[26] Появление М. К. и избрание его в 1924 г. руководителем этнологической секции ВСОРГО[27] изменили сложившуюся ситуацию. Вынужденный считаться с авторитетом М. К. и его участием в делах и секции, и кафедры[28], Петри теряет свои позиции. Начались «обиды» и «выпады», чему, вероятно, способствовал вспыльчивый характер Бернгарда Эдуардовича. Эта проблема неоднократно затрагивается в письмах М. К. к Л. Я. Штернбергу. Так, 16 июня 1924 г. он пишет:
То, что Вас огорчает в Петри, увы, и всех нас здесь достаточно даже не огорчает, а порой прямо убивает. При встрече расскажу подробнее. В прошлом году, когда я приехал сюда из Читы, я застал его совершенно изолированным. Группа лиц, затеявших издание этнографич<еского> сборника (позже, по моему предложению, развернувшегося в «Сибир<скую> Живую Стар<ин>у») определенно не хотела никакого участия Петри. Мне стоило больших трудов уговорить товарищей не ставить так остро вопрос об его сотрудничестве. <…> Особенно возмутительно его отношение к младшим сотрудникам. Тяжело об этом писать[29].
«…Петри для меня, – завершал М. К. это письмо, – один из товарищей по Вашему семинарию, и ради этого я склонен был многое ему прощать. Боюсь, что скоро настанет час, когда придется совершенно с ним порвать»[30].
Предчувствие не подвело М. К. В середине 1920‑х гг. иркутские этнографы оказываются разделенными на две группировки, недружелюбно, а то и враждебно настроенные по отношению друг к другу. Б. Э. Петри был не одинок: его открыто поддерживал этнограф Яков Ходукин[31], возглавлявший с 1924 г. Научный музей при ВСОРГО; к «группе Азадовского» принадлежали Г. С. Виноградов и Н. Н. Козьмин.
На рубеже 1924–1925 гг., узнав о возникновении в Москве Общества изучения Урала, Сибири и Дальнего Востока (печатным органом Общества и был журнал «Северная Азия»), Петри попытался создать в Иркутске своего рода «представительство» этого Общества, что означало бы появление в Восточной Сибири нового краеведческого центра, противостоящего ВСОРГО. Опасаясь такого развития событий, М. К. писал Здобнову 6 марта 1925 г.:
Известие о проектах Петри – само собой, очень тревожное. Это не что иное как желание организовать вокруг себя группу, враждебную ВСОРГО. Вообще, открытие в этих городах, где уже есть отделения Геогр<афического> О<бщест>ва, отделов Вашего Общества вызовет только ненужную конкуренцию, а в Иркутске – и вражду.
Тлевший исподволь в течение нескольких лет, конфликт разгорелся и обернулся скандалом, как только в Иркутске стало известно о выходе № 5–6 «Северной Азии» за 1926 г. со статьей М. К. «Этнография в Сибири». Эта статья вызвала возмущение Петри, и неудивительно: его имя было упомянуто всего несколько раз, и притом «вскользь», в перечне других имен и научных событий, тогда как о своей собственной работе (в Томске, Чите и Иркутске) М. К. рассказал весьма подробно. Об экспедициях Петри и собранных им этнографических коллекциях вообще не упоминалось.
Этот последний в 1926 г. номер журнала появился к началу Первого сибирского краевого научно-исследовательского съезда. Открывшийся в Новосибирске приветственной речью председателя Сибирского краевого исполкома Р. И. Эйхе (1890–1940; расстрелян), съезд начался 15 декабря и длился шесть дней. Его подготовкой в течение нескольких месяцев занималось организационное бюро, созданное в июле 1926 г.; членом бюро был и М. К. На предстоящий съезд возлагались немалые надежды; это была реальная возможность подытожить научно-исследовательскую работу в Сибири за последние годы и обсудить насущные проблемы.
Съезд, собравший около 400 человек, был весьма представительным. Иркутская делегация выехала 11‑го и возвратилась 25 декабря; она состояла в основном из профессоров и преподавателей ИРГОСУНа. Помимо М. К., присутствовали: Н. Д. Бушмакин, В. Ч. Дорогостайский, Н. Н. Козьмин, Г. Ю. Маннс, И. Ф. Молодых, В. И. Подгорбунский, Б. Э. Петри, А. Г. Франк-Каменецкий и др.
Призванный наметить дальнейшие пути развития Сибирского края, съезд стал заметным событием научно-общественной жизни Сибири. В день его открытия зачитывались бесконечные приветствия (одно из них – от А. В. Луначарского). Заседания (пленарные и секционные) проходили во Дворце труда.
М. К. принял участие в заседаниях секции «Человек»[32] (а также музейно-архивной секции[33]) и был избран членом ее президиума, который возглавлял Н. Д. Бушмакин, ректор ИРГОСУНа. Участие М. К. в работе съезда было весьма заметным. Еще за несколько дней до его открытия он выступил в главной западносибирской газете с публицистической статьей под названием «Нужна научная смена» и поднял проблему, крайне болезненную для научной жизни Сибири середины 1920‑х гг.:
Ни для кого не секрет, что убыль научных работников (особенно высококвалифицированных) гораздо значительнее притока новых сил. За последнее время сибирские университеты потеряли целый ряд крупнейших работников. <…> Некоторые кафедры совсем не имеют аспирантов – и в результате наша молодежь или вынуждена совсем отходить от научной работы <…> или же пытается устроиться как-нибудь в столицах, порывая тем самым уже совсем с Сибирью. В одном только Иркутске за последнее время утеряно, таким образом, несколько талантливых работников из рядов молодежи[34].
Как один из возможных выходов автор статьи предлагал создание специального научного фонда для подготовки научных сил.
18 декабря М. К. выступил с докладом «Место фольклора в общей организации краеведческих изучений». Краткие тезисы этого доклада, опубликованные к съезду, свидетельствуют, что М. К. затронул в своем выступлении острые, принципиальные вопросы. Говорилось, например, о характере современного «производственного» краеведения, отодвигающего на второй план гуманитарные вопросы, в частности – фольклорно-этнографические исследования. Это игнорирование фольклора в угоду «современности» докладчик назвал «неправильным»[35].
21 декабря, в день закрытия съезда, состоялось выступление экономиста Г. А. Краснова[36], члена президиума съезда. Он произнес поздравление ВСОРГО в связи с юбилейной датой – 75 лет[37]. Читая приветственную грамоту, он обращался главным образом к М. К., единственному из руководителей ВСОРГО, присутствовавших в тот момент на съезде (П. К. Казаринов, также участник съезда, был вынужден сразу же вернуться в Иркутск). «Оглашение приветственной грамоты сопровождалось овацией всего съезда»[38]. Выступив с благодарственной ответной речью, М. К. сказал, что юбилей ВСОРГО – праздник всего сибирского краеведения[39]. Он особо подчеркнул роль политических ссыльных (от декабристов – через деятелей «Народной воли» – вплоть до революционеров начала ХХ в.). Эти деятели, говорил М. К., и направляли работу ВСОРГО, «отсюда та широта, та глубокая общественность, та неизменная связь с запросами современности, которые всегда отличали наш Отдел в ряду других родственных краеведческих организаций. Основная линия Отдела была определена и установлена великими революционными энтузиастами конца прошлого и начала нынешнего века»[40].
Как участник работы двух секций съезда, М. К. выступал также в прениях (например, по докладу П. К. Казаринова «О задачах и перспективах сибирского библиотековедения»).
О пути, пройденном ВСОРГО за три четверти века, писали в те дни также Е. И. Титов[41] и П. К. Казаринов[42].
О реакции Петри на статью в «Северной Азии» М. К. узнал, видимо, еще в Новосибирске. Вернувшись в Иркутск, он сообщил Здобнову (открытка от 24 декабря 1926 г.):
Петри написал на меня жалобу в Секцию науч<ных> раб<отников>[43], заявив, что моя статья в «Сев<ерной> Азии» – наглая самореклама и замалчивание его работ. Само-собой, что ему эту жалобу вернули обратно. Что касается меня, то я более всего боялся пропустить какую-либо из работ Петри[44].
О разгоревшемся не на шутку конфликте можно узнать подробнее из следующего письма М. К. к Здобнову (от 4 января 1927 г.):
Петри развил исключительную энергию, и его выходки, наконец, выходят за всякие пределы дозволенного. Травля, которую устраивают мне эти господа (Петри, Ходукин и нек<оторые> др<угие>), совершенно меня измучила. Так, напр<имер>, на только что кончившемся Съезде в Новосибирске Петри заявил, что снимает свои доклады по секции «Человек» ввиду включения меня в президиум. После того как ему свыше было указано на все неприличие его поступка и что это будет рассматриваться как срыв повестки, – он успокоился и явился читать доклады. Но вместе с тем он обратился ко мне с требованием покинуть президиум или даже зал заседания (программа-minimum и программа-maximum) во время чтения им докладов. Конечно, я не выполнил ни того, ни другого. Вообще, на Съезде он страшно себя скомпрометировал. Его доклад о дальнейшем изучении туземных племен был встречен полнейшим отрицанием: выступало 8 человек по его докладу (разных мест и учреждений): Орлова (Н