Докладчик подробно остановился на решениях съезда по главнейшим и жгучим вопросам современности: отношение к коалиционному правительству, войне и резолюции съезда о текущем моменте. Съезд, как отметил докладчик, носил ярко выраженный деловой характер и прошел под знаком призыва к творческой, созидательной работе.
«Общая линия партии, – закончил т. Азадовский, – наметилась окончательно. Местная группа может с гордостью констатировать, что, несмотря на оторванность от центра, ее тактика вполне совпала с определившейся тактикой партии. Эту же линию нужно вести и дальше. Надо дружно идти по пути созидательной работы, свято блюдя партийную чистоту и партийную дисциплину».
Собрание наградило докладчика шумными аплодисментами[66].
В Хабаровске М. К. получает доступ к материалам местного розыскного пункта, действовавшего при губернском жандармском управлении (Департамент полиции был ликвидирован решением Временного правительства от 4 марта 1917 г.). Сочтя некоторые из документов, попавших в его руки, достойными публичного внимания, М. К. готовит их к печати, пишет к каждому сопроводительный текст и т. д. О двух таких публикациях, одна из которых появилась в печати, а другая осталась в рукописи, говорилось выше. Третья же, посвященная попытке дальневосточных жандармов сфабриковать осенью 1914 г. дело о покушении на приамурского генерал-губернатора Гондатти, появилась в июле 1917 г. Представленный им трагикомический рассказ «о том, чего не было» М. К. считал характерной приметой «нашего недавнего прошлого и его героев»[67]. Нет сомнений, что им же была подготовлена публикация, появившаяся за подписью «Ред.»: три письма хабаровских революционеров, перехваченных в свое время охранкой (речь идет опять-таки о «деле одиннадцати» – см. главу III)[68].
Сотрудничество М. К. в «Воле народа» (как правило, под псевдонимом М. Веров) продолжалось. В одной из его статей сообщалась дополнительная информация о III съезде партии эсеров[69]. Другая была вызвана отказом хабаровских социал-демократов принять участие в манифестации, организованной эсерами и местным Советом рабочих и солдатских депутатов в поддержку нового наступления русской армии (на русско-германском фронте)[70]. Написанная с точки зрения «революционного оборончества», эта статья характерна для тогдашних взглядов М. К., убежденного в том, что войну с Германией следует вести до победного конца. Этот взгляд отстаивали тогда все крупные политические партии за исключением большевиков, выступавших, как известно, за поражение России и превращение «империалистической» войны в гражданскую)[71]. Такова же была позиция и Временного правительства.
И наконец, последняя выявленная нами статья за подписью «М. Веров» озаглавлена «Смысл событий». «В этот грозный час, – восклицал автор, – призываю вас, граждане, будьте на страже революции»[72].
Участие М. К. в газете «Воля народа» прерывается в середине июля; оставшуюся часть лета он проводит в поездке. Сохранившиеся фотографии свидетельствуют, что, путешествуя с группой друзей, он добрался до устья Амура, посетил Николаевск-на-Амуре, где жили Райцыны, и побывал на Петровской косе, отделяющей залив Счастья от Охотского моря[73].
В сентябре 1917 г. – к началу нового учебного года – М. К. возвращается в Петроград.
Как встретил М. К. октябрьско-ноябрьские дни 1917 г.? Обратимся еще раз к «Жизнеописанию» (1938) – единственному известному нам документу, где он подробно высказывается о своем восприятии Октября:
…с тогдашних своих позиций я не смог и не сумел осознать подлинного и грандиозного значения Октябрьской Революции – однако я решительно разошелся со всем близким мне кругом лиц по вопросу о саботаже и примкнул к той части интеллигенции, которая считала возможным и нужным работать с Советской властью на почве культурного строительства[74].
Сопоставим эти слова, написанные в апогей Большого террора, с чередой событий 1917–1918 гг., в которых непосредственно участвовал М. К.
15 октября 1917 г. в квартире академика В. В. Радлова собирается правление Общества изучения Сибири: секретарь (М. К.) докладывает о бумагах, поступивших в Общество за летний период. Обсуждается и финансовый вопрос: необходимость изыскания средств для найма помещения. Правление принимает решение обратиться с ходатайством о субсидии в Министерство народного просвещения[75].
