[58]. Помимо собственного материала, М. К. стремится издать и труды М. А. Слободского, выполненные в томском Библиографическом бюро; таковы публикации в 3–4‑м и 7‑м выпусках: «Литература по этнографии Сибири в этнолого-географических изданиях 1901–1907 гг.» и «Литература по этнографии Сибири в исторических журналах 1901–1917».
Особый жанр, который культивировался в «Сибирской живой старине», можно назвать, прибегая к терминологии М. К., «биобиблиографическим этюдом»: статья или заметка, посвященная памяти того или иного ученого-этнографа, с приложением указателя его работ. Таковы, например, статьи П. П. Хороших о М. П. Овчинникове (выпуск 2) и В. М. Ионове (выпуск 3–4) или материалы о В. С. Арефьеве и С. П. Швецове в последнем выпуске. К этим публикациям примыкают обзоры и отчеты, посвященные работе ВСОРГО и его секций. Следует отметить, что библиографические работы в «Сибирской живой старине» (как самого М. К., «главного идеолога библиографии во ВСОРГО»[59], так и других авторов) снабжены в большинстве случаев аннотациями и разного рода вспомогательными указателями.
Занимаясь в течение 1924–1925 гг. преподаванием на педфаке Иркутского университета, руководя секциями, редактируя и готовя к печати издания ВСОРГО, второй и третий выпуски «Сибирской живой старины» и «Сказки Верхнеленского края», М. К. старается найти время и для продолжения собственной научной работы: изучает декабристов, пишет различные рецензии, распределяет (тематически и хронологически) собранный им материал по библиографии Сибири.
В ряду его библиографических публикаций того времени особое место занимает указатель «Сибирские темы в изучении русского устного творчества», изданный осенью 1925 г. под грифом Кабинета литературы ИРГОСУНа[60], – библиографическое учебное пособие, возникшее, как сказано в предисловии, «на основе длительных семинарских занятий со студентами Томска, Читы, Иркутска», что давало возможность считать его плодом коллективных усилий. Тематически разделенная на 60 разделов, эта работа содержит, среди прочего, рубрики, посвященные отдельным исследователям Сибири (П. А. Ровинский, С. В. Максимов, Г. Н. Потанин, А. А. Макаренко, Г. С. Виноградов и др.). В последующие годы М. К. неустанно дорабатывал этот указатель, пополняя его новыми материалами. (Сохранился экземпляр оттиска с вклеенными чистыми страницами, заполненными множеством рукописных вставок, которые вносились автором вплоть до начала 1940‑х гг.)
Деятельность М. К. в эти годы поражает своим размахом. Создается впечатление, что ученый, почти не публиковавшийся в Томске и весьма ограниченно в Чите, спешит наверстать упущенное. Его научная продукция в 1924–1925 гг. явно превышала издательский потенциал ИРГОСУНа и ВСОРГО. Приходилось искать возможности за пределами Иркутска, тем более что в начале 1920‑х гг. российское журнально-книжное дело заметно оживляется – и в столицах, и в провинциальных центрах. Так, в «соседнем» Верхнеудинске, столице Бурятии (в то время – Бурят-Монгольская АССР), издается с 1924 г. ежемесячный журнал «Жизнь Бурятии». Одним из его редакторов значился Н. Н. Козьмин; активными участниками были краевед и архивист В. П. Гирченко и этнограф-востоковед Г. Ц. Цибиков (оба – члены бурятоведческой секции ВСОРГО и авторы третьего выпуска «Сибирской живой старины»). Естественно, что фамилия М. К. появляется на обложке журнала – в перечне лиц, которые «принимают участие или обещали сотрудничество».
Сотрудничество оказалось недолгим и довольно скромным: две публикации в двух номерах 1925 г. Правда, первую из них (статья «Бурятия в русской лирике») можно рассматривать как новаторскую. «…Своевременно поставить вопрос о месте, какое заняла в русской поэзии (в частности, лирике) Бурятия», – так формулировал автор свою задачу[61]. Оттолкнувшись от сибирских мотивов в произведениях К. Рылеева, А. Марлинского и др., М. К. акцентирует внимание на романтическом восприятии Сибири у трех малоизвестных поэтов 1820–1830‑х гг. (Ф. Бальдауфа, его друга, издателя и биографа А. Таскина и А. Штукенберга). Эта статья, укрепившая имя Бальдауфа в истории сибирской литературы, осталась незавершенной; анонсированное автором окончание не появилось[62].
(О второй публикации М. К. в журнале «Жизнь Бурятии» будет сказано в следующей главе.)
