.
Завершив свои дела в Одессе, Алексеев в конце концов переезжает в Иркутск[140]. 15 декабря 1926 г. он читает в Иркутском университете вступительную лекцию «Проблема художественного перевода». Избранный доцентом, а через год профессором по кафедре всеобщей литературы и вступивший в члены ВСОРГО, он проведет в Иркутске пять с лишним лет.
Вероятно, тогда же, осенью 1925 г., состоялось еще одно судьбоносное для М. К. знакомство – с В. М. Жирмунским. Об этом свидетельствуют автографы на книгах «Ленские причитания» и «Сказки Верхнеленского края», подаренных «глубокоуважаемому Виктору Максимовичу» соответственно 1 и 2 ноября 1925 г.[141]
Глава XV. «Сибирь и декабристы»
Весной 1924 г. – в преддверие столетнего юбилея со дня восстания декабристов – в Иркутске при местном губисполкоме создается комиссия по организации юбилея; ее возглавил местный краевед М. Е. Золотарев (1891–?), в то время заведующий Иркутским губотделом народного образования, секретарем же был назначен Б. Г. Кубалов. Конечно, Восточная Сибирь, и в особенности Иркутск, не могли остаться в стороне от предстоящего юбилейного события: большинство декабристов отбывали здесь каторгу, жили на поселении, и многие из них внесли свой весомый вклад в научное и культурное освоение края. М. К. не без гордости писал, подчеркивая декабристский фон Иркутска:
Иркутск более, чем какой-нибудь другой из сибирских городов, – подпал под культурное влияние декабристов и более, чем какой-либо другой город, сумел это влияние воспринять и сохранить следы его. В Иркутске жили Волконские и Трубецкие <…> В Иркутске еще цел домик Волконских; в кабинете русской истории при Университете хранится серия книг, принадлежавших Лунину[1]; в местном Музее Революции – ряд работ Ник<олая> Бестужева, снимки с мест поселения и т. д.[2]
Изучая «места памяти» Иркутской губернии, связанные с декабристами, М. К., напомним, совершил летом 1924 г. поездку в село Олонки, где жил и был похоронен В. Ф. Раевский. Эта поездка, предпринятая по решению совета ВСОРГО, была стимулирована, вероятно, рассказами студента Ф. А. Кудрявцева, уроженца села Олонки, о местных жителях, лично знавших Раевского[3].
Декабристская тема звучала и на Первом Восточно-Сибирском краеведческом съезде (выступление Кубалова и др.).
В преддверии юбилея декабристского восстания перед сибирскими этнографами и краеведами возникают вопросы, требующие обсуждения, – их кратко сформулировал М. К. в своей первой статье, посвященной Николаю Бестужеву и восходящей к докладу, прочитанному им 21 декабря 1924 г. в Музее народоведения на общем собрании ВСОРГО: «…какова их <декабристов> роль в деле научного познания нашего края? Что сделали они в этой области? Каковы результаты их деятельности?»[4] Опубликованная в сдвоенном выпуске «Сибирской живой старины» (вып. 3–4), статья М. К. «Николай Бестужев – этнограф» представляла собой попытку ответить на поставленные вопросы. Краеведение соединилось с историей, этнография – с декабристской темой. Декабрист, «революционер, ученый и друг бурятского народа»[5], сыгравший столь значительную роль в культурном просвещении восточносибирской окраины, Н. Бестужев предстает в публикации М. К. как замечательный русский этнограф, сопоставимый с Н. Н. Миклухо-Маклаем и Г. Н. Потаниным. Это был новый взгляд на Николая Бестужева. Анализируя его забытый этнографический очерк «Гусиное озеро» (1855)[6] и публикуя в приложении три сибирские сказки, записанные сосланным декабристом, М. К. особо подчеркивает столь близкий ему «личностный» аспект: «…все это, – пишет он о работе Николая Бестужева, – пронизано тем сочувственным, человеческим отношением к описываемой народности, которое только и характеризует подлинного этнографа»[7].
К числу декабристских «начинаний» М. К. в 1924–1925 гг. относятся прежде всего обработанные им материалы Читинского музея и возникшая на их основании публикация писем Д. И. Завалишина. Судьба этой работы имеет свою – долгую и драматическую – историю. Окончательно завершенная к 1925 г., она была предназначена для декабристского сборника, подготовленного в Чите А. В. Харчевниковым, однако публикация не состоялась[8]. Вместо нее в этом сборнике помещена трехстраничная заметка М. К. о бестужевских автографах в фондах Читинского музея[9]. Фрагмент работы о Завалишине (предисловие к его письмам) появится спустя много лет после смерти ученого[10]. Копии же «Писем Д. И. Завалишина из каземата», некогда выполненные в Чите М. К. и Надеждой Павловной, доныне покоятся среди бумаг его архива (33–7; 8), где, следует добавить, находятся также десятки автографов Завалишина – его статьи и разного рода заметки, в основном не опубликованные до настоящего времени[11].
