Рассказ о материнских эмоциях периода младенчества детей продолжается в «Зерцале брака» перечнем «страхов», которые приходится испытывать матери, когда ребенок начинает ходить. Ведь надо уследить, «как бы дети не упали в воду, не ударились, падая на землю, не попали в огонь». Отдельная забота, чтобы дети «научились хорошо говорить». А если дети окажутся в городе, их поджидают «сто тысяч опасностей со стороны свиней, лошадей, зверей, повозок, карет. И так до 7 лет»[596]. Столь же подробно описываются в «Зерцале брака» и других сочинениях Дешана родительские заботы о старших детях. Либо попутно, либо специально поэт упоминает о том, что именно приходится делать родителям, чтобы обеспечить физическое здоровье и должное воспитание своим отпрыскам. Надо «содержать большое хозяйство», чтобы кормить детей хлебом, виноградом, молоком, сыром, мясом; надо топить комнаты углем, иметь кровати, покрывала и простыни. «Когда же дети подрастут, их надо учить и воспитывать, обучать обычаям, наукам и искусствам»[597]. Ведь никто из знати не должен в молодости уклоняться от изучения семи свободных искусств, а также древнееврейского, греческого, латыни. Только после этого можно думать о приобретении рыцарского звания[598].
Отдельная задача родителей — обеспечить дочерей и сыновей необходимым имуществом, в частности деньгами, обстановкой, владениями в городе и деревне[599].
Судя по стихам Дешана, ни его самого, ни его читателей никак нельзя заподозрить в «равнодушии» к детям или же непонимании ответственности родителей за жизнь и здоровье детей. Особенно конкретно воспроизводит Дешан материнскую любовь и материнские заботы. В некоторых пассажах заметен намек и на то, что, на взгляд матерей, отцы должны больше беспокоиться о здоровье своих детей, особенно малышей, чем это обычно бывает. «Они [опасности, грозящие детям] не трогают наших мужей. И даже, когда дети заболевают, если я попрошу мужа отнести ребенка к св. Фульхерию или св. Христофору ради его спасения и излечения, муж будет лишь недоволен мною и велит мне не приставать к нему»[600]. В общем родительские заботы обрисованы Дешаном столь реалистично, что сомневаться в их соответствии жизненной практике невозможно. Видимо, современники Дешана и в самом деле тратили на выхаживание и воспитание детей большие усилия. Могло ли это не сказаться на мере выживания детей, по крайней мере в «нормальные» годы?..
Думается, неслучайно именно от XV в. дошли до нас сочинения, в которых впервые во французской литературе воспоминания о детстве окрашены в радужные тона[601]. (Этот оттенок отсутствует еще и в XIII в., например у Филиппа Новарского.) Не наметился ли именно в конце XIV — начале XV в. — в пору массовых эпидемий и бедствий — перелом во взглядах на ребенка, позволивший почувствовать его самоценность?[602]
Все это, конечно, не дает оснований думать, что люди XIV–XV вв. уяснили психологическую специфику детства и отрочества или же что дети стали для них тем эпицентром в жизни родителей, в какой они превратились в Новое время. Традиция так называемого воспитательства, предполагающая, что подростки рано отдаются на «воспитание» и обучение в чужую семью — к боковым родственникам или соседям — продолжала соблюдаться во Франции того времени. Дети, как правило, не знали жизни в коллективе сверстников, где они могли бы свободнее выразить себя, не вызывая непонимания окружающих. Более того, именно в XIV–XV вв. в ряде французских провинций заметно повышается возраст полной юридической дееспособности юноши, с наступлением которого он вправе освободиться от родительской опеки.
Этот сдвиг обнаруживается почти во всех классах. Так, обычный возраст посвящения в рыцари, каковым в XII–XIII вв. считали обычно 15 лет, ныне повышается до 20[603]. Еще дольше — до 25 лет — не имели права выхода из-под власти отца или иного опекуна сыновья перигорских горожан (считавшиеся совершеннолетними и облагавшиеся налогами уже с 14 лет)[604]. Тот же возраст считался минимальным для хозяйственной дееспособности в Провансе XV в.[605] В некоторых случаях даже женитьба, происходившая, как отмечалось выше, обычно около 25 лет, не освобождала сына из-под власти отца[606].
