Каким же было конкретное участие Марка Азадовского в иркутских событиях того времени? Принадлежал ли он к какой-либо политической группировке? Выступал ли на сходках, маевках, митингах и других общественных мероприятиях? Достоверно известно лишь, что после обысков в конце 1903 г. и дальнейших иркутских событий встревоженные родители забирают сына из гимназии, а затем – пытаются удалить его из Иркутска. Пользуясь тем, что Константин Иннокентьевич был в 1900‑е гг. связан по службе с Хабаровском и другими восточносибирскими городами, они пытаются устроить его в Читинскую гимназию (полагаясь, возможно, и на читинских родственников). Сохранилось прошение В. Н. Азадовской, проживающей в Хабаровске «женой чиновника», на имя директора Читинской гимназии, следующего содержания:
Муж мой, Константин Иннокентьевич Азадовский, бывший по делам службы в Иркутске, взял обучавшегося в 6-ом классе Иркутской классической гимназии сына нашего Марка с целью перевести его в одну из ближайших гимназий по месту нашего местожительства, но по дороге сын наш заболел и прохворал до начала апреля, поэтому-то мужем моим не было подано прошение своевременно Вашему превосходительству о принятии его в 6-ой класс. Теперь же, по случаю отсутствия мужа моего из Хабаровска, представляя при сем 1) формулярный список моего мужа, 2) свидетельство о крещении сына, 3) свидетельство о привитии ему же оспы, 4) свидетельство из Иркутской гимназии о переходе сына в 6-ой класс и 5) срочную ведомость нашего сына, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство о принятии сына моего без экзамена в 6-ой класс вверенной Вам гимназии[56].
31 июля 1904 г. директор Читинской гимназии сообщил Вере Николаевне, что вопрос о приеме будет решен 20 августа 1904 г. При этом, указывал директор, «ученики, переходящие из одной гимназии в другую, должны подвергнуться испытанию по всем предметам гимназического курса, если прошло более трех месяцев со времени выхода их из прежней гимназии»[57]. В тот же день (31 июля) директор попросил своего иркутского коллегу прислать ему копию «кондуитного списка» бывшего воспитанника. Из присланного ответа можно узнать, что Марк Азадовский выбыл из Иркутской гимназии с 1 мая 1904 г. «по прошению отца по семейным обстоятельствам». Поведение Марка оценивалось отметкой 4, а в кондуите сообщалось о нескольких его дисциплинарных нарушениях. Первое относилось к весне 1903 г.: «Демонстративно ушел с урока французского языка 15 апреля и не являлся 16–18 апреля». Второе – к 16 октября 1903 г.: «Слишком плохо ведет себя на уроках Закона Божия». И третье – к 11 ноября 1903 г.: «Постоянно разговаривает и смеется на уроках немецкого языка». За каждое из этих нарушений гимназист понес наказание: «Был оставлен на один час»[58]. О прочих проступках и тем более «настроениях» Марка в кондуитном списке не упоминалось.
Под этим документом стояла подпись тогдашнего директора Иркутской гимназии Н. Н. Бакая[59], не сочувствовавшего «левым» настроениям. Сознательно ли он умолчал о причастности Азадовского к группе революционно настроенной молодежи или же не был достаточно информирован, выяснить затруднительно.
В некрологе Н. Н. Бакая можно прочесть следующее:
Не без иронической улыбки, но зато с некоторой благодарностью вспоминают учившиеся в этих гимназиях своего строгого преподавателя и не менее строгого, но справедливого директора, всегда любившего ставить юношеству в пример свою скромную уединенную жизнь, а также свою любовь и рвение к науке[60].
Архивное дело о переводе Азадовского из Иркутской в Читинскую гимназию завершается копией (или черновиком) письма директора к В. Н. Азадовской, и это позволяет нам сделать вывод, что родители, по размышлении, предпочли отказаться от своего намерения. Что было дальше, не вполне ясно. Известно лишь, что в течение года он вообще не посещал гимназию, занимался дома. Возможно, это был 1904/05 учебный год. Непонятно также, где он находился в то время, – в Иркутске или Хабаровске.
Не подлежит сомнению лишь одно: активное участие Марка Азадовского, наряду с его родственниками и близкими товарищами, в бурных событиях того времени. «По заданию эсеровской организации я лично также выступал в качестве агитатора на ряде митингов и собраний», – свидетельствовал А. Б. Ельяшевич в 1949 г.[61] Думается, что и Марк не слишком отставал от своего друга: посещал митинги и собрания, распространял агитационные материалы… Вероятно, был автором нескольких прокламаций. Он вполне разделял народническую платформу социалистов-революционеров, хотя, возможно, и не в радикальном его течении, как, например, Гольдберг, Ельяшевич, Гдалий и Михаил Левенсоны, Моисей Прейсман и братья Файнберги, ставшие в 1905 г. эсерами крайней (максималистской) ориентации; некоторые из них участвовали в террористических акциях. Можно также предположить, что, поддерживая революционные устремления своих сверстников, Марк с меньшим энтузиазмом разделял их увлечение «сионизмом» (если толковать это понятие как духовное возрождение еврейства).
