[62].
12 июня 1927 г. Иркутский государственный областной музей, «озабоченный получением выделенного ему художественного фонда», сообщает в Главнауку (Главное управление научными, научно-художественными и музейными учреждениями), что профессору М. К. Азадовскому, члену художественного совета при картинной галерее, поручается «выяснить вопросы, касающиеся передачи этого фонда в музей и отправки его в Иркутск». В обращении содержалась просьба «не отказать проф<ессору> М. К. Азадовскому в содействии и в сообщении относящегося к делу материала». Письмо было подписано заведующим Н. Н. Козьминым (должно быть, ввиду отсутствия Лебединского)[63]. В тот же день и за той же подписью музей направляет М. К. официальное письмо, подтверждающее его полномочия: «…Выяснить вопросы, относящиеся к передаче художественного фонда, выделенного Иркутской картинной галерее, и возможности отправки его в Иркутск». А в случае «выяснившейся возможности» – организовать пересылку[64].
В первой половине октября 1927 г., находясь в Москве и Ленинграде, М. К. вплотную занимается делами иркутского музея. 4 октября 1927 г. помощник начальника Главнауки Наркомпроса М. П. Кристи (позднее – директор Третьяковской галереи) направляет директору ленинградского отделения Музейного фонда Д. М. Максимову распоряжение «О допуске к отбору вещей из музфонда представителя Государственного Иркутского областного музея т. М. К. Азадовского». А протоколы заседаний совета картинной галереи свидетельствуют, что М. К. отбирал работы из Музейного фонда и в Третьяковской галерее[65].
15 октября М. К. отправляет в Иркутск телеграмму следующего содержания:
Ввиду предстоящей ликвидации фондов необходимо спешно отправить отобранные картины иначе потеряем уполномочьте отправить наложенным платежом пересылку телеграфируйте Москва Воздвиженка 7 Ваксбергу[66] мне выезжаю Иркутск понедельник[67].
В ответ Козьмин телеграфирует: «Музей уполномочивает Вас отправить наложенным платежом отобранные картины»[68].
В результате, добившись передачи в Иркутск ряда произведений живописи и графики из Государственного музейного фонда, М. К. занялся их отбором и отправкой. Процедура перемещения работ отражена в сохранившейся переписке Главного управления Наркомпроса, Музейного фонда и Иркутского краеведческого музея с октября 1927 г. по март 1928 г. В декабре 1927 г. ряд отобранных произведений привез в Иркутск Б. И. Лебединский.
Таким образом, уже в начале 1928 г. иркутская картинная галерея, как сообщает А. Д. Фатьянов (1915–2001), летописец и директор Иркутского художественного музея в 1946–1977 гг., «пополнилась богатым собранием произведений живописи, графики и предметами декоративно-прикладного искусства России, Европы и Востока из Государственного музейного фонда»[69]. Благодаря этому пополнению (к сожалению, Фатьянов не упоминает о роли М. К.) «появились полотна С. Виноградова, С. Жуковского, К. Коровина, Б. Кустодиева, И. Левитана, В. Соколова, А. Степанова и др. Ценным тогда пополнением были и картины художников-передвижников И. Шишкина „Перелесок“ и В. Поленова „Христос и грешница“ (уменьшенный вариант картины, находящейся в Русском музее). Тогда же прибыло большое собрание зарубежного фарфора, русского стекла и предметов камнерезного искусства»[70].
Попытаемся выяснить, какими именно произведениями живописи обогатился Иркутск при посредничестве М. К. Опираясь на печатный каталог Иркутского художественного музея, мы полагаем, что почти все поступления из Государственного музейного фонда в начале 1928 г. – результат его хлопот и переговоров в Москве и Ленