— Представляешь, а все остальные чувствуют себя так постоянно.
— Тяжело, — сказала она, и в ее голосе прозвучала нотка грусти. — Но ты так и не сказал мне.
— Жалею, что не могу узнать, о чем думаешь ты…
— И?
— И поверить, что ты настоящая. Я боюсь…
— Не хочу, чтобы ты боялся, — ее голос представлял собой тихий шелест. Мы оба услышали, чего она не сказала — что мне не нужно бояться, что бояться нечего.
— Я имел в виду не этот страх.
Так быстро, что я совершенно не заметил движения, она приподнялась, опираясь на правую руку и не отнимая у меня левой. Ее ангельское лицо оказалось всего в нескольких дюймах от моего. Мне следовало отклониться назад. Ведь необходимо было соблюдать осторожность.
Ее медовые глаза обжигали.
— Тогда чего же ты боишься? — прошептала она.
Я не смог ответить. Ее ароматное прохладное дыхание овевало мое лицо, как было лишь однажды до этого. Я бездумно наклонился ближе, вдыхая.
Она мгновенно исчезла, вырвав свою руку из моих так быстро, что мне обожгло болью ладони. Пока я приглядывался, она уже была в двадцати футах от меня, стояла на краю этой полянки глубоко под сенью огромной ели. С непроницаемого лица на меня пристально смотрели мрачные глаза, кажущиеся темными из-за тени.
Я чувствовал, что выгляжу потрясенным, мои руки горели.
— Эдит. Я… прости, — я говорил шепотом, но знал, что она меня слышит.
— Дай мне минутку, — отозвалась она — достаточно громко для моего менее чувствительного слуха.
Я сидел неподвижно.
Через десять очень долгих секунд Эдит вернулась обратно — медленнее, чем ходила обычно. Остановившись в нескольких футах от меня, грациозно опустилась на траву, скрестив под собой ноги. Ее глаза не отрывались от моих. Она дважды глубоко вздохнула, затем виновато улыбнулась.
— Мне очень жаль, — она помедлила. — Поймешь ли ты, какой смысл я вкладываю в слова, если скажу, что я всего лишь человек?
Не в состоянии улыбнуться ее шутке, я молча кивнул. Внезапно осознал, что сейчас чуть не произошло, и ощутил резкий выброс адреналина. Эдит наверняка почуяла это даже со своего места. Ее улыбка стала насмешливой.
— Я лучший хищник на земле, не так ли? Все во мне притягивает тебя: мой голос, мое лицо, даже мой запах. Как будто я не обошлась бы без всего этого!
Внезапно она превратилась размытое пятно. Я моргнул, и она исчезла, а потом оказалась у того же дерева, что и раньше, обежав всю поляну меньше чем за секунду.
— Как будто тебе удалось бы убежать от меня, — горько сказала Эдит.
Она подпрыгнула вверх на дюжину футов и, ухватившись за громадную ветку, без видимых усилий отломила ее от ствола. В тот же миг снова оказалась на земле, держа это огромное корявое копье в одной руке. Затем с ошеломляющей скоростью размахнулась им и ударила, как бейсбольной битой, по дереву, от которого его оторвала.
И ветка, и дерево с жутким грохотом развалились на части.
Прежде чем я успел уклониться от этого взрыва, даже прежде чем дерево упало на землю, Эдит вновь оказалась прямо передо мной, всего в двух футах, неподвижная, словно статуя.
— Как будто ты смог бы от меня отбиться, — мягко сказала она. Эхо от падения дерева еще разносилось по лесу.
Я впервые видел ее настолько свободной от тщательно сохраняемой человеческой личины. Эдит никогда еще не была меньше похожа на человека… как и не была более прекрасной. Я не мог двигаться, словно птица, попавшая в ловушку змеиного взгляда.
Ее глаза просто светились от азарта. Но спустя несколько секунд потускнели. Выражение лица медленно сложилось в маску скорби. Эдит выглядела так, будто вот-вот заплачет, и я, с трудом поднявшись на колени, протянул к ней руку.
Она предостерегающе выставила ладонь:
— Подожди.
Я снова замер.
Эдит шагнула ко мне.
— Не бойся, — пробормотала она, и ее бархатный голос был непреднамеренно соблазнительным. — Я обещаю… — она помедлила. — Я клянусь, что не причиню тебе вреда, — казалось, она пытается убедить в этом не только меня, но и себя.
— Не надо бояться, — снова прошептала она, нарочито медленно двигаясь в мою сторону. Остановилась в футе от меня и нежно коснулась моей руки, все еще протянутой к ней. Я крепко обхватил ее пальцы.
— Пожалуйста, прости меня, — сказала она официальным тоном. — Я себя контролирую. Ты застал меня врасплох, но сейчас я снова паинька.
Она ждала моего ответа, а я лишь молча пристально глядел на нее, стоя перед ней на коленях, с полной неразберихой в голове.
— Сегодня я не голодна, честное слово, — и она подмигнула.
Это заставило меня засмеяться, хотя смех прозвучал словно с легкой одышкой.
— Ты в порядке? — спросила она, медленно и осторожно накрывая мою руку ладонью.
Я посмотрел на гладкую мраморную руку Эдит, затем в ее глаза. Во взгляде читались нежность и раскаяние, но по-прежнему видна была грусть.