Осенью 1905 г. в Иркутске произошли события, которые потрясли весь город. 17 октября, во время очередного столкновения революционно настроенной толпы с местными черносотенцами, погибли братья Исай и Яков Винеры; их похороны вылились в гражданскую манифестацию. С речами у могилы Винеров выступали Самуил Файнберг и Аарон Гольдберг (старший брат Исаака)[62]. На этом беспорядки не кончились. 22 октября 1905 г. одним из иркутских ультрапатриотов был убит (за отказ встать при исполнении гимна «Боже, царя храни») краевед и исследователь Восточной Сибири, талантливый лектор, преподаватель естествознания в Иркутской мужской гимназии Антон Михайлович Станиловский, исполнявший также с 1900 г. обязанности консерватора музея Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества[63].
Конечно, Марк Азадовский, если только он находился тогда в Иркутске, не мог не присутствовать на похоронах своего товарища по «Братству», как и своего гимназического педагога, популярного среди иркутской молодежи.
К тому времени в Иркутске уже сложилась боевая эсеровская дружина, которую возглавлял М. Прейсман; ее численность составляла в ноябре 1905 г. приблизительно 90 человек. Активными ее членами являлись И. Гольдберг, П. Казаринов, И. Соловьев[64], братья Файнберги[65] и другие товарищи Марка.
Мы достоверно не знаем, посещал ли он в том учебном году гимназию (и если посещал, то как часто): есть сведения, что ему пришлось пропустить целый учебный год, а затем «наверстывать». Учитывая заграничную поездку Марка в начале 1906 г. и пребывание родителей в Хабаровске, можно предположить, что это был именно 1905–1906 год. Весной 1907 г. он должен был закончить Иркутскую гимназию, однако, согласно свидетельству о полученном образовании от 28 мая 1907 г., представленному при его поступлении в Петербургский университет, числился ее учеником лишь до февраля 1907 г., что было связано с его арестом и привлечением к дознанию (см. далее).
Как сложились судьбы других участников «Братства» и близких к нему иркутских гимназистов?[66]
Александр Ельяшевич (1888–1967) покинул Иркутск в сентябре 1905 г. и поступил на экономический факультет Политехнического института в Петербурге. Продолжал заниматься активной деятельностью как член партии эсеров (вышел из партии в 1919 г.). В 1908–1913 гг. учился в Мюнхене. В 1917 г. был избран депутатом Учредительного собрания (от партии эсеров). Впоследствии – крупный ученый-экономист, профессор. Неоднократно подвергался арестам и в советское время, последний раз – в 1950 г. (пятилетняя высылка в Канск).
Эдуард Левенберг (1886 – не ранее 1956) поступил в 1906 г. на юридический факультет Петербургского университета[67], но в декабре 1910 г. был арестован «по принадлежности к революционным студенческим фракциям», исключен из университета и подвернут административной высылке[68]. В 1917 г. – председатель исполкома Юго-Западного фронта; член следственной комиссии по делу генерала Корнилова. Участник заседания Учредительного собрания 5 января 1918 г. Подвергался аресту в 1921 г. Жил и работал в Московской области. Репрессирован в 1938 г., освобожден в 1956 г.
Гдалий Левенсон (1886–1906), высланный летом 1906 г. за пределы Иркутской губернии, вскоре принял участие в вооруженном нападении на учетно-ссудный банк в Белой Церкви (под Киевом). Акция, в ходе которой были убиты городовой и один из посетителей банка, проводилась, следует думать, во имя высоких революционных целей. Преследуемый полицейскими, Гдалий не нашел иного выхода, как застрелиться[69].
Елена Левенсон (1884–1934), родная сестра Гдалия и двоюродная – Марка Азадовского, окончив Иркутскую женскую гимназию, уехала учиться в Германию, где получила медицинское образование. Своего сына от первого брака с М. С. Мильманом она назвала Гдалием – в память о погибшем брате. Вернувшись перед Первой мировой войной в Россию, работала врачом-педиатром, возглавляла отделение в московском Институте материнства и младенчества. Погибла случайно (попала под поезд, находясь на летнем отдыхе в Ессентуках).
Ее сын Гдалий Мильман (1907–1938), сторонник и почитатель Троцкого, подвергался начиная с 1929 г. репрессиям и погиб в ГУЛАГе