Открыто поддержал журнал и академик Ольденбург. В одном из его недатированных писем к М. К. сказано:
Спасибо за Сибирскую живую старину и за Ваши очень интересные беседы[40], и о том, и о другом хочу где-нибудь написать[41]. Радуюсь Вашей энергии и неутомимой предприимчивости: это нужно теперь больше, чем когда-либо (68–5; 5).
Будучи изданием ВСОРГО, тесно связанным с работой его подразделений, «Сибирская живая старина» – и это подчеркивалось редакцией! – представляла собой не печатный орган отдела, а лишь одно из его начинаний. Этнографические занятия отдела и «этнографические сборники» устремлены были к разным целям. В статье «Пути этнографических изучений ВСОРГО» М. К. писал, что одной из основных задач, какую ставит перед собой журнал, является «объединение сибирских этнографов», тогда как задачи ВСОРГО и его этнологической секции лежат в иной плоскости. «Ее <секции> задачей, – пояснял М. К., – должно явиться изучение ближайших территориально малых народностей»[42].
Этот аспект принципиально важен для «Сибирской живой старины» как сибирского журнала. Исследуя русское население Сибири, редакторы считали необходимым уделять внимание и другим народностям. «…Было бы ошибкой думать, – подчеркивал М. К., – что этот усиленный интерес к изучению русской народности заглушил прежнее стремление к исследованию туземной Сибири. Наоборот, эта исконная традиция Отдела является не только ничуть не поколебленной в настоящее время, но она приняла более четкие, организационные формы»[43]. И хотя научные интересы обоих редакторов лежали в области изучения «русской Сибири», тем не менее в течение 1920‑х гг. в Иркутске продолжается серьезная исследовательская работа в отношении «туземных племен», протекавшая преимущественно в рамках ВСОРГО и получавшая отражение на страницах «Сибирской живой старины». Преобладали, естественно, материалы о бурятах и якутах, однако в поле зрения редакции находились и другие народности Восточной Сибири – тунгусы, гольды, юраки. Высокий научный уровень бурятоведческих и якутоведческих работ (статьи Н. Н. Козьмина, В. И. Подгорбунского, Е. И. Титова и др.) будет отмечен в специальной рецензии на три первых выпуска журнала, помещенной в московском востоковедческом журнале[44].
Выпуская в свет первый номер, редакторы «Сибирской живой старины» не могли предсказать, как долго просуществует их детище. «Тяжелые материальные затруднения, которые приходится преодолевать при издании сборника, не позволяют сказать с уверенностью, удастся ли превратить его в постоянный этнографический журнал, – подчеркивалось в редакционном предуведомлении к первому выпуску. – Но Восточно-Сибирский Отдел сделает все от него зависящее, чтобы достигнуть этой цели»[45]. В связи с этим на титульном листе первого сборника отсутствовали слова «Выпуск первый»; издание было представлено как «Этнографический сборник» ВСОРГО.
Однако трудности удалось преодолеть, о чем редакция, открывая второй сборник, с удовлетворением извещала читателей. «Успех первого выпуска, высокая оценка издательской деятельности Отдела на Всероссийской сельскохозяйственной выставке в Москве <…> укрепили Отдел в мысли превратить издание сборника в постоянный журнал»[46]. Издание становится периодическим; второй «Этнографический сборник» обозначен как «Выпуск II». Выпуск 3–4 получает иной подзаголовок: «Сборник статей по общему краеведению и этнографии». Начиная с 5‑го выпуска подзаголовок вообще исчезает, зато появляются указания: «Год издания IV», «Год издания V» и – на последнем выпуске – «Год издания VI–VII».
В течение шести лет сборники выходили достаточно регулярно: по одному в год (если не считать почти двухгодичного перерыва между седьмым и последним выпусками). За шесть лет вышло девять номеров (из них два выпуска – сдвоенные). Периодичность была относительной: «Сибирская живая старина» издавалась по мере поступления материала.
Второй сборник, появившийся в апреле 1924 г., вдвое превышал объем первого, отличаясь от него и количеством авторов, и разнообразием сюжетов. Редакторами – в связи с отъездом Муратова в 1924 г. – значились М. К. и Г. С. Виноградов. В сборнике участвовали: Д. А. Болдырев-Казарин (активно помогавший изданию в 1923–1924 гг.), П. К. Казаринов, Б. Э. Петри, П. П. Хороших и др. Виноградов поместил в этом выпуске одну из первых своих работ по детской этнографии – «Детский народный календарь» (с эпиграфом из Ницше, чье имя, однако, не было раскрыто)[47], а М. К. – часть своей библиографической работы, начатой еще до 1917 г.: «Литература по этнографии Сибири за последнее десятилетие XIX века»[48]. Самый объемный раздел второго выпуска составляло приложение (с отдельной пагинацией) – «Сказки Верхнеленского края»: обширная статья, девять сказок (незначительная часть записей 1915 г.) и составленный М. К. словарь областных слов в сказках Винокуровой[49].