С работой ученого в Читинском краевом музее связан один любопытный документ: письмо некоего Ивана Бушуева, обращенное, по предположению М. К., к декабристу И. И. Сухинову. Замурованное некогда в стене Акатуйского рудника, это письмо было обнаружено в 1883 г. при строительстве нового тюремного здания. М. К. обнародовал его под заглавием «Загадочный документ» в декабристском выпуске журнала «Былое» (раздел «Декабристы на каторге и в ссылке»)[12]. Следует сказать, что не все декабристоведы приняли доказательства Азадовского. Так, М. В. Нечкина в своей обзорной статье, посвященной юбилейной литературе о декабристах, сочла комментарий М. К. «не вполне убедительным» и не объясняющим, в частности, почему публикуемое письмо найдено именно в Акатуе[13].
Первые декабристские публикации, выполненные в 1924 г. и первой половине 1925 г., имели отчетливо выраженный краеведческий уклон, что, с одной стороны, естественно для работ ученого, посвятившего себя изучению родного края. Эта направленность объясняется, с другой стороны, и реальными обстоятельствами. Начиная свои декабристские штудии, М. К. опирался исключительно на доступные ему печатные или архивные источники, с которыми он знакомился в сибирских библиотеках и архивохранилищах, где с достаточной полнотой были представлены дореволюционные издания и старая периодика, – в библиотеке Томского университета, Читинском краеведческом музее, Иркутском губернском архивном бюро и т. д. Для изучения материалов, находящихся в столичных архивах, у него в те годы не было возможности: он безвыездно оставался в Сибири или на Дальнем Востоке, а непродолжительные пребывания в Петрограде и Москве (в 1921 и 1924 гг.) не позволяли ему заняться научными разысканиями.
Ситуация меняется осенью 1925 г., когда М. К. надолго приезжает в Ленинград. Здесь он получает доступ к богатейшим материалам бестужевского собрания, которое хранилось (и хранится поныне) в Пушкинском Доме. Поступившее туда в 1919–1920 гг. в составе материалов журнала «Русская старина» и личного архива его редактора-издателя М. И. Семевского (1837–1892), оно содержало множество писем и рукописи воспоминаний Александра, Михаила и Николая Бестужевых.
Вскоре после приезда в Ленинград М. К. обращается к Здобнову, предлагая написать рецензию на сборник «Декабристы. Неизданные материалы и статьи», вышедший под редакцией Б. Л. Модзалевского и Ю. Г. Оксмана[14] (письмо от 16 сентября 1925 г.). А через день, 18 сентября, пишет Здобнову о планах своего дальнейшего сотрудничества с «Северной Азией»:
У меня готова небольшая статейка: 6 неизданных писем декабристов. Озаглавлено примерно так: «Из быта декабристов в Сибири» или что-нибудь в этом роде. Предназначается она или для «Кат<орги> и ссылки», или для «Былого». Но если хотите, я очень охотно передам ее «Сев<ерной> Азии». Размер ее менее ½ листа. Но только чтобы наверняка знать, что она будет напечатана. Содержание – письма о переселении, передвижении и пр. Материал – интересен. Имеется письмо Бестужевых[15]. <…>
Вообще, если бы редакция захотела отвести некоторое место юбилею декабристов, то можно было бы привлечь ряд статей и материалов здешних исследователей по вопросу о пребыв<ании> декабристов в Сибири.
Накануне отъезда, подводя итог своему четырехмесячному пребыванию в Ленинграде, М. К. признавался в письме к историку русской литературы Е. В. Петухову (1863–1948): «Поработал я здесь основательно, – но несколько свернув в сторону от первоначально поставленных тем: увлекся декабристами»[16]. А в цитированном выше отчете о своей работе в Ленинграде, касаясь декабристской части своих занятий, описал их следующим образом:
Перед отъездом[17] я передал для печатания в сборнике Иркутской комиссии «Сибирь и декабристы» статью о краеведческой деятельности декабристов в Сибири[18], являющуюся частью задуманной большой работы на эту тему. Материалы для нее я прорабатывал главным образом в Ленинграде, работая в Рукописном Отделении Пушкинского Дома при Академии Наук СССР. В последнем удалось ознакомиться с богатыми материалами архива «Русской Старины» (собрание М. И. Семевского), а также с архивом П. Я. Дашкова