24 ноября, через месяц после Октябрьского переворота, М. К. принимает участие в заседании редакционной комиссии Отделения этнографии, проходившей под председательством С. Ф. Ольденбурга (при секретаре Э. К. Пекарском); присутствовали: А. А. Шахматов, Н. М. Могилянский и В. В. Бартольд[76]. На заседании обсуждалось, в частности, собрание народных песен, частушек и описаний свадебных обычаев в Нижегородской губернии, присланное в Русское географическое общество учительницей А. Ждановой. Решение, принятое комиссией (состоявшей наполовину из академиков): «Передать для просмотра и отзыва М. К. Азадовскому, а затем вместе с отзывом передать в Архив Общества»[77].
Что касается «саботажа» и расхождения с «близким кругом», то эти формулировки представляются нам преувеличением (вынужденным и даже неизбежным во второй половине 1930‑х гг.). Находясь в Петербурге в дни Октябрьского переворота и наблюдая за ходом событий, М. К., человек гуманитарного склада, не мог, разумеется, принять ни анархического разгула, ни тех запретительно-карательных методов, что становятся повседневностью (убийство А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина, закрытие «буржуазных» газет, аресты и расстрелы). Нетрудно представить себе, сколь тяжело пережил он в январе 1918 г. разгон Учредительного собрания, похоронивший надежды миллионов людей на демократическое обновление России. Нет сомнений, что новый большевистский режим М. К. воспринимал в то время так же, как и бо́льшая часть русской интеллигенции, – катастрофически.
Другое дело – вопрос о «сотрудничестве», болезненно затронувший на рубеже 1917–1918 гг. почти каждого, кто принадлежал к образованному сословию. Значительная часть интеллигенции действительно противилась большевикам и не желала сотрудничать (правда, лишь немногие решались заявить об этом во всеуслышание). Люди оставались на своих местах и продолжали – подчас по инерции – выполнять свои обязанности. Чувство ответственности за свое дело было у многих сильнее, чем неприятие большевизма. Теплилась, кроме того, надежда, что новый режим носит преходящий характер и вскоре непременно рухнет.
Общественно-политическая ситуация развивалась стремительно, и 10 декабря в квартире В. В. Радлова правление Общества изучения Сибири обсуждает вопрос о совместном совещании с сибирской фракцией, сложившейся на Втором Всероссийском съезде крестьянских депутатов (Петроград, 24 ноября – 10 декабря). Это совещание, на которое решено пригласить представителей правлений других сибирских организаций в Петрограде, назначается на 12 декабря 1917 г. (в помещении Русского географического общества).
28 января 1918 г. правление вновь заседает в квартире Радлова. В качестве основного обсуждается финансовый вопрос – поддержка, обещанная в 1917 г. Временным правительством, естественно не состоялась. Собравшиеся (Радлов, Эдельштейн, Толмачев и Азадовский) принимают решение: «…Поручить Председателю посетить комиссара по народному просвещению Луначарского для выяснения вопроса о суммах, ассигновка на которые была выписана еще Временным Правительством»[78].
Вероятно, именно по этому поводу М. К. лично встретился с Луначарским, о чем свидетельствует фраза в его «Жизнеописании», написанном 20 лет спустя: «Весной 1918 г. состоялось мое знакомство с А. В. Луначарским, которому я заявил о своем желании работать в комиссии по охране памятников искусства, которое и было принято»[79]. Справедливо ли это утверждение?
Лишенное после Октября финансовой поддержки Общество изучения Сибири действительно обращалось (вынуждено было обращаться) с ходатайством в Комиссариат народного просвещения и лично к Луначарскому. Результат этих обращений неизвестен. К Луначарскому апеллировали тогда (и лично встречались с ним) многие столичные ученые, в том числе академики Ольденбург, Радлов и Шахматов, и следует сказать, что глава Наркомпроса оказывал им (в отдельных случаях) посильную помощь. Об участии М. К. в этих встречах сведений не имеется. При этом нельзя забывать, что именно примирительная позиция Луначарского способствовала тому, что в марте – апреле 1918 г. по его призыву часть интеллигенции пошла на сотрудничество с новой властью. Правда, в упомянутой М. К. «Комиссии по охране памятников искусства и старины», созданной в Москве в ноябре 1917 г., он, насколько известно, не участвовал. Тем не менее его беседа с Луначарским весной 1918 г. – факт, не вызывающий сомнений (о знакомстве М. К. с Луначарским упоминала и Л. В.).
Не прекращается на рубеже 1917–1918 гг. сотрудничество М. К. в эсеровской печати. Так, в столичной газете «Дело народа» (в то время – основной печатный орган партии эсеров) появляется его полемическая статья, разоблачающая слухи о готовящемся якобы отделении Сибири и создании Временного сибирского правительства во главе с Г. Н. Потаниным. Статья отличается едкой язвительностью в отношении новой власти: