— Но он сумел.
— Да. Что-то в ее лице придало ему сил для борьбы. С тех пор они вместе. Иногда живут отдельно от нас как семейная пара. Но чем более молодыми мы притворяемся, тем дольше можем оставаться на одном месте. Форкс идеально подходит нам во многих отношениях, поэтому мы все поступили в школу, — рассмеялась она. — Наверное, через несколько лет нам придется быть гостями на их свадьбе. Снова.
— А Арчи и Джесамина?
— Арчи и Джесамина — два уникальных создания. Они оба развили сознательность, как мы это называем, без чьей-либо помощи. Джесамина раньше была частью другой… семьи, совсем не похожей на нашу. Их образ жизни угнетал ее, и тогда она начала странствовать одна. И Арчи нашел ее. Как и у меня, у него тоже есть дар.
— В самом деле? — восторженно прервал я Эдит. — Но ты говорила, что единственная в своей семье слышишь чужие мысли.
— Это так. А ему открыто кое-что другое. Он видит события: те, которые могут произойти, те, которые приближаются. Но все это очень субъективно. Будущее не высечено из камня. Оно изменчиво.
После этих слов Эдит стиснула зубы и метнула взгляд на меня, но отвела его так быстро, что я даже не был уверен, не померещилось ли мне это.
— И что же он видит?
— Он увидел Джесамину и понял, что она ищет его, прежде, чем она сама это осознала. Увидел Карин и нашу семью и вместе с Джесаминой пришел, чтобы найти нас. Особенно он чувствителен к нелюдям. Например, всегда знает о приближении другой группы нам подобных. И предвидит любую угрозу, которую они могут собой представлять.
— Существует много… вам подобных? — я был удивлен. Сколько таких, как они, бродит среди нас, людей, пока мы находимся в полном неведении?
Мой разум зацепился за одно из произнесенных ею слов. Угроза. Впервые Эдит намекнула мне, что ее мир может быть опасен не только для человека. Это так встревожило меня, что я готов был задать новый вопрос, но, опередив меня, она уже отвечала на предыдущий:
— Нет, не так уж много. Однако большинство из них предпочитают не задерживаться на одном месте. Только такие, как мы, отказавшиеся от охоты на вас, смертных, — лукавый взгляд в мою сторону, — могут довольно долго жить среди людей. Мы нашли всего одну такую же семью, как наша, в маленькой деревушке на Аляске. И на некоторое время поселились рядом с ними, но нас оказалось так много, что мы стали слишком заметными. Все, кто живет… по-другому, стремятся сплотиться.
— А остальные?
— В большинстве своем кочевники. Временами мы тоже так жили. Это наскучивает, как и все остальное. Но периодически мы сталкиваемся с другими, так как большинство из нас предпочитает север.
— Почему?
Мы уже припарковались возле моего дома, и Эдит выключила двигатель пикапа. После его рева тишина показалась особенно глубокой. Вокруг было очень темно: даже луны не видно. Свет на крыльце не горел, и я понял, что отца еще нет дома.
— Ты сегодня вообще открывал глаза? — поддразнила она меня. — Думаешь, я смогла бы ходить по улице в солнечную погоду, не став при этом причиной множества ДТП?
Я не ответил, но подумал, что Эдит вполне способна устроить на дороге огромную пробку даже без всей этой пиротехники.
— У нас были основания выбрать Олимпийский полуостров, одно из самых пасмурных мест в мире. Приятно иметь возможность выходить из дому днем. Ты даже не представляешь, до какой степени можно устать от ночного образа жизни за восемьдесят с лишним лет.
— Так вот откуда берут начало все эти легенды?
— Возможно.
— А Арчи тоже пришел из другой семьи, как и Джесамина?
— Нет, и как раз в этом заключена тайна. Арчи ничего не помнит из своей человеческой жизни. И не знает, кто его обратил. Просто однажды он очнулся совсем один. Тот, кто создал его, ушел, и никто из нас не понимает, почему или как это могло случиться. Если бы у Арчи не было его дара, если бы он не увидел Джесамину и Карин и не знал, что однажды станет одним из нас, то, наверное, совсем одичал бы.
Нужно было о многом поразмыслить, а вопросов оставалось еще больше. Но тут у меня забурчало в животе. Я даже не заметил, что проголодался, настолько был заинтригован. А теперь осознал, что умираю с голоду.
— Прости, из-за меня ты вовремя не поужинал.
— Все в порядке, правда.
— Я не так часто провожу время с теми, кто нуждается в пище. Вот и забыла.
— Хочу побыть с тобой, — в темноте сказать это было гораздо проще, особенно зная, что голос может подвести меня, выдать мою безнадежную привязанность к Эдит.
— Можно мне войти? — спросила она.
— А ты хочешь? — я не мог представить себе эту богиню сидящей на отцовском потертом кухонном стуле.
— Да, если не возражаешь.
— Нисколько, — я улыбнулся.
Я выбрался из пикапа, а она уже была рядом. Потом порхнула вперед и исчезла. В доме зажегся свет.
Эдит встретила меня у двери. Было так странно видеть ее у нас дома, среди скучных материальных атрибутов моей обыденной жизни. Мне вспомнилась игра «Лишний предмет», в которую мы с мамой играли, когда мне было четыре или пять. «Один из этих предметов отличается от остальных».
