Могли быть выдуманные, но гораздо более убедительные герои – например, Ваня в повести «Иван» (1957) Владимира Богомолова (об этой книге мы позже поговорим подробнее). Уже упомянутый пионер-герой партизан Володя Дубинин стал персонажем популярной в советское время повести Льва Кассиля и Макса Поляновского «Улица младшего сына» (1947), написанной («записанной») по горячим следам, всего через несколько лет после достаточно случайной гибели Володи в 1942 году, сразу после освобождения Керчи. В этой истории немало других трагических смертей – военных, саперов, мирных жителей, даже немцев. Однако основная ее цель – показать, что дело не в гибели: гибель – всего лишь надежное свидетельство того, что был совершен настоящий подвиг.
Главной задачей этой и многих ей подобных советских книг было воспитание молодого поколения. Каждый юный пионер должен стать таким же, как Володя, – преданным Родине, готовым на постоянное самопожертвование вместе со взрослыми или даже вместо них. Безусловно, в книге правдиво показаны чувства матери – ее страх за сына, ее горе. Но гордость подвигом юного героя вытесняет в книге материнское страдание, подчеркивает важность, необходимость гибели Володи.
Гораздо позже, когда уже можно стало взглянуть на Великую Отечественную – то есть воистину патриотическую – войну другими глазами, была написана книга еще об одном знаменитом пионере-герое, тоже партизане, Лёне Голикове. «Облачный полк» (2012) Эдуарда Веркина описывает быт партизан гораздо менее романтично и куда более реалистично, чем повесть Кассиля и Поляновского. Реальная (ставшая легендарной) история Лёни Голикова уже давно заняла свое место и в жизни, и в литературе – о нем в советское время было написано несколько книг. Его история постоянно претерпевала легкие изменения и приукрашивания: он считался пионером-героем, хотя к началу войны ему было уже пятнадцать; подвиг его изображался все более значительным. Современный писатель Веркин озабочен не подвигом, он старается разглядеть сквозь пелену героической легенды реальное страдание обреченного на смерть партизана-подростка[263].
Такие подростки часто прибивались к партизанским отрядам, но, как говорит в повести его командир: «Пацанва должна в школе сидеть, бабы должны щи варить, а воевать должны взрослые. Все просто»[264]. Описывая лесной быт корреспонденту газеты, прилетевшему на самолете в партизанский отряд именно для того, чтобы написать статью о героических детях, Саныч (полное имя героя мы узнаем только в самом конце) подробно останавливается и на нужнике, и на бане. Рассказчик – совсем еще пацан Митька – еще подробнее описывает клопов, мокрецов и жуткую грязь под ногами. Повар в отряде – отнюдь не щеголь в белом колпаке и длинном фартуке, как повар в керченских каменоломнях подземного партизанского отряда, в который вступил Володя Дубинин. В лесном отряде Саныча это – бывший продавец, готовит не то чтоб умело, но все едят и добавки просят.
Выстланный коврами красный уголок керченской подземной крепости и не снился лесным партизанам, ютящимся в холодных землянках. В этом партизанском отряде не выживает почти никто: многие погибают в бою, другие – от холода и от ранений. В этой книге тоже есть мать героя, но ей почти нечего рассказать о сыне, она ничего не знает о партизанской жизни, зато помнит его обычным парнишкой: «Как все – по лесам скакал, в войну играл, рыбу ловил». В ее словах нет ни гордости, ни героизма. Как объясняет правнуку выживший рассказчик:
– Война похожа на болезнь… На грипп. Когда болеешь гриппом, поднимается температура.
– Как будто все происходит не с тобой, а рядом. В параллельном мире… Так? […]
– Все время надо куда-то идти, каждый день, и все время ты отчего-то просыпаешься, каждый день по пять раз просыпаешься… Короче: ты больной с распухшей головой бредешь по снегу через вечный понедельник. При этом понимаешь, что вторника может и не случиться[265].
Вторника не случается: и Саныча, и остальных партизан настигает смерть.
Следующая война – Афганская – не менее жестоко вторгается в почти сказочную реальность далекого абхазского села, где живет семнадцатилетний Амза, подружившийся с дельфином, которого он назвал Бзоу – в честь лошади легендарного абхазского героя. Книга Евгения Рудашевского «Здравствуй, брат мой Бзоу!» (2015) до самого конца – ухода Амзы в армию и гибели обоих, Амзы, убитого в Афганистане, и Бзоу, в тот же день выбросившегося на скалы, – остается в мистическом пространстве связи мальчика и дельфина. Но войны разрушают всяческие связи: Вторая мировая, Афганская и пожирающие все больше новых жертв войны двадцать первого века – их истории еще ждут своего отображения в детских книгах.
Глава 40Жертва или герой?
Ведь был солдат бумажный.
