Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I — страница 43 из 106

Имею в своем распоряжении (т. е. также моя собственность) альбом П. Л. Яковлева с замечательными рисунками (текста в нем нет – только рисунки): его самого, брата его жены А. И. Давыдова[41], художника А. В. Уткина, Софьи Дм<итриевны> Пономаревой[42], В. Лангера[43] и др. Другой альбом Яковлева хранится в Пушкинском Доме и описан И. Н. Медведевой («Звенья», VI, на стр. 116 упоминается и мой альбом)[44].

Среди рисунков: портрет Измайлова, Гнедича, С. Д. Пономаревой, автопортрет А. Уткина, зарисовки пером и карандашом московских видов (Денисов монастырь, Симонов, Алексеевский) и др.

Жемчужиной альбома я считаю рисунки А. В. Уткина. Это тот самый загадочный художник, который был арестован в 1834 г. на знаменитой вечеринке вместе с <пропуск>, автор стихов о царской семье (<пропуск> на кн.) и умерший в Шлиссельбурге[45]. Все сведения о нем исчерпываются страницей в «Былом и Думах» и несколькими страницами (вернее, строками) в комментарии Лемке[46].

Эти рисунки, конечно, еще не проясняют его облика, но все же делают <пропуск> немножко более знакомым. Да и нужно же наконец осветить хоть немного этот образ и напомнить о его трагической судьбе. Б<ыть> м<ожет>, имеются еще какие-нибудь московские архивные материалы, которые с Вашей и С<ергея> А<лександровича>[47] помощью могли бы быть отпечатаны[48].

Приведенный фрагмент дает приблизительное представление о том, каким виделся М. К. его несостоявшийся очерк, посвященный альбому П. Л. Яковлева[49].


Работа М. К. не прекратилась с выходом «Дневника художника». Вдохновленный первым успехом, М. К. продолжает исследовать наследие художника, причем не только живописное[50]. Желая рассмотреть его в более широком контексте, М. К. обратился к журналам и альманахам 1840‑х гг. Эти занятия, сочетавшие в себе историю литературы и искусствоведение и призванные обозначить «школу» русского искусства середины XIX в., к которой принадлежал Федотов-рисовальщик, приходятся на вторую половину 1916 г. 4 ноября М. К. вновь выступает на общем собрании Русского библиологического общества с докладом «Федотов и книжная иллюстрация 40‑х гг. (по новым материалам)»[51]. В течение следующего года он развернет это выступление в отдельный очерк «Из старых альманахов. Забытые рисунки Федотова», выпущенный отдельным изданием в апреле-мае 1918 г.[52] В первом примечании М. К. благодарит за помощь и «ценные указания» Б. Л. Модзалевского, известного также своими трудами в области русского портрета[53], и В. А. Верещагина, автора трехтомника «Русская карикатура» (СПб., 1911–1913). Ссылки на работы Модзалевского и Верещагина содержатся и в тексте очерка.

Известны четыре отклика на это издание. Первый принадлежал П. Д. Эттингеру, второй – Ю. Г. Оксману, третий – В. А. Дмитриеву; четвертый рецензент укрылся под псевдонимом.

П. Д. Эттингер сообщил читателям, вторично откликаясь на труд неизвестного ему молодого ученого:

Прелестно изданная небольшая книжка детально знакомит с рядом несомненных федотовских рисунков, которые до нас дошли не в подлинниках, а в ксилографической передаче известного гравера Бернадского[54] и авторство которых тут впервые определяется. <…> Удачно разысканные рисунки, по существу, прибавляют мало нового к творческому облику Федотова, тем более что резец гравера сильно обезличил их фигуру. Но они бросают новый свет на художественную деятельность автора «Сватовства майора» вообще и устанавливают связь его с целой группой русских книжных иллюстраторов середины прошлого века…[55]

Рецензия, написанная Юлианом Оксманом, также содержала немало похвальных оценок и подчеркивала свежесть и новизну исследования: «заново ставит вопрос об отношении великого мастера к современному ему художественному поколению»; «смелые соображения»; «экскурсы в никем еще не тронутую область отношений Федотова к редакционной группе „Современника“»; и т. п. Обозначив ряд печатных и архивных материалов, оставшихся автору неизвестными, Оксман счел нужным подчеркнуть изящество и тонкий вкус издателя (книга была отпечатана в петроградской типографии «Голике и Вильборг», считавшейся одной из лучших в России) и заключил мыслью о том, что «подобные книги у нас все еще рассчитаны должно быть не на „читателя“ в широком смысле этого слова, – а на „любителя“ и коллекционера»[56].

