-Отцом, и просто отцом, потому что другого папы она не знала. После смерти бабушки дедушка поселяется в доме престарелых, он не хочет возвращаться в дом, раз там уже нет его жены. И все-таки в конце он сбегает из дома престарелых к дочери и внучке. В мире, где все, по словам дедушки, делятся на чудаков и зануд, они – все трое – из породы чудаков, но только не зануд. Сам дедушка готов к смерти, и Симона тоже знает, что дедушка скоро умрет, но все же в ней теплится надежда.
Теперь я молила другого Бога, даже не зная, существует ли он на самом деле: пусть он сделает так, чтобы дедушка никогда не умирал[166].
А тут еще и коротко стриженную Симону в новой школе принимают за мальчика, и ей поневоле приходится перевоплотиться в задиристого мальчишку Симона. Жизнь оказывается немного легче, когда тебя считают мальчишкой. Дедушка – единственный, кому Симона/Симон сразу же доверяет свою тайну. Маскарад длится не слишком долго – всего неделю. Но переживания этой недели позволяют ей внутренне приготовиться к смерти дедушки. И тут как раз дедушка собирает вместе всех, кто ему дорог, – семью, старых-престарых друзей. Это пир на весь мир. И поминки по уходящему старику:
Мы расселись за длинным столом. Белая скатерть слегка колыхалась на ветру. Скоро от чопорности не осталось и следа. Ее вытеснили пирожки, паштеты, кулебяки, селедка, пряные цыплячьи окорочка, утиные грудки под малиновым соусом и смыли лимонад, вино и пиво.
Сам дедушка ел немного. Лишь пробовал по чуть-чуть.
Я хотела положить ему побольше, но он покачал головой.
– Сегодня мне хочется просто смотреть, как едят другие, – сказал он. – Я не голоден.
Мне тоже не хотелось есть. Но остальные накладывали себе на тарелки всевозможные разносолы, салаты и фрукты. Голоса звучали все громче, звонкий смех взлетал к кронам деревьев, а над свалкой балансировало солнце – словно зрелый персик[167].
Дедушка уже знает, что сочтены не то что его дни – даже часы, и он уходит мирно, держа за руки дочь и внучку: «дыхание его становилось все слабее, пока не затихло совсем»[168]. Однако эта книга не о смерти, она именно об ожидании ухода близкого человека, страхе перед его скорым исчезновением из твоей жизни. Коллективная трапеза отмечает, фиксирует этот переход, помогает справиться со скорбью.
Глава 25Скорбь по умершему
Разве ты не видишь, что с любовью легче прожить тут, на земле?
Не только дети в детских книгах учатся понимать чувство скорби. Это чувство настигает и взрослых. Скорбь по ушедшему не ограничивается похоронами, это долгий и мучительный процесс. Скорбь может смягчиться со временем, но не может просто исчезнуть. Как, например, в книге «Старый дом просыпается» (2017) шведского писателя Мартина Видмарка и польской художницы Эмилии Дзюбак. Темные, тревожные иллюстрации в книге Видмарка и Дзюбак в этом смысле даже пронзительнее, чем текст.
Ларсон в старом доме один: он вдовец, дети разъехались. Теперь его жена живет только в воспоминаниях Ларсона. Он, очень ее любивший, не может перестать думать о ней, слышать ее голос. Но, увы, прекрасные картины, написанные женой, ее любимые книги больше никому не нужны. Остается только погасить свет в ее комнате и закрыть дверь. Старый дом тоже как будто вдовствует, все в нем приходит в запустение, все соответствует настроению самого Ларсона – будущего нет, есть только печальные, тревожащие воспоминания. Кажется, что и старик (да так ли уж стар Ларсон?), и дом навеки застыли в скорбном молчании и ждут не дождутся смерти.
Кстати, о таком вот коконе скорби подробно рассказывает и К. С. Льюис в эссе «Боль утраты» (1961), написанном после смерти жены. Льюис признается, как трудно ему общаться с людьми и как трудно людям общаться с ним. Они смущаются, не знают, о чем с ним можно, а о чем нельзя разговаривать. «Наверное, тех, кто скорбит, следовало бы замыкать в спецпоселениях, как прокаженных», – восклицает Льюис[169].
