[71] и т. п.
С похвалой отозвался о «Письмах из Сибири» и Юлиан Оксман. Тема, «свежо и широко» поставленная в этом издании, показалась ему «необычайно своевременной», а начатая работа – «плодотворной»[72].
Сотрудничество М. К. с Исааком Троцким продолжалось и после выхода «Писем из Сибири». Соавторы обсуждали новый масштабный проект – издать в трех томах все материалы пушкинодомского Бестужевского архива. Собираясь обратиться по этому поводу с докладной запиской в президиум Пушкинского Дома и Академии наук, М. К. консультировался с П. Н. Сакулиным[73]. Однако возможностей реализовать этот замысел, как и продолжить издание писем, не нашлось; дело ограничилось одним выпуском.
Более успешным оказалось другое начинание, связанное с публикацией воспоминаний братьев Николая и Михаила Бестужевых, записками их брата Петра и устных рассказов сестры Елены. Книга, существенно дополнявшая первое русское издание этого памятника[74], готовилась в 1929–1930 гг. Она открывалась двумя вводными статьями: И. М. Троцкого («Семья Бестужевых. (Опыт идеологической характеристики)») и Азадовского («Мемуары Бестужевых»[75]). И. М. Троцкому принадлежала также и третья статья, предваряющая «Памятные записки» Петра Бестужева. Весьма обстоятельно был подготовлен «аппарат»: краткие биографические сведения о каждом из пяти братьев Бестужевых (и их сестрах), указатель использованной литературы, именной указатель. Книга печаталась в московском Издательстве Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев и появилась в 1931 г. Это было во всех отношениях добротное научное издание, иллюстрированное, в частности, рисунками Николая и Михаила Бестужевых[76].
«Воспоминания Бестужевых» удостоились в СССР лишь одной рецензии, в целом благожелательной; ее автором был Ф. А. Кудрявцев, ученик М. К. в 1923–1926 гг.[77] Другой одобрительный отзыв прозвучал со страниц парижской газеты «Возрождение»[78] (о чем, впрочем, М. К. и Исааку Троцкому вряд ли было известно).
Сохранилась также краткая (по всей видимости, не опубликованная) рецензия С. А. Рейсера, отметившего «изящество и аккуратность издания»[79].
Увлеченно занимаясь во второй половине 1920‑е гг. изучением декабризма и декабристов, М. К. в конце концов «сжился» со своими героями – настолько, что стал воспринимать некоторых как своих современников, личных знакомцев и собеседников. Этот особый, «личностный» подход М. К. к персонажам или «сюжетам», с которыми он столкнулся как исследователь, мы отмечали и ранее, говоря об отношении ученого к народным сказителям.
Летом 1931 г., во время своей поездки по Восточной Сибири, М. К. отправил с дороги открытку Гессену – удивительный пример живой сопричастности ученого-историка своим героям:
Станция Петровский Завод, 1–VII–1931.
Дорогой Сергей Яковлевич,
Думаю, что Вам приятно получить весточку с пути, со станции, имеющей такое название[80]. Очень жалею, что не могу сойти с поезда и пожить здесь хотя бы три денька, – а ведь тут еще есть старики, помнящие Горбачевского.
Я, например, первый раз проезжал П<етровский> Зав<од> с тех пор, как стал присяжным декабристоведом-налетчиком, – и, действительно, невольно какое-то волнение охватило. Мне казалось, что меня окружили тени декабристов и я вступил с ними в беседу. Я просил извинения у Михаила Бестужева, что его «дневник» приписал было Николаю, но Михаил уверил меня, что, напротив, эта ошибка ему даже очень приятна и лестна. «Вы знаете, как я преклоняюсь перед братом», – сказал он мне. Оба брата, вообще, показались мне весьма веселыми и приветливыми, просили передать привет Исааку Моисеевичу[81].
Видел и Лунина, но старик казался чем-то очень озабочен и встревожен. Зато фертиком ходил Свистунов и свысока и иронически поглядывал на Лунина, которого он всегда недолюбливал. С Ивашевым я старался не встречаться.
У меня было начала даже слагаться строфа из поэмы на эту тему (ночь в П<етровском> З<аводе>), но звонок, свисток паровоза нарушили обаяние тихой лунной ночи в Петровском Заводе. Поезд трогается, а я отправляюсь спать. Завтра брошу открытку в ящик.
Жму руку. Всем сердечный привет.
М. Азадовский[82].
Столь же эмоциональное восприятие деятелей прошедшего времени отличало и лекторскую манеру М. К. Выступая публично, он говорил о них горячо и взволнованно, как о современниках, пытался воссоздать их человеческий облик, порой, конечно, сильно идеализируя своих героев (в особенности декабристов).
Увлечение декабристской темой нашло выражение и в многочисленных рецензиях М. К. на публикации 1920‑х гг., посвященные декабристам. Составители томов «Страницы истории декабризма» указывают 16 таких рецензий за 1925–1930 гг.[83] Диапазон трудов по декабристоведению, попавших в те годы в поле внимания Азадовского, тематически чрезвычайно широк. Здесь и выпущенные в связи с юбилеем сборники материалов и статей, и новые указатели декабристской литературы (В. Селиванова, Н. Ченцова), и, наконец, издания произведений и «записок» (воспоминаний) самих декабристов (И. И. Горбачевского, И. И. Пущина, И. Д. Якушкина).
К этим 16 рецензиям следует прибавить еще одну – развернутый отклик М. К. на классический указатель Н. М. Ченцова, изданный в феврале 1929 г. тиражом одна тысяча экземпляров[84]. Исаак Троцкий писал Ченцову:
Это действительно событие. Мне удалось взять на время эту книгу в Госиздате, и я просто читаю страницу за страницей, и чем больше читаю, тем больше поражаюсь тщательности работы и количеству вложенного труда. Здесь ее еще ни у кого нет; я показывал ее М. К. Азадовскому, С. Я. Гессену и Л. Б. Модзалевскому, и все в восторге…[85]
Что касается М. К., то он, ознакомившись с указателем, в тот же день написал Ченцову, назвав его труд «прямо откровением»[86].
Рецензия была написана в сентябре 1929 г. и отправлена в Ленинград Л. В. Булгаковой, ученому секретарю Института книговедения. Судя по письму к библиографу А. Г. Фомину, научному сотруднику института, от 22 сентября 1929 г., М. К. надеялся, что его рецензия сразу же пойдет в печать[87]. Действительно, 25 ноября 1929 г. Булгакова сообщила М. К., что рукопись «сдается в набор в первых числах декабря в очередном III-м сборнике „Книга о книгах“» (62–17). Однако печатание третьего сборника затянулось, и рецензия увидела свет лишь в середине 1931 г. под названием «К методологии декабристской библиографии»[88].
В этой рецензии М. К. затрагивает ряд методологических вопросов – настолько важных, что ее следует рассматривать скорее как самостоятельную статью, нежели как обычную рецензию на библиографический указатель, с традиционным перечнем неучтенных работ. (Именно так оценили эту рецензию составители иркутского двухтомника, включив ее в корпус основных декабристоведческих трудов М. К.) Содержательный комментарий к этой статье-рецензии, выполненный А. А. Ильиным-Томичем[89], освобождает нас от необходимости углубляться в подробности. Отметим лишь основную идею Азадовского, впервые высказанную им в рецензии на книгу В. Селиванова «Декабристы, 1825–1925. Систематический указатель русской литературы» (Л., 1925)[90] и подробно обоснованную в данной статье: библиограф не может быть только регистратором, пусть даже опытным, имеющим дело с заглавиями или выходными данными, он должен быть также эрудированным специалистом – знатоком той области знания, которую исследует. «Только специалист, – утверждал М. К., – сможет правильно разрешить проблему классификации, только специалист сумеет глубоко захватить источники, обнаружив целый ряд новых материалов, наконец только специалист сможет разрешить проблему отбора, которая всегда в той или иной степени стоит перед библиографом». Подход библиографа должен быть историческим. Поэтому, заключает М. К., с точки зрения методологической книга Ченцова «отнюдь не является фактом прогрессивным – она держит по-прежнему библиографическую работу на уровне прежних методов и требований, а в некоторых случаях даже снижает их, например, в части историко-литературной»[91].
«Острее трудно было поставить вопрос о квалификации и компетенции библиографа», – так отозвался об этой рецензии спустя четверть века книговед А. Д. Эйхенгольц, признавший М. К. «новатором»[92].
Иначе оценила эту рецензию С. В. Житомирская. Далеко не все в критике М. К., полагает исследовательница, можно считать обоснованным. Труд Ченцова, по ее мнению, не давал М. К. оснований упрекнуть автора в недостаточности специальных знаний:
Указанные в рецензии Азадовского недостатки этого труда отражали, в сущности, объективный достигнутый к тому времени уровень и декабристоведения, и библиографии. Воззрения же Азадовского, его требования к методологии (точнее – методике) библиографической работы этот уровень далеко опережали