В голосе Эдит звучало сочувствие.
— Долгое время ей никого не удавалось найти. Но когда монстры стали сказочными персонажами, Карин обнаружила, что может общаться с ничего не подозревающими людьми, словно сама является одной из них. Она стала работать медсестрой — женщину не приняли бы в иной роли, несмотря на бесспорное превосходство в образовании и мастерстве над хирургами тех дней. Когда никто не видел, она делала всё, что в ее силах, чтобы уберечь пациентов от менее умелых врачей. Но и трудясь бок о бок с людьми, она не могла обрести товарищеских отношений, которых так жаждала: нельзя было рисковать, сближаясь со смертными.
Помолчав, Эдит продолжила неуловимо изменившимся тоном:
— Когда разразилась эпидемия «испанки», Карин работала в ночную смену в одной из чикагских больниц. К тому времени она уже несколько лет обдумывала одну идею и почти приняла решение действовать: поскольку ей не удавалось найти себе спутника, нужно было создать его. Она не была вполне уверена в том, какие действия обратившего ее вампира были на самом деле необходимы для трансформации, а какие служили просто для удовлетворения его садистских наклонностей, поэтому медлила. К тому же она ни в коем случае не хотела отнять у кого-то жизнь тем же способом, каким была украдена ее собственная. И вот, пребывая в таком настроении, она нашла меня. Мне уже не на что было надеяться: меня оставили в палате умирающих. Карин ухаживала за моими родителями и знала, что я осиротела. Она решила попытаться…
Эдит уже почти шептала, невидящим взглядом уставившись в высокие окна. Потом вообще замолчала. Я ждал и думал о том, какими образами сейчас заполнены ее мысли — воспоминаниями Карин или ее собственными.
Наконец она повернулась ко мне, мягко улыбаясь:
— Ну вот, круг замкнулся.
— Так ты всегда была с Карин?
— Почти всегда.
Она снова взяла меня за руку и потянула в коридор. Я оглянулся на картины, которых уже не мог видеть. Интересно, услышу ли я когда-нибудь остальные истории.
Эдит ничего не добавила, пока мы шли по коридору, поэтому я переспросил:
— Почти?
Она вздохнула, поджала губы, а потом молча покосилась на меня.
— Не хочешь отвечать, да? — догадался я.
— Это был не лучший период моего существования.
Мы начали подниматься по следующему лестничному маршу.
— Ты можешь рассказать мне всё что угодно.
Когда мы дошли до верхней площадки, Эдит остановилась и несколько мгновений пристально смотрела мне в глаза:
— Наверное, я должна тебе это. Тебе следует знать, кто я такая.
У меня появилось ощущение, что ее слова непосредственно связаны со сказанным ею раньше — о том, что я убегу с криками. Я нацепил непроницаемое выражение лица и приготовился.
Она глубоко вдохнула:
— У меня был типичный приступ подросткового бунтарства — примерно через десять лет после того, как я была… рождена… создана… называй как хочешь. Меня не увлекало воздержание Карин и возмущало то, что она обуздывает мой аппетит. Поэтому… я ушла от нее и некоторое время жила самостоятельно.
— В самом деле? — это не потрясло меня, как она, вероятно, ожидала. Только подстегнуло мое любопытство.
— Тебя это не отталкивает?
— Нет.
— Почему?
— Ну, наверное… это кажется логичным.
Она резко хохотнула, а потом снова потянула меня вперед по такому же коридору, как этажом ниже, и мы медленно пошли дальше.
— Со времени моего второго рождения у меня было преимущество — я знала, что думают все находящиеся поблизости, вне зависимости от того, люди они или нет. Вот почему мне понадобилось целых десять лет, чтобы открыто восстать против Карин — ведь я снова и снова убеждалась в ее искренности и ясно понимала, почему она живет именно так, а не иначе…
Эдит покачала головой и продолжила рассказ:
— Мой бунт продолжался недолго, всего несколько лет, после чего я вернулась к Карин и разделила ее убеждения. Мне казалось, что я смогу избежать… депрессии… которая сопутствует угрызениям совести. Потому что я знала мысли моей добычи и могла избегать невинных, охотясь только на тех, в ком видела зло. Если я последовала за убийцей в темный переулок, где он крался за молоденькой девушкой… если спасла ее, то, наверное, я не такая уж жуткая.
Я пытался представить себе то, что описывала Эдит. Как бы она выглядела, когда выходила из тени, молчаливая и бледная? Что подумал бы преступник, когда увидел ее — совершенную, прекрасную, во всем превосходящую человека? Да и понял ли он хотя бы, что ее нужно бояться?
— Но шло время, и я начала видеть чудовище в своих глазах. Это была расплата за отнятые человеческие жизни — пусть даже жертвы заслуживали казни. И я вернулась к Карин и Энисту. Они приняли меня обратно, словно блудного сына. Это было больше, чем я заслуживала.
Мы дошли до конца коридора и остановились перед последней дверью.
— Моя комната, — сказала Эдит, открывая ее, и потянула меня внутрь.
Окна ее комнаты выходили на юг и были такими же большими, как в гостиной на первом этаже. Должно быть, вся задняя стена дома была стеклянной. Отсюда открывался вид на излучину широкой реки — я подумал, что это, наверное, Сол Дюк, — и на белоснежные вершины Олимпийского хребта. Горы оказались гораздо ближе, чем можно было ожидать.