Я улыбнулся так широко, что заболели щеки. Ее ответная улыбка была ослепительной.
Обдуманно неспешным движением, она гибко опустилась на траву и поджала под себя ноги. Я весьма неуклюже последовал ее примеру. Теперь мы сидели лицом друг к другу, наши колени соприкасались, а руки по-прежнему были сплетены.
— Итак, на чем мы остановились, пока я не повела себя так грубо?
— Честно говоря, понятия не имею.
Она улыбнулась, но на лице ее читался стыд:
— Кажется, мы говорили о том, что тебя страшит — помимо очевидных причин.
— О, верно.
— И?
Я посмотрел на наши руки, повернув их так, чтобы свет переливался на ее ладонях.
— Как легко я раздражаюсь, — вздохнула она.
Я посмотрел в ее глаза, внезапно осознавая, что это так же ново для нее, как и для меня. Несмотря на многолетний опыт, который она приобрела еще до нашей встречи, ей тоже было тяжело. Это придало мне храбрости.
— Мне было страшно… что из-за… ну… очевидных причин я, вероятно, не смогу остаться с тобой, да? А это как раз то, чего я хочу больше, чем следовало бы.
— Да, — медленно согласилась она. — Быть со мной — не в твоих интересах.
Я нахмурился.
— Я должна была уйти еще в тот первый день и не возвращаться. Мне нужно уйти сейчас. — Эдит покачала головой. — Возможно, я сумела бы сделать это тогда. А теперь не знаю, как это сделать.
— Не надо. Пожалуйста.
В ее взгляде появилась незащищенность.
— Не волнуйся. В сущности, я эгоистичное существо. И слишком жажду твоего общества, чтобы поступить как должна.
— Хорошо!
Сердито посмотрев на меня, Эдит осторожно высвободила руки и скрестила их на груди. Когда она заговорила снова, ее голос звучал жестче:
— Никогда не забывай, что я жажду не только твоего общества. Никогда не забывай, что для тебя я опаснее, чем для кого бы то ни было, — она невидяще уставилась в лес.
Я на мгновение задумался.
— Кажется, я не очень-то понял твою последнюю фразу.
Эдит с улыбкой оглянулась на меня, ее непредсказуемое настроение снова изменилось.
— Как мне объяснить это? Да еще чтобы ты не ужаснулся.
Казалось, не отдавая себе в этом отчета, она снова вложила свою руку в мою, а я крепко ее сжал. Эдит посмотрела на наши руки:
— Это невероятно приятно, тепло.
Несколько мгновений она, похоже, обдумывала предстоящий ответ.
— Ты ведь знаешь, что всем доставляют удовольствие разные вкусы? — начала она. — Кому-то нравится шоколадное мороженое, другие предпочитают клубничное.
Я кивнул.
— Прошу прощения за аналогию с едой, но не нахожу другого способа объяснить.
Я улыбнулся, и она ответила тем же, но ее улыбка была печальной.
— Видишь ли, каждый обладает своим собственным запахом, своим уникальным ароматом… Если ты запрешь алкоголика в комнате с выдохшимся пивом, он его выпьет. Но сможет противостоять этому желанию, если захочет, если встал на путь выздоровления. А теперь представь, что будет, если к нему в комнату принести бокал столетнего бренди, самого редкого, самого лучшего коньяка… и воздух наполнится его теплым ароматом… Как по-твоему, удержался бы при этом наш алкоголик?
Минуту мы сидели, молча глядя друг другу в глаза и пытаясь прочесть мысли друг друга.
Эдит первой нарушила тишину:
— Возможно, это неправильное сравнение и отказаться от бренди слишком легко. Наверное, следует превратить нашего алкоголика в героинового наркомана.
— Значит, ты говоришь, что я твой сорт героина? — пошутил я, стараясь разрядить обстановку.
Она быстро улыбнулась, словно оценив мои усилия:
— Да, ты именно мой сорт героина.
— И часто такое случается? — спросил я.
Эдит смотрела на верхушки деревьев, обдумывая ответ.
— Я говорила об этом с сестрами, — она по-прежнему смотрела вдаль. — Для Джесамины все вы в основном одинаковы. Она последней присоединилась к нашей семье и вообще с трудом воздерживается. Еще не успела развить чувствительность к разнице в запахах и вкусах, — Эдит бросила на меня быстрый взгляд. — Прости.
— Все в порядке. Слушай, не переживай из-за того, что можешь меня обидеть, напугать или что-то там еще. Это твой способ мыслить. Я могу понять его или, по крайней мере, попытаться. Просто объясняй так, как, по-твоему, будет доходчиво.
Она глубоко вздохнула и посмотрела мимо меня:
— Так вот, Джесамина не уверена, что когда-либо сталкивалась с кем-то, кто был бы таким же… — она запнулась, подбирая правильное слово, — притягательным, как ты для меня. Поэтому приходится думать, что нет, — ее взгляд метнулся ко мне. — Такое она запомнила бы.
Она опять отвернулась.
— Эл гораздо дольше «в завязке», так сказать, и она поняла, что я имею в виду. С ней такое было дважды, один раз сильнее, чем другой.
— А с тобой?
— Раньше никогда.
Мы снова уставились друг на друга. В этот раз первым заговорил я:
— И что сделала Элинор?
Зря я спросил. Эдит сжалась, на ее лице отразилось страдание. Я подождал, но она ничего не добавила.