[253]. Если ты делаешь что-то не так, как другие, ты будешь «удален». Прекрасный эвфемизм для смерти. Удаляют тех, кто не исполняет правил коммуны (работает «милосердное» правило трех нарушений), удаляют стариков, удаляют младенцев, с которыми что-то не так, удаляют одного из только что родившихся близнецов.
Джонас, обладающий редким даром видения цвета и способностью видения прошлого (а значит, и понимания будущего), бунтует в первую очередь не против единообразия, а именно против смерти. Что-то в нем меняется радикально, когда он наконец понимает, что такое «удаление». Он больше не может прятаться за красивым словом. Джонас не верит, что слабый и «недоразвитый» Гейб должен непременно быть обречен на «удаление». Джонас готов пожертвовать всем ради выживания немощного. Слова Достоевского о слезинке хотя бы одного замученного ребенка ясно прочитываются в подтексте – столь «прекрасное будущее» построено на страдании детей. Вернуть коммуне воспоминания, даже тяжелые и болезненные, – значит побороть смерть. Воспоминания о прошлом дают возможность принять смерть как факт жизни, а не отгораживаться от нее, прикрываясь красивым и обманчивым словом.
Тема обреченности смерти продолжается в книге «В поисках синего» (2000), второй части тетралогии Лоури. Главная героиня Кира, рожденная с дефектом – искривленной ногой, – тоже подлежит своего рода «удалению»: здесь ее должны отнести на Покидай-поле за деревней, где она станет добычей страшных тварей. Однако Кира не погибает – сначала ее спасает заступничество родителей, потом – талант вышивальщицы. Деревне нужно ее умение, так же как коммуне Джонаса нужна была его способность различать цвета и хранить воспоминания. Кира – в своем роде тоже хранительница воспоминаний, ведь именно они вышиты на мантии певца, которую ей предстоит чинить и украшать. Обществу необходимы способности одаренных детей; ради этого можно и нужно убивать – потому-то вышивальщица Кира, резчик по дереву Томас и маленькая певица Джо и остаются сиротами: они «художники, которые могут создавать будущее», а родители обычно мешают нужному развитию событий[254].
Но ведь умереть может не только тело – умирает иногда и душа. И смерть души одних может повлечь за собой физическую смерть других. В третьей книге тетралогии – «Вестник» (2004) – лес, окружающий деревню, чьи жители когда-то выбрали доброту и стали помогать пришельцам и слабым, вбирает в себя добро. Но вот жители деревни предпочли сменить добрые чувства на стяжательство или иные пороки, которые кажутся им их сбывшейся мечтой, и в конце концов деревня больше не хочет принимать беглецов и немощных, а лес пропитывается ненавистью и жестокостью.
Мэтти, быстроногий вестник, до того не раз весело и безопасно проходивший через лес, теперь чувствует эту новую враждебность. Лес больше не хочет пропускать его, на его пути полно новых опасностей – острые лианы, топкие болота, цепкие вьюны. Что можно противопоставить смерти? Красоту. Доброту. Память о страдании. Попав в лесную ловушку, Мэтти вспоминает изображения Смерти, которые видел в книгах: «Отрезанная голова на блюде. Битва и земля, усеянная телами. Мечи, копья и огонь и гвозди, вбиваемые в нежные ладони мужчины. С помощью красоты художники сохранили боль»[255]. Только вобрав в себя эту вселенскую боль, Мэтти может исцелить мир, избавить других от болезни и смерти – ценой своей жизни.
О смерти души, тесно связанной с возможной гибелью тела, говорит и другая антиутопия – роман Мег Розофф «Как я теперь живу», вышедший в том же 2014 году, что и «Вестник» Лоури. Розофф описывает Третью мировую войну, но не в каком-то далеком будущем и не в какой-то воображаемой вселенной, а прямо сейчас, в наши дни[256]. Главная героиня приезжает из Нью-Йорка в дом своей тети в мирной сельской Англии. В известном смысле такой зачин схож с началом первой книги «Хроник Нарнии»: дети уезжают из Лондона, подальше от возможных бомбежек. Но Дейзи, конечно, не подозревает, что скоро начнутся военные действия. Если в написанной после войны книге К. С. Льюиса «Лев, колдунья и платяной шкаф» (1950) такой переезд обеспечивал детям возможность опасных, но все же волшебно-благополучных приключений в Нарнии, то героиня Розофф, сама еще подросток, оказывается в значительно более сложной ситуации. Она и четверо ее кузенов, которым от девяти до шестнадцати лет, случайно остаются одни в старом деревенском доме. Война не сразу добирается до них. Но и им от нее не укрыться… В отличие от взрослых (мать Дейзи умирает родами задолго до описываемых событий, а тетя, как выясняется позже, была убита еще в самом начале войны), никто из детей не погибает, но есть вещи, которые пострашнее физической смерти. На долю Дейзи и ее кузенов выпадают такие невероятно тяжелые испытания, что каждому потом приходится мучительно долго (и не всегда с успехом) налаживать свою жизнь. Дейзи и ее двоюродная сестра Пайпер становятся невольными свидетелями множества смертей: от случайно застреленных у них на глазах людей до гор трупов – жертв массовой бойни на отдаленной ферме, где, как они думают, скрывались братья Пайпер, Эдмунд и Айзек.
Любовь и смерть, как положено, завязываются в крепчайший узел – Дейзи и Эдмунд влюбляются друг в друга, но война разлучает их, и чтобы встретиться вновь, им приходится в буквальном смысле перешагнуть через смерть. Такой опыт не может пройти бесследно – оба страдают тем, что современные психологи называют «посттравматическим стрессовым расстройством»[257]. Эдмунду пришлось тяжелее всех, он весь «пропитался» чужой смертью.
Все же совершенно ясно. И ужасно. Эдмунд видел эту бойню. Видел, как людей хладнокровно убивали. Как умирали мужчины, женщины, дети. Как животных убивали или бросали на верную гибель. Не знаю, как он выжил, – скорее всего, никогда не узнаю.
Он слышал, как людей убивали, как они умирали, и их голоса его заразили, отравили, разлили яд по всему телу[258].
Дейзи и самой пришлось нелегко, но ей остается только ждать и надеяться, что рано или поздно ее любовь сможет вывести яд смерти из тела возлюбленного. Ибо только так можно понять, «что есть Жизнь, и что есть Смерть, и почему Любовь сильнее Жизни и Смерти»[259].
Глава 39Война и дети
Несчастна та страна, которая нуждается в героях.
Разговор о детях и войне чрезвычайно важен и, увы, все еще не теряет своей актуальности. Зигмунд Фрейд писал о войне:
Она убирает более поздние культурные наслоения и позволяет вновь проявиться в нас первобытному человеку. Она заставляет нас опять быть героями, которые не могут поверить в собственную смерть; она представляет чужих нам людей врагами, чьей смерти надо добиваться или желать; она советует нам не принимать близко к сердцу смерть любимых людей[260].
Ничего хорошего война не обещает. В то же время о ней долгие годы было принято рассказывать детям как о самом героическом и прекрасном времени. Начиная еще с девятнадцатого века, приключенческая литература насаждала «романтический образ войны как таковой»[261]. Идея побега на войну и детского героизма занимала огромное место в детской литературе, и эта традиция достаточно старая, как показывает Ольга Мяэотс в своих исследованиях, посвященных отображению в книгах для детей итальянского патриотизма эпохи войн за независимость середины девятнадцатого века или русского патриотизма в период Первой мировой войны.
Рассказы знаменитого итальянского автора Эдмондо Де Амичиса, вошедшие в книгу «Сердце: Записки школьника» (1886), полны описаний маленьких героев, теряющих ради победы если не жизнь, то ногу после ампутации, за что их превозносят командиры, отдавшие жестокий приказ. Капитан, пославший юного барабанщика на верную смерть, называет его настоящим героем.
Подобная сцена пробуждала в читателях не только стремление самим принести героическую жертву, но и оправдывала, окружая героическим ореолом, участие детей в военных действиях, одновременно снимая со взрослых ответственность за безопасность и благополучие детей[262].
В приключенческом романе Луи Буссенара «Капитан Сорви-голова» (1901) участие подростков в Бурской войне безоговорочно превозносится как нечто замечательное и героическое, как самое естественное и совершенно необходимое условие победы в борьбе бурских республик за независимость от могущественной Британской империи. Конечно, в подобном романтическом произведении главные герои всегда неуязвимы и обязательно выживают, а смерть настигает лишь героев второстепенных.
Подобным образом прославлялись дети-герои и в российской литературе – сначала те, кто стремился на фронт в Первую мировую, потом дети и подростки, принимавшие участие в революции и Гражданской войне, как, например, юные герои повести Павла Бляхина «Красные дьяволята» (1921).
К середине двадцатого века детей все же начинают «ценить» выше. В европейской литературе постепенно исчезает представление о том, что можно и нужно жертвовать жизнью ребенка или подростка ради патриотической идеи. Однако в советской детской книге военный патриотизм продолжает процветать еще долго. Советские писатели постоянно превозносили детей – героев Великой Отечественной войны. Это могли быть реальные подростки или молодые люди – Зоя Космодемьянская, Олег Кошевой или Володя Дубинин, – которым посвящалось немало книг для молодежи.