Темы жертвенной смерти и смерти геройской очень тесно связаны. Амза оказывается жертвой бессмысленной войны, в гибели Саныча жертвенность и героизм переплетены теснейшим образом. Советская литература в целом почти не различала эти понятия, они в ней удобно соседствовали как героически-жертвенные – и смерть пионерки в написанном в 1932 году одноименном стихотворении Эдуарда Багрицкого, и смерть Мальчиша-Кибальчиша в «Сказке о военной тайне» (1935) Аркадия Гайдара.
Но тема эта существовала, конечно, задолго до появления советской литературы, и жертвенное геройство часто подчеркивалось тем, что его носителем становился именно слабый, а не сильный: тот, кого в старину называли термином, к счастью, давно вышедшим из употребления, – «увечный».
Одним из первых персонажей детской книги с очевидными телесными «изъянами» (еще одно ушедшее из нашего лексикона слово) стал герой сказки «Стойкий оловянный солдатик» (1838) Ханса Кристиана Андерсена. Во времена написания этой истории уродством считалось все, что не попадало под определенный стандарт нормы. Так уж случилось, что в коробке с двадцатью пятью оловянными солдатиками оказался один одноногий – на вторую ногу олова не хватило. Вот и судьба у него оказалась совсем другой, чем у остальных двадцати четырех братьев, – на его долю выпали разнообразнейшие приключения. Солдатик сразу же избавляется от скучной жизни в тесной коробке и влюбляется в бумажную балерину. Она так прекрасно делает пирует на одной ножке, что солдатику кажется – она тоже одноногая. Вот он и размечтался о союзе двух сердец, двух калек – прекрасной и безобразного.
То, что он не такой, как все, ему и помогает, и мешает. Перед ним открывается иной мир, полный красоты и опасностей. До поры до времени стойкость позволяет ему выходить невредимым из многочисленных испытаний – в окошко он вылетел, но уцелел, крыса его пыталась поймать, но не поймала, утонул его бумажный кораблик, но его проглотила рыба, и он, сам не зная как, вернулся в тот дом, где обитает прекрасная танцовщица. И тут его все же подкараулила гибель. И он, и прекрасная танцовщица сгорели в печке. В огненной смерти они нашли друг друга, и все, что осталось от солдатика, – только любящее оловянное сердце.
В современной повести для младших подростков таким вот «одноногим солдатиком» выглядит мальчик, приезжающий в школу на инвалидной коляске. Он не похож на других, не такой, как все. Первая реакция одноклассников: на колясках передвигаются только нищие. Пройдет какое-то время, пока другие школьники научатся принимать Юру, героя книги Екатерины Мурашовой «Класс коррекции» (2006), таким, какой он есть. Юра может – хотя и с большим трудом – ходить на костылях, но так криво и неуклюже, что дети – как часто и бывает, жестокие – тут же начинают его передразнивать. Впрочем, он не обижается и сам дразнит тех, кто дразнит его. У Юры, сосланного в класс коррекции, где обитают ученики с серьезными психическими нарушениями, отстающие и хулиганы, нет никаких отклонений психики. Учится он вполне нормально, но сам замечает: «Экстерьер у меня для гимназически-показательного класса неподходящий. Я же урод»[266]. Он, как и оловянный солдатик, не вписывается в «правильную», «нормальную» жизнь. И такая же в нем чувствуется стойкость – именно она позволяет ему изменить, облагородить все вокруг. Одноклассники перестают употреблять бранные слова, заядлый второгодник подтягивает учебу и даже принимается за чтение.
Юрина способность переноситься в иной, сказочный мир, где он может не только ходить и даже бегать, но и скакать на лошади, помогает другим в борьбе против страшной несправедливости, а еще – спасает заколдованную принцессу (она же – онемевшая после травмы красавица, одноклассница Стеша). В конце концов Юре, как настоящему герою, все же уготована смерть – опасное приключение оказывается для него последним. Но умирает он не просто так – его смерть становится залогом изменений, новых возможностей для других.
Тема смерти «за други своя» появляется и в следующей повести Мурашовой, «Гвардия тревоги» (2007); ее герой – юноша по имени Берт – тоже не может ходить. Он – «мозговой центр» группы старших школьников, которые нашли свое призвание в том, чтобы помогать тем, кому трудно, кто болен или не способен сам справиться с жизненными неурядицами. Берту тоже суждено погибнуть, чтобы его юные соратники – «тревожные гвардейцы», как называет их отец одного из мальчиков, – могли продолжать помогать другим, а заодно и себе, потому что все они обретают цель жизни – служение добру.
Трагическая смерть положительного героя неразрывно связана с возможностью для других творить добро. В детской литературе это один из способов «оправдания» смерти, придания ей смысла. В литературе девятнадцатого века умирающая от чахотки девочка Ева становится примером христианских добродетелей терпения и прощения. В литературе века двадцатого смерть несправедливо осужденного негра, «увечного» Тома, учит тому, что отчаянье до добра не доводи