Получив второй выпуск «Сибирской живой старины», Д. К. Зеленин, возглавлявший в 1916–1925 гг. университетскую кафедру русского языка и словесности в Харьковском университете, благодарил М. К. (письмо от 30 декабря 1924 г.):
Сердечное спасибо. Давно уже не приходилось получать столь интересной новой книги. Мне принесли с почты книгу вечером, и я незаметно просидел за чтением ее до рассвета. Особенно сильное впечатление произвели на меня Ваши сказки. Н. Винокурова, по-видимому, талантливей даже пермского Ломтева (коему принадлежит главная часть моих пермских сказок)[50]. Надеюсь, что прочие из сохранившихся Ваших сказок в ближайшем же будущем увидят свет. Статья Красноженовой[51] уяснила, м<ежду> пр<очим>, мне происхождение «стихов о масленице» <…>. У нас появление в печати подобных научно-этнографических сборников пока невозможно (в Харькове и вообще на Украине) (61–36; 8–9).
Еще тринадцать сказок Винокуровой появятся в приложении к следующему, третьему (сдвоенному) выпуску (1925) и будут выпущены – вместе с первыми девятью – отдельным изданием (опять-таки под грифом ВСОРГО)[52].
Нельзя, подводя итог, не отметить, что лишь в 1924–1925 гг. М. К. удалось приступить к публикации сказочного материала, собранного десятилетием ранее.
«Сказки Верхнеленского края» («самую большую и лучшую свою работу»[53]) ученый посвятил памяти А. А. Шахматова. «Ему я обязан осуществлением своих этнографических поездок, – сказано в предисловии, – ему первому сообщал об их результатах, его советами и указаниями пользовался неизменно в каждой своей работе; о нем думал я, когда готовил к печати эти листы»[54].
Осенью 1925 г., будучи в Ленинграде, М. К. преподнес экземпляр своей книги Н. А. Шахматовой (урожд. Градовской; 1870–1940), вдове ученого. Он щедро рассылал экземпляры «Сказок» и дарил тем, кого глубоко почитал. Одним из них был А. Ф. Кони (сведениями об их личном знакомстве не располагаем[55]). Престарелый юрист и литератор откликнулся 20 октября 1925 г.:
Глубокоуважаемый Марк Константинович,
примите мою сердечную благодарность за «Сказки Верхнеленского края» и Ваше внимание ко мне. Будучи очень занят, я не успел еще прочесть всей книги (дошел до № 10 «Мудрая жена»), но не мог не оценить Вашего труда и образного языка сказок. Как ярки отдельные выражения! <…> Бедный русский язык развивается теперь не естественным путем, а литературными искажениями, неверными словами, бессмысленными искажениями и перестал быть тем, что так восхищало Пушкина и Тургенева. Он сохранился в устах народа далеких углов, и выявить его – великая заслуга.
А в конце письма Кони сделал приписку: «Трудно без боли читать стр<аницу> XIII Предисловия» (63–7)[56].
«Верхнеленские сказки» станут известны коллегам Азадовского не только в России, но и в Западной Европе и вызовут в 1925–1928 гг. около десятка одобрительных откликов таких ученых, как Е. Елеонская, С. Ольденбург, Б. и Ю. Соколовы, И. Поливка и др.
Отозвалась на «Верхнеленские сказки» и сама Наталья Осиповна. Приводим ее письмо к М. К. (добавив отсутствующие в оригинале знаки препинания):
Уважаемый Марк Константинович!
Письмо Ваше и деньги в сумме 20 рублей я получила, за что сердечно Вас благодарю, и очень рада, что Вы меня, деревенскую старушку, удостоили даже показать в печати.
Вы мне обещали выслать книжку с моими сказками, если только это возможно, то прошу Вас, потрудитесь выслать, за что буду благодарить.
Будьте здоровы.
С почтением,
Наталья Осиповна Винокурова
1925 г. 12 мая
деревня Челпанова Верхоленского уезда (59–37; 2).
Что касается другого верхнеленского сказочника (Ф. И. Аксаментова), открытого М. К. во время Ленской экспедиции, то записи его сказок удастся опубликовать лишь через три года – в пражском этнографическом журнале[57].
Изучение народной культуры Сибири (как и вообще любое научное исследование) было в понимании М. К. неотделимо от библиографии, и вполне естественно, что библиографический раздел присутствует – в том или ином виде – в каждом выпуске «Сибирской живой старины», начиная с первого («Указатель историко-этнографической литературы о бурятской народности», составленный П. П. Хороших). Используя издательские возможности, открывшиеся ему в Иркутске, М. К. пытается реализовать свою работу, начатую еще в студенческие годы и продолженную в томском Библиографическом бюро. Составленные им указатели распределяются по темам или хронологически; отбираются прежде всего материалы по этнографии как отвечающие направленности «Сибирской живой старины». Так, во втором выпуске печатается «Литература по этнографии Сибири за последнее десятилетие XIX века» – «извлечение из обширной работы автора, составленной еще в студенческие годы»