а миграция, или же это было перераспределение реально существовавших «излишков» населения[453]. К сожалению, для развернутого ответа на этот вопрос недостает данных. Тем не менее самый перечень областей эмиграции, включавший такие «перенаселенные» провинции, как Бовези, Орлеанэ, Пикардия, Шампань, позволяет высказаться в пользу второй гипотезы. О сохранении в областях интенсивной эмиграции демографического «потенциала» говорят и некоторые конкретные исследования[454]. Это дополнительно подтверждает силу позитивной воспроизводственной тенденции во Франции XIV–XV вв. Обращаясь к рассмотрению возможных истоков этой тенденции, остановимся прежде всего на модели брака.
2. Модель брака и брачность. Статус женщины
Как отмечалось выше, даже в конце XIII в. и крестьяне, и горожане, и благородные, создавая супружеский союз, не всегда оформляли его в церкви. Это было возможно, в частности, потому, что нецерковные браки не рассматривались в обыденном сознании как нечто одиозное. В XIV и XV вв. положение во многом изменяется. Отметим прежде всего, что в светских юридических памятниках исчезают свидетельства терпимого отношения к нецерковным бракам. О них нет теперь и речи ни в записях обычного права, ни в судебной практике. В то же время престиж церковных бракосочетаний явно возрастает. Только они признаются теперь законными. Ради достижения церковного брака идут даже на преступления. Среди лангедокских грамот о помиловании в связи с церковными браками в хранилище хартий отложились, в частности, следующие. В грамоте 1395 г. помилуется оруженосец, Pierre d’Espaly, пытавшийся обвенчать с выгодным женихом свою кузину, коей было лишь 14 лет. Грамота 1414 г. дарует помилование рыцарю Guilhem Darlempde; этот рыцарь, добиваясь реализации обещанного его сыну законного брака с одной из дочерей Guibert Goy, участвовал в ее похищении. В 1452 г. были помилованы братья Cariz, убившие каталонца, обвинявшего их в том, что они помешали его церковному бракосочетанию. В 1492 г. объявляется помилование оруженосцу Hugues de la Baillye, допустившему в своих владениях совершение церковного брака по принуждению[455]. Факты подобного рода не представляют чего бы то ни было исключительного. Они в изобилии встречаются и во многих других областях. Ясно, что во всех таких случаях церковный брак представлялся людям исключительной формой супружеского союза.
Пожалуй, еще существеннее, что изменение отношения к церковному браку обнаруживается в XIV–XV вв. не только в праве. Об этом свидетельствует анализ некоторых народных обычаев, в частности так называемые шаривари. Первое конкретное описание шаривари во Франции относится к началу XIV в. Оно содержится в интерполяции 1316 г., внесенной Раулем Шею в «Роман о Фовеле» (автор — Жервэ Дюбю). В тот самый момент, когда злодей и притворщик Фовель собирался отпраздновать свадьбу с Тщеславием, он, согласно тексту 1316 г., был остановлен шумной толпой в карнавальных костюмах и масках; все это действо названо в тексте chalivali и проиллюстрировано миниатюрой[456]. В толпе громко кричали, били в сковороды, ударяли пестиками в ступки, непристойно жестикулировали, явно не желая допустить этого брака. О том, что подобные действа стали в XIV в. атрибутом реальной жизни, свидетельствуют постановления французских провинциальных соборов. Соборы в Лионе (1321–1326 гг.), Реймсе (1328–1330 гг.), Авиньоне (1337 г.), Мо (1365 г.), Трегье (1365 г.), Бурже (1368 г.), Труа (1399 г.), Лангре (1404, 1481 гг.) раз за разом возвращаются к этому обычаю, осуждают его и предписывают отлучать участников шаривари от церкви или же наказывать специальными штрафами[457].
Как видно из церковных документов, в XIV–XV вв. шаривари были направлены почти исключительно против повторных браков[458]. Они происходили преимущественно в городах, но со временем распространились и в деревне[459]. Участники шаривари либо вторгались в церковь во время бракосочетания и мешали совершению брачного обряда, либо окружали дом новобрачных, загораживали его окна трупами дохлых животных, учиняли драки; порой дело доходило и до убийств[460]. Церковные запреты шаривари успеха не имели. Единственное, что их порой предотвращало, — это выкуп, уплачивавшийся новобрачными. Не будучи способны искоренить этот обычай, церковные власти соглашаются в XV в. разрешать «мирные» шаривари при условии предварительной договоренности и за уплату специальных пошлин. Происходит как бы «социализация» шаривари. Разрешая их, власти исходят, видимо, из того, что, как замечал по другому поводу известный сорбоннский теолог Жан Жерсон, следует «помогать народу освободиться от глупостей», поступая так же, как поступают, когда бродит молодое вино: «чтобы бочка с таким вином не взорвалась, нужно вовремя выпустить из нее скопившиеся газы…»[461].