— Неужели я не запер дверь? — поинтересовался я.
— Нет, я взяла ключ из-под карниза.
Я подумал, что никогда не пользовался этим ключом в ее присутствии. А потом вспомнил, как она нашла ключи от моей машины, и пожал плечами.
— Ты ведь голоден, да? — и Эдит повела меня за собой на кухню так, будто бывала здесь миллион раз. Включив свет, она села на тот самый стул, на котором я пытался ее представить. Кухня больше не казалась такой уж обшарпанной. Хотя, может быть я просто не мог отвести глаз от Эдит и поэтому не смотрел ни на что другое. Я застыл на мгновение, пытаясь осознать ее присутствие здесь, среди этой обыденности.
— Съешь что-нибудь, Бо.
Кивнув, я повернулся чтобы пошарить в холодильнике. Там нашлась оставшаяся со вчерашнего ужина лазанья. Я положил кусок на тарелку, потом, передумав, добавил все, что оставалось на противне, и поставил в микроволновку. Пока она разогревала пищу, наполняя кухню запахами помидоров и орегано, я вымыл противень. В животе снова забурчало.
— Хмм, — сказала Эдит.
— Что такое?
— В будущем мне придется выполнять свои обязанности получше.
Я засмеялся:
— Что ты можешь делать еще лучше, чем сейчас?
— Хотя бы помнить, что ты человек. Я должна была, не знаю, взять с собой корзинку для пикника или что-то в этом роде.
Микроволновка просигналила, я вынул тарелку и торопливо поставил ее, когда она обожгла мне руку.
— Не беспокойся об этом.
Взяв вилку, я начал есть. Я действительно проголодался. Первый кусок ошпарил мне рот, но я продолжал жевать.
— Это вкусно? — спросила она.
Я проглотил:
— Не уверен. Кажется, я только что напрочь сжег себе вкусовые рецепторы. Вчера было вкусно.
Похоже, я ее не убедил.
— А ты когда-нибудь скучаешь по еде? По мороженому? Арахисовому маслу?
Она покачала головой:
— Я почти не помню еду. Даже не могу тебе сказать, что больше всего любила. Теперь она пахнет… несъедобно.
— Наверное, это печально.
— Это не такая уж огромная жертва, — грустно сказала она, словно вспоминая об иных жертвах, которые и в самом деле были огромными.
С помощью кухонного полотенца я переставил горячую тарелку на стол — чтобы иметь возможность сесть рядом с Эдит.
— А по каким-нибудь другим сторонам человеческой жизни скучаешь?
Она на секунду задумалась:
— Не то чтобы скучаю, потому что для этого нужно было бы сохранить какие-то яркие воспоминания, а как я уже сказала, человеческая жизнь стирается из памяти. Но кое-что мне, вероятно, хотелось бы испытать. Пожалуй, можно сказать, что это вызывает у меня зависть.
— Например?
— Например, сон. Бесконечное бодрствование иногда утомляет. Думаю, мне понравилось бы временное забвение. Это кажется интересным.
Думая над этим, я съел еще несколько кусков:
— Такое впечатление, что это нелегко. И чем же ты занимаешься всю ночь?
Она помедлила, потом поджала губы:
— Ты имеешь в виду в общем?
Я удивился, поняв, что ей, похоже, не хочется отвечать на этот вопрос. Может, он получился недостаточно конкретным?
— Нет, не обязательно в общем. Скажем, что ты собираешься делать сегодня, после того, как уйдешь?
Это был неправильный вопрос. Я почувствовал, что моя эйфория постепенно спадает. Эдит должна будет уйти. И не имело значения, насколько коротким будет расставание, — я боялся его.
Кажется, ей тоже не понравился вопрос, и сначала я подумал, что по той же причине. Но потом Эдит бросила на меня быстрый взгляд и отвела глаза, будто ей было неловко.
— Что?
Она состроила гримаску:
— Ты хочешь услышать приятную ложь или правду — возможно, тревожную?
— Правду, — быстро сказал я, хоть и не был полностью в этом уверен.
Эдит вздохнула:
— Когда ты и твой отец уснете, я вернусь сюда. В последнее время это стало частью моего распорядка дня.
Я моргнул. Потом еще раз.
— Ты приходишь сюда?
— Почти каждую ночь.
— Почему?
— Интересно наблюдать, как ты спишь, — непринужденно сказала она. — Ты разговариваешь.
Мой рот открылся, а шея и лицо покраснели. Конечно мне известно, что я разговариваю во сне — мама поддразнивала меня по этому поводу. Но я не думал, что и здесь придется беспокоиться об этом.
Эдит с опаской наблюдала за моей реакцией, глядя на меня из-под ресниц.
— Ты очень сердишься на меня?
Сердился ли я? Не знаю. Но угроза унижения была очень реальной. И вообще, откуда Эдит слушала мое сонное бормотание? Через окно? Непонятно.
— Как ты… Где ты… Что я…? — мне не удавалось закончить ни одну из мыслей.
Эдит приложила ладонь к моей щеке. Прилившая кровь казалась обжигающе горячей по сравнению с ее прохладной рукой.
— Не расстраивайся. У меня не было дурных намерений. Уверяю тебя, я очень хорошо контролировала себя. И если бы мне показалось, что это опасно, я немедленно ушла бы. Я просто… хотела быть рядом с тобой.