Вот так же и Ларсон сам себя запирает в старом доме. Но будущее все-таки проникает внутрь – хотя и почти случайно. Соседский мальчик приносит ему горшок с землей, там еще не проросший цветок, который надо поливать, а соседи уезжают на каникулы. Зеленый крошечный росточек, появившийся на следующий день, словно освещает весь дом – и тогда Ларсен наконец замечает и покрывшуюся пылью мебель, и грязные окна. Старик принимается за уборку, а цветок все растет и растет. Дом теперь сияет чистотой, и даже сбежавший было кот возвращается. Воспоминания превращаются из мучительных в утешительные, особенно когда расцветает красный – как на картинах жены Ларсона – мак.
Тема скорби центральна и для книги Пола Гэллико «Томасина» (1957). Здесь чувство скорби выступает в разных формах. Мэри Руа потеряла мать, когда была совсем маленькой, и очень по ней тоскует. Еще больше тоскует ее отец, ветеринар Эндрью Макдьюи. В смерти жены он винит свою злую судьбу, ведь если бы отец не заставил его стать ветеринаром, жена не заразилась бы от заболевшего попугая и осталась бы жива. Он обижен на весь мир и на самого себя. И снова хочется процитировать Льюиса:
Когда один из любящих умирает, другому кажется, что самой любви тоже пришел конец; как будто оборвали на середине танец или походя сбили головку цветка, – словом, остался лишь уродливый, жалкий обломок[170].
В «Томасине» у смерти много обличий: умирает слепой старик, не дождавшийся счастливого известия о том, что спасена его собака-поводырь, умирают от плохого обращения звери в цирке. Есть в книге и другие страдающие животные – домашние и дикие, и даже лягушка с переломанной лапкой. У Мэри Руа умирает любимая кошка Томасина; ветеринар советует усыпить животное побыстрее, чтобы не мучилось.
Дети провожают Томасину в последний путь, похороны – важный аспект скорби:
Устроим шествие через весь город. Ребят соберем много. Ты наденешь траур, пойдешь за гробом и будешь громко рыдать[171].
Эта книга, одна из самых добрых и жизнеутверждающих, насквозь пронизана мыслями о смерти, напрямую связанными с детскими страхами. Хотя эти мысли приписываются кошке Томасине, так вполне могла бы рассуждать и девочка:
Очень уж мы были нужны друг другу, когда садилось солнце и одиночество и страх являлись ему на смену. Средство от одиночества такое: прижаться щекой к щеке, мехом к меху или мехом к щеке. Бывало, проснешься ночью от кошмара, слушаешь мерное дыхание и чувствуешь, как шевелится чистый пододеяльник. Тогда не страшно, можно заснуть[172].
Мэри Руа так сильно горюет о любимой кошке, что перестает разговаривать с отцом, а потом и вообще умолкает. Она серьезно больна. Как говорит старый мудрый доктор, «дитя умирает от разбитого сердца»[173]. Горе и скорбь могут вызвать болезнь; заметим, что в старину врачи придавали этим соображениям существенно большее значение, чем современная медицина. В книге Пола Гэллико происходит чудо, которое оказывается вовсе и не чудом. Кошка Томасина жива – она, под новым именем Талифа, возвращается к девочке, а девочка возвращается к жизни, ибо любовь сильнее смерти[174].
Глава 26Братья и сестры
Я все время думаю о смерти. Какая-то я ненормальная.
Счастливый исход отнюдь не гарантирован даже в детской книге, и смерть ребенка оказывается страшной травмой не только для родителей, но и для братьев и сестер.
Одно из самых пронзительных описаний реакции на смерть брата – в книге Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи» (1951). Подростку Холдену Колфилду, от природы склонному к одиночеству, очень трудно с кем-нибудь сблизиться, полюбить кого-то – за исключением младшего брата Алли и младшей сестренки Фиби. Холден часто вспоминает Алли, умершего за несколько лет до описываемых событий, словно бы поверяя малышо