В чем внутренний смысл шаривари? Рассматривая этот обычай, культурологи не раз исследовали его генезис; на этой основе была выдвинута гипотеза о связи шаривари с древней традицией борьбы против нарушения брачных моделей и еще более архаичными представлениями о необходимости магических действий для поддержания установленного порядка жизни в целом. Так, по мнению Н. З. Дэвис, К. Гинзбурга, М. Гринберга, Ж. Шифолё и др.[462], шаривари были своеобразной реакцией молодежи той или иной местности на попытки «чужаков» (или вдовцов) ущемить ее приоритетные матримониальные притязания на юных невест либо же реакцией той же молодежи на любые «нечестивые» браки, например на браки девиц легкого поведения или браки известных «донжуанов», забеременевших женщин и т. п. В действиях молодежи видят при этом осуществление воли умерших предков, требующих (и магически помогающих) восстановить долженствующий «порядок вещей».
Более конкретная характеристика роли шаривари во Франции стала возможной после сплошного анализа всех случаев бытования этого обычая в XIV–XVIII вв. Такое изучение обнаружило неоднородность функций шаривари в периоды до и после XVI в. Выяснилось, в частности, что отождествление участников шаривари преимущественно с молодежью оправданно лишь начиная с XVII в.[463] До этого — и особенно в XIV–XV вв. — упоминания молодежи в связи с шаривари редки. Они вовсе отсутствуют в текстах соборных постановлений XIV–XV вв. В последних при характеристике шаривари используются весьма широкие обозначения: «vinici et allii»[464], «omnes et singulos parochianos vestros cujumscumque conditionis»[465], «tam clericis quam laicis»[466]. Лишь в отдельных грамотах того времени о помиловании вина за шаривари возлагается на «jeunes compaignons»[467]. Видимо, прав А. Бюргьер, замечающий, что «вопреки излюбленному тезису фольклористов» молодежь нельзя считать главным участником шаривари в период, предшествующий XVII в.[468]
Для XIV–XV вв. не подтверждается и направленность шаривари специально против браков с чужаками: осуждению подвергался тогда любой повторный брак[469]. Наконец, представляется невозможным подобно К. Гинзбургу или Ж. Шифолё видеть в этом обычае следствие демографического спада и общей «нехватки» женщин[470]. И дело не только в том, что, как отмечалось выше, шаривари получили распространение уже в первой половине XIV в. и именно в тех провинциях (Лионнэ, Лангедок, Прованс), где сохранялось демографическое «переполнение». Ведь если целью участников шаривари было в то время предотвращение любых повторных браков, то данный обычай объективно вообще не увязывается с демографическим спадом, когда браки стараются поощрять, а не ограничивать. Шаривари же препятствовали увеличению числа повторных церковных браков. Как отмечалось в постановлении турского провинциального собора 1431 г., «многие вдовцы и вдовы предпочитают жить в конкубинате, не вступая в законный брак из‑за страха шаривари»[471]. Ясно, что это ограничивало и брачную рождаемость. Как видим, однозначно связывать распространение этого обычая в XIV–XV вв. с «нехваткой» невест для молодежи было бы по меньшей мере неосторожным.
В функционировании шаривари, на наш взгляд, важнее иной аспект. Выступая против любых повторных браков, в том числе и тех, что разрешала церковь[472], участники шаривари — как молодежь, так и все взрослое население — объективно защищали идеальный канон моногамного христианского брака. В соблюдении этого канона они шли дальше официальных богословов, оказываясь гораздо нетерпимее к отклонениям от него. Такое было возможно лишь при условии, что сам этот канон во всех своих элементах был глубоко усвоен в обыденном сознании. В этом смысле самое распространение шаривари во Франции XIV–XV вв. косвенно подтверждает общепринятость церковного брака как единственной законной формы супружеского союза. Церковный брак стал абсолютным идеалом не только для верхов, но и для низов общества, как для молодых людей, так и для людей зрелого возраста.
Неслучайно утопический «Орден страстей господних» Филиппа де Мезьера, который должен был бы охватить членов всех сословий: аристократов, духовенство, крестьян, имел в отличие от обычных монашеских обетов и обет церковного брака