Менее восторженной была рецензия искусствоведа В. А. Дмитриева (1889–1919) в последнем номере журнала «Аполлон», появившемся предположительно в июле–августе 1918 г. (на обложке – 1917)[57]. Эта дата – 1918 г. – подтверждается и содержанием рецензии, поскольку автор анализирует как первую, так и вторую книгу. Другими словами, рецензия Дмитриева была написана приблизительно в то же время, что и две предыдущие.

Постоянный сотрудник «Аполлона», Дмитриев был тонким художественным критиком. «Его критические статьи в „Аполлоне“ поражали меня своей проницательностью и каким-то особым изяществом мысли», – признавался искусствовед Всеволод Петров[58]. Восторженно отзывался о Дмитриеве и Н. Н. Пунин[59].

Нет сомнений, что Дмитриев, проявлявший интерес к Федотову[60], читал обе работы М. К. с особым вниманием. Отдавая М. К. должное («настойчивый наблюдатель путаной стези федотовских исканий», «исчерпывающая осведомленность в источниках и осторожный подход к теме» и др.), Дмитриев тем не менее предъявляет автору ряд претензий: упрекает его, с одной стороны, «в некоторой невыдержанности эстетических оценок», а с другой – «в слишком большой зависимости от наших признанных „авторитетов“». Правда, во второй книге эта «зависимость», по мнению рецензента, ощущается в меньшей степени, хотя и здесь некоторые оценки «страдают чрезмерностью и не обоснованы самими достоинствами того или другого рисунка»[61].

Позднее М. К. внимательно изучал статью В. А. Дмитриева в альбоме Бориса Григорьева «Intimité» (Пг., 1918). Пытаясь определить творческие истоки Григорьева, Дмитриев обнаружит в этом художнике «наследника» Федотова. В одном из блокнотов М. К. 1940‑х гг. мы находим несколько выписок из этой статьи, в частности яркую фразу Дмитриева о том, что Федотов «может стать важным примером как мастер, макавший кисть не только в масло или воду, но и в собственную кровь…» (54–1; 1337).

Со всеми тремя рецензиями М. К. ознакомится, по всей видимости, уже после их появления в печати: в мае 1918 г. он надолго покинет Петроград. Зато он прекрасно знал четвертую – короткую заметку, подписанную «Библиофил». Кто был автором этого отзыва (о двух книгах), нам неизвестно, однако тот факт, что заметка появилась в печатном органе сибиряков-областников, с которым он в то время был связан, заставляют предположить если не авторство самого М. К., то по меньшей мере его соучастие.

Приведем вторую часть этой газетной заметки:

…М. Азадовскому мы должны быть благодарны за то, что он не только не прошел мимо случайно попавшегося ему в одном из уголков Восточной Сибири уже растрепанного альбома художника, а с большой любовью и заботливостью издал его и еще немного приподнял завесу, скрывающую от нас духовные переживания Федотова. В изящных, но с большим вкусом изданных книгах М. А<задовск>го интересующиеся найдут богатый материал[62].

Начатая в 1915 г. работа о Федотове не должна была ограничиться двумя книгами. Соединяя в себе любовь к искусству с постоянно возрастающим интересом к словесности, М. К. не мог пройти мимо литературных опытов Федотова, талантливо соединявшего в себе живописца и литератора. «Кроме художественного материала, – сообщалось в „Дневнике художника“, – в альбоме сохранилось несколько переписанных рукой Федотова стихотворений, преимущественно из образцов тогдашней рукописной литературы, и черновой набросок адресованного одному из Ждановичей[63] послания в стихах самого Федотова. Эти материалы будут напечатаны особо»[64].

Судя по сохранившимся фрагментам и черновым наброскам будущей книги, М. К. в 1916–1918 гг. занимался, и весьма успешно, поиском стихотворных текстов, не вошедших в издание 1893 г.[65] Одно из рабочих названий будущей книги – «П. А. Федотов. Неизданные стихи» (23–6; 163). Другое – «Стихотворения Федотова» – книгу под таким заголовком М. К. предполагал издать уже осенью 1918 г.[66] Сохранившаяся машинопись свидетельствует, что ученый стремился к максимальной полноте издания. Написанное им вступление открывалось словами:

Хотя книга эта и носит название «Стихотворения П. А. Ф<едотова>», с еще большим правом <она> могла бы носить скромное деловое название, что-либо вроде «Материалов для биографии П. А. Ф