Западную стену целиком занимали бесчисленные полки с компакт-дисками: здесь их было больше, чем в специализированном магазине. В углу виднелся какой-то замысловатый музыкальный центр — из тех, до которых я обычно и дотрагиваться не решался, опасаясь что-нибудь сломать. Кровати не было, только большой черный кожаный диван. Пол покрывал толстый золотистый ковер, а стены — плотная ткань чуть более темного оттенка.
— Для хорошей акустики? — догадался я.
Эдит засмеялась и кивнула.
Она взяла пульт и включила стереосистему. Мягко зазвучала тихая джазовая композиция — как будто музыканты находились прямо в комнате, рядом с нами. Я подошел к стене с дисками, чтобы поближе рассмотреть эту умопомрачительную коллекцию.
— По какому принципу они расположены? — спросил я, не находя никакой системы в названиях.
— Ммм… по годам, а уже в этих рамках — по личным предпочтениям, — рассеянно объяснила она.
Я повернулся и увидел, что она смотрит на меня с выражением, которого я не понял.
— Что?
— Я была готова к тому, что испытаю… облегчение. Если ты будешь всё знать и не нужно будет скрывать что-нибудь от тебя. Но не ожидала почувствовать нечто большее. Мне это нравится. Это делает меня… счастливой, — она пожала плечами и улыбнулась.
— Я рад, — пробормотал я с ответной улыбкой. Приятно было знать, что она не жалеет о своей откровенности — я опасался именно этого.
Но тут, видимо, проанализировав выражение моего лица, Эдит нахмурилась, улыбка ее померкла.
— Всё еще ждешь, что я закричу и убегу? — поинтересовался я.
Она кивнула, пытаясь оставаться серьезной.
— Очень не хочется тебя разочаровывать, но ты далеко не такая страшная, как тебе кажется. Честно говоря, не представляю, как тебя можно испугаться, — беспечно заявил я.
Она приподняла брови, лицо ее медленно расплылось в улыбке:
— Вероятно, тебе не следовало этого говорить.
А потом она зарычала — этот тихий звук вырвался откуда-то из глубины ее горла, и в нем не было ничего человеческого. Улыбка становилась все шире, пока не превратилась в оскал. Поза тоже изменилась: Эдит чуть присела, выгнув спину, и стала похожа на кошку, приготовившуюся к прыжку.
— Э… Эдит?
Я не увидел, как она атаковала — это произошло слишком быстро. Я даже не успел понять, что случилось. На какое-то мгновение я взлетел в воздух, а комната закрутилась вокруг меня — перевернулась вверх тормашками и снова заняла нормальное положение. Я не почувствовал приземления, но внезапно оказался лежащим навзничь на черном диване, а Эдит нависала надо мной, крепко зажав коленями мои бедра, и поставив руки с обеих сторон от моей головы так, что я не мог двигаться. Ее оскаленные зубы были совсем рядом с моим лицом. Она издала еще один тихий звук — на сей раз что-то между рычанием и мурлыканьем.
— Ух ты, — выдохнул я.
— Так что ты там говорил? — спросила она.
— Э… что ты очень, очень страшное чудовище?
Она улыбнулась:
— Так-то лучше.
— И что я до невозможности влюблен в тебя.
Ее взгляд стал нежным, глаза широко распахнулись, между нами снова ничего не стояло.
— Бо… — шепнула она.
— Можно войти? — послышался от дверей чей-то тихий голос.
Я вскинулся, и мы с Эдит наверняка столкнулись бы лбами, если бы она не отреагировала гораздо быстрее, чем я. В следующую долю секунды она потянула меня вверх, и вот я уже сидел на диване, а она рядом со мной, положив ноги мне на колени.
В дверях стоял Арчи, а за ним, в коридоре, Джесамина. По моей шее поползли вверх красные пятна, но Эдит была совершенно спокойна.
— Пожалуйста, — ответила она Арчи.
Похоже, он не заметил, что мы делали что-то необычное. Пройдя в центр комнаты, он невероятно грациозным движением опустился на пол. Джесамина осталась у входа и, в отличие от Арчи, выглядела слегка потрясенной. Она пристально смотрела в лицо Эдит, а я задавался вопросом, какой она ощущает атмосферу в комнате.
— Нам показалось, что, судя по звукам, ты решила съесть Бо на ланч, — сказал Арчи, — и мы пришли узнать, не угостишь ли ты и нас.
Я напрягся, но тут увидел, что Эдит улыбается… трудно было понять, что именно ее развеселило: реплика Арчи или моя реакция.
— Извини, — ответила Эдит, собственническим движением обнимая меня за шею, — я не в настроении делиться.
Арчи пожал плечами:
— Ну ладно.
— Вообще-то, — сказала Джесамина, делая нерешительный шаг в комнату, — Арчи говорит, что сегодня вечером будет настоящая гроза, и Элинор хочет поиграть в мяч. Ты за?
Все слова вроде бы были обычными, но я не совсем понял их смысл. Однако это прозвучало так, словно прогноз погоды от Арчи был немного надежнее телевизионного.