[10]. Отправленное в Петербург свидетельство было приобщено к документам личного дела, и тем самым устранилось последнее препятствие к переводу студента юридического факультета на историко-филологический. Прошение о переводе М. К. подал 25 августа 1908 г.[11] и в сентябре приступил к занятиям уже в качестве студента словесного отделения.
Перейдя на историко-филологический факультет, М. К. начинает глубоко и всерьез готовить себя к будущей профессии. Факультет состоял в то время из четырех отделений – словесного, классического, романо-германского и исторического. Марк Азадовский оказался, естественно, на словесном (полное название: отделение русской словесности). Он посещает лекции и семинарские занятия известных ученых: слушает лекции Н. О. Лосского по логике, курс «Введение в языкознание» И. А. Бодуэна де Куртенэ, курсы по истории немецкой литературы Ф. А. Брауна и по истории романских литератур, который читал К. Д. Петров, и записывается на «просеминарий» И. И. Толстого по греческому языку. На последних курсах он прослушает лекции Ф. Ф. Зелинского по истории античной литературы[12], А. А. Шахматова – по истории русского языка, С. Ф. Платонова – по русской истории, И. И. Лапшина – по психологии, А. И. Введенского – по истории философии и т. д. Именно эти приват-доценты, профессора и академики определяли в то время высочайший уровень гуманитарной науки в Петербургском университете.
Уже в первый год своего пребывания на словесном отделении М. К. знакомится с Ильей Александровичем Шляпкиным (1858–1918), историком литературы, архивистом, палеографом, медиевистом. В течение обоих семестров 1908/09 г. ученый вел на историко-филологическом факультете просеминарий по русской литературе. Занятия у Шляпкина (семинарий по русской словесности) продолжались и на следующий учебный год. Затем, в течение 7‑го и 8‑го семестров, профессор читал курс «Русская народная словесность»[13]. Благодаря Шляпкину М. К. увлекся русским народным творчеством. И возможно, именно Шляпкин станет для него образцом ученого, успешно сочетающего в своей научной работе различные темы и направления: архивные изыскания, древнерусскую литературу, русский фольклор, историю литературы XIX в. и др.
В апреле 1912 г., когда в Петербургском университете отмечалось 35-летие преподавательской деятельности И. А. Шляпкина[14], М. К. написал ему письмо, в котором выразил свои чувства:
Благодарность ученика учителю. Благодарность за все то, что получил я от Вас в часы лекций и общих занятий, и особенно в личной беседе.
Много неясных вопросов осветили Вы совершенно для меня новым светом, и подчас неожиданным; направили внимание мое на многие факты, бывшие до той поры мне чуждыми. Занимаясь у Вас, впервые я познал сущность научной работы. И особенно благодарю я Вас за то теплое внимание, с которым Вы выслушивали иные мои сомнения и разрешали их тем или иным указанием. Такое сердечное отношение остается памятным на всю жизнь[15].
Действительно, даже в послевоенные годы М. К., занимаясь с аспирантами Ленинградского университета, нередко вспоминал о Шляпкине «с благодарностью и тепло»[16].
Занятия Марка не ограничивались историей литературы. Стремясь посвятить себя родной Сибири, он не мог не увлечься этнографией[17]. Эта дисциплина, не лишенная в то время гражданского, подчас революционного, содержания[18], была представлена в Петербургском университете весьма скупо: созданной в 1887 г. на естественном факультете кафедрой географии и этнографии первоначально руководил Э. Ю. Петри (1854–1899), первый в России профессор этой кафедры; он же возглавлял (с 1894 г.) учрежденное в 1888 г. при факультете Русское антропологическое общество. Однако курс общей этнографии не читался, и М. К. пришлось расширять свое образование вне университетских стен. Его первым учителем и наставником в этой области стал выдающийся русский этнограф Лев Яковлевич Штернберг (1861–1927), в прошлом – политический ссыльный. Оказавшись на Сахалине, Штернберг посвятил несколько лет жизни изучению малых сибирских народностей – нивхов, айнов, гольдов, гиляков. Вернувшись из ссылки, он работал (с 1901 г.) в Музее этнографии и антропологии, занимая должность старшего этнографа; одновременно, начиная примерно с 1906–1907 гг., читал лекции по этнографии для университетского географического кружка, а с 1909 г. – группе студентов-сибиряков, желающих заниматься сибирской этнографией. Эта группа собиралась по воскресеньям в помещении Этнографического музея[19] и слушала лекции Льва Яковлевича, который одновременно знакомил своих питомцев с коллекциями музея. В одном из отчетов о работе Сибирского научного кружка при Петербургском университете сообщалось, что «группа членов кружка, изучающая сибирскую этнографию, для продуктивности своей работы вошла в сношение с представителями Этнографического музея и, урывая свободные воскресные дни, слушает лекции по сибирской этнографии, которые ведет в помещении Этнографического музея Л. Я. Штернберг»[20]. Среди энтузиастов, готовых «урвать» свободное воскресное время для лекций в Этнографическом музее, был и Марк Азадовский. Регулярные занятия, начавшись в 1909 г., продолжились на следующий год. В отчете о деятельности Сибирского научного кружка за 1910/11 учебный год отмечалось, что его этнографическая секция, состоящая из 12 человек, посещала воскресные лекции Штернберга, который, кроме того, «руководил обозрением коллекций Музея»[21].
Летом, уезжая на каникулы, студенты-сибиряки занимались, по указаниям Штернберга, сбором этнографических материалов, которые, вернувшись осенью в Петербург, они передавали в Этнографический музей, обогащая его коллекции.
Личные отношения, завязавшиеся между Азадовским и Штернбергом в стенах музея, продолжатся до смерти Льва Яковлевича. В одном из писем к нему М. К. вспомнит об этих занятиях и назовет их «дорогие и памятные часы»[22]. А в письме к С. А. Штернберг, вдове ученого, М. К. подчеркивал: «Для меня, как и для Виноградова[23], лекции Л<ьва> Я<ковлевича> значили чрезвычайно много и в значительной степени определили ход и направление дальнейшей работы»[24]. О том же М. К. счел нужным упомянуть и в своем некрологе «Памяти Штернберга»:
С редкой отзывчивостью и охотой откликнулся Л<ев> Я<ковлевич> на просьбу молодежи о чтении для них ряда лекций по этнографии и практике собирания. Этим лекциям, прочитанным небольшой группе молодежи, значительно обязано современное сибирское краеведение и сибирская этнография[25].
Сообщая о студентах-сибиряках, первых и самых верных учениках Штернберга «во всю предреволюционную эпоху», его современный биограф упоминает также М. К.:
Под влиянием Штернберга он <Азадовский> в дни летних каникул участвовал в этнографических экспедициях в Иркутской губернии (1910–1912). Изначально Азадовский собирался пойти по стопам своего учителя и заняться этнографией коренных народов Сибири. Однако поняв, что ему не очень даются местные языки, и вспомнив наставление Штернберга, что без знания языков хорошим этнографом не станешь, он переключился на русский фольклор[26]. <…> В конце 1920‑х он вспоминал, что Штернберг сильно помог ему на раннем этапе карьеры[27].
Желание учиться не охладило общественный темперамент М. К., и, будучи уже студентом, он принимает участие в работе студенческих организаций, прежде всего землячеств. Возникшие в России еще во второй половине XIX в. и легализованные рядом законов и правил 1905–1907 гг., землячества разворачивали тогда свою деятельность почти во всех российских университетах, тем более в стенах главного университета страны. Студенческие объединения создавались либо по национальному принципу (литовское, грузинское и т. д.), либо по региональному (по названию региона или города). Среди ряда землячеств, возникших в Петербургском университете[28], было и хабаровское, объединявшее студентов-хабаровчан; Марк Азадовский стал активным его участником[29]. Его подпись как представителя хабаровского землячества стояла на адресе, поднесенном 25 октября 1909 г. на юбилейном общем собрании членов Общества содействия учащимся в С.-Петербурге сибирякам[30] (собрание проходило в помещении Русского географического общества).
Хабаровское землячество пользовалось поддержкой со стороны хабаровчан. Одним из «спонсоров» был Константин Иннокентьевич, считавший своим долгом помогать сыну-студенту. В некрологе, посвященном К. И. Азадовскому, упоминается о хабаровском землячестве в Петербурге, которое, «особенно в первый год, существовало почти исключительно на средства, собираемые покойным»[31]. Хабаровское землячество тесно взаимодействовало со студентами-иркутянами, образовавшими иркутско-якутское землячество; его председателем в 1908 г. был избран Эдуард Левенберг