Бо́льшую известность, чем «Жизнь Бурятии», получает в начале 1920‑х гг. другой сибирский журнал, сотрудничество с которым М. К. продолжал фактически до конца жизни. Возникший весной 1922 г. в Новониколаевске (с 1926 г. – Новосибирск) «литературно-художественный и научно-публицистический» журнал «Сибирские огни» был создан по инициативе работников Сибгосиздата, а его деятельность в первые годы направлялась группой сибирских писателей (Г. А. Вяткин, В. Я. Зазубрин, В. А. Итин, В. П. Правдухин, Л. Н. Сейфуллина и др.). Непосредственное участие в работе «Сибирских огней» принимал В. Д. Вегман. Что касается М. К., то его сближение с этим журналом начинается не сразу, а лишь в 1925 г. (рецензия на второй том «Библиографии Енисейского края» В. П. Косованова), причем в течение 1920‑х гг. он выступает на страницах «Сибирских огней» преимущественно как рецензент.
Третьим периодическим изданием, охотно открывшим М. К. свои страницы, оказался московский общественно-политический журнал «Северная Азия» (1925–1930), печатный орган Комитета содействия народностям северных окраин и возникшего годом ранее Общества изучения Урала, Сибири и Дальнего Востока. Председателем этого Общества был поначалу Владимир Дмитриевич Виленский-Сибиряков (наст. фамилия Виленский; 1888–1942; погиб в ГУЛАГе), историк и публицист с богатым революционным прошлым. Именно он возглавлял в 1925–1927 гг. (до первого ареста) редакцию «Северной Азии»; секретарские же обязанности исполнял, начиная с первого номера, Н. В. Здобнов.
Сотрудничество Здобнова с М. К. возобновляется осенью 1924 г. и продолжается – с перерывами – до 1930 г. В «Северной Азии» М. К. поместит одну обзорную статью[63], одну «заметку» (о годе рождения А. П. Щапова) и одиннадцать рецензий.
Рецензии – заметная часть научного наследия М. К. Число их за иркутский период (1923–1930) превышает сорок (а опубликованных за всю жизнь – вдвое больше[64]). М. К. охотно работал в этом жанре[65]. Знакомство с работой другого исследователя немедленно вызывало у него желание высказать о ней свое мнение. В письмах к Здобнову и другим корреспондентам он постоянно просит присылать ему новые книги – для рецензирования. Рецензии писались легко, и порой случалось, что, отослав готовую рецензию, М. К. не оставлял себе второго экземпляра, так что со временем, не попав в печать, она вообще терялась. «…Очень жаль, что мне прекратили высылать книги для рецензии, – пишет он Здобнову из Ялты 20 декабря 1928 г., – я честно написал больше чем на 2/3 присланных книг, – правда, некоторые не напечатаны, но это не моя вина».
К этой области своих занятий М. К. относился далеко не формально. Убежденный в том, что ученый-гуманитарий обязан систематически откликаться на важные, с профессиональной точки зрения, книжные новинки, он рассматривал любую рецензию как необходимый элемент научной работы, как «мини-статью», позволяющую информировать профессиональное сообщество о достижениях и промахах того или другого автора. «Что такое рецензия? – говорил он своим ученикам. – Рецензия это параллельное исследование»[66]. Считая своим долгом подчеркивать достоинства рецензируемого издания, М. К. в то же время не замалчивал его недостатки. Откликаясь на сообщение Здобнова о том, что рецензии, посланные им в «Северную Азию», были урезаны, М. К. возражает ему 6 марта 1925 г.:
Считаю крупной ошибкой намерение редакции печатать только небольшие рецензии – лучше, по-моему, совсем от них отказаться. Рецензия интересна не похвалой или порицанием, а подробным обзором ошибок и достижений – не удивительно, что так мало находится желающих писать рецензии для Вашего журнала.
Рецензии строились, как правило, однотипно: общая оценка, характеристика научного метода и содержания и (в заключение) перечень фактических ошибок, пробелов и пропусков. В этой последней части, весьма чувствительной для автора рецензируемой книги, М. К. высказывал свои возражения открыто, не обинуясь, а подчас и резко (даже если речь шла о его друзьях и знакомых). Почти все его рецензии содержат – в той или иной степени – полемику или критику, причем всегда обоснованную. Трудно найти в его наследии рецензию, не содержащую серьезных упреков[67]. При этом М. К. подписывал рецензию либо своей собственной фамилией, либо – своими инициалами (М. А.), не прибегая к псевдонимам. Известен лишь один случай, когда он отступил от этого правила: рецензия на декабристский номер журнала «Каторга и ссылка» (1925. № 8)[68]. Упрекнув С. Я. Штрайха в небрежности и серьезных упущениях, а Б. Г. Кубалова – в «каком-то неуважении как к читателю, так и к редакции журнала» и явно не желая осложнять отношений, М. К. прикрылся псевдонимом (впрочем, довольно прозрачным). Была здесь и другая причина – о ней говорится в письме к Здобнову от 6 мая 1926 г.:
Посылаю для № 3 рецензию на декабристский № «Каторги и Ссылки». Хорошо бы без сокращений – да она и не так длинна. <…> Я посылаю под псевдонимом, потому что послал в «Сиб<ирские> Огни» рецензию на другую работу Кубалова[69]