Повышение возраста правовой эмансипации молодежи, тесно связанное с повышением возраста первого брака, вновь обнаруживает уже констатировавшуюся выше тенденцию к искусственному ограничению прокреативной деятельности. Однако в то же время удлинение сроков родительской опеки объективно означало усиление ответственности семьи за детей и подростков, которые дольше оставались в ее лоне. Это, разумеется, не спасало младшее поколение от чумных эпидемий или опасностей, связанных с военными действиями. Но в нормальные годы родительские заботы могли сокращать смертность детей и подростков. А ведь только в эти годы и осуществлялось восстановление демографического потенциала.
Во вступительном разделе этой главы было высказано предположение о существовании во Франции XIV–XV вв. весьма обширных ресурсов воспроизводства населения. Одной из наших задач мы считали поиск тех особенностей демографического механизма, которые могли бы обеспечить сравнительно быструю компенсацию огромных людских потерь этого периода. Рост числа выживших детей в детных семьях относится к числу именно этих демографических особенностей, создававших важные предпосылки естественного прироста[607]. Ясно, однако, что реализация этих предпосылок во многом зависела от средней продолжительности жизни и уровня общей смертности; их исследование и составит нашу очередную задачу.
4. Смерть, смертность, продолжительность жизни
Общие масштабы демографического спада, поразившего Францию в XIV — начале XV в., были охарактеризованы выше. После изучения брачной модели и принятых норм деторождения яснее вырисовывается механизм этого спада. В определенной мере ему могла способствовать уже тенденция откладывать вступление мужчин в первый брак (т. е. увеличение доли молодых холостяков).
Такая тенденция сдерживала естественный прирост независимо от всех кризисных явлений и задолго до них. С нею вполне могла быть связана стагнация населения, наблюдавшаяся в некоторых французских провинциях с конца XIII в. Нельзя, однако, упускать из виду, что демографический гомеостазис осуществлялся во Франции того времени сугубо спонтанно. Поэтому самое появление ограничительных изменений в брачной модели косвенно свидетельствовало об относительной обширности имевшихся воспроизводственных возможностей.
С началом «черной смерти» многие из этих возможностей были утрачены. Повторяющиеся через каждые 11–12 лет массовые чумные эпидемии дополнялись еще более частыми местными вспышками чумы, эпидемиями тифа, скарлатины, туберкулеза, заболеваниями пищеварительного тракта (дизентерия), дыхательных путей (в частности, коклюш) и т. п.[608] Губительности этих заболеваний способствовал ряд обстоятельств. Длительное отсутствие чумы в Западной Европе (с конца VIII в.) предопределило отсутствие иммунитета к ней. Высокая вирулентность бактериальных штаммов бубонной чумы, занесенных в 1347–1348 гг. во Францию, обусловила очень высокую смертность от этого вида болезни, передававшегося через паразитов («чумных блох»). Еще страшнее была легочная форма чумы, вирусы которой распространялись воздушным путем — при кашле, чихании или даже крике[609]. К концу XIV в. вирулентность чумных бактерий снизилась, а доля лиц, переболевших чумой и приобретших иммунитет к ней, увеличилась. Однако параллельно усиливалась угроза со стороны других заболеваний, получивших особое распространение в XIV в., в частности, в связи с неблагоприятными климатическими изменениями (увлажнение климата, уменьшение числа солнечных дней и т. п.).
Не менее, если не более опасным было то, что чумные и иные эпидемии сочетались, как известно, с губительными военными опустошениями, с недородами, дороговизной, общей разрухой, с глубоким социальным и социально-политическим кризисом французского общества. Длительная психологическая напряженность, систематическое недоедание подрывали сопротивляемость людей болезням и сами по себе увеличивали смертность и сокращали продолжительность жизни.
Определение конкретных изменений в уровне смертности и продолжительности жизни во Франции того времени затрудняется отсутствием прямых данных. Использование косвенных свидетельство по этому вопросу прошло в послевоенные десятилетия через несколько этапов. В 50–60‑е годы специалисты ограничивались преимущественно анализом динамики населения в той или иной местности[610]. Почти одновременно развернулись исследования по истории отдельных групп населения, в первую очередь из среды правящего класса — епископов, членов парижского парламента, членов королевского тайного совета, чиновников палаты счетов, бальи, сенешалов и т. п. Зная даты назначения (и смерти) лиц, исполнявших эти должности, и приблизительные возрастные рамки, в которых производилось назначение на ту или иную должность, исследователи пытались хотя бы ориентировочно наметить уровень смертности в соответствующих возрастных категориях правящего класса. Кроме того, сопоставление масштабов смертности в чумные и «нормальные» годы позволяло в самых общих чертах определить последствия эпидемий, а также оценить продолжительность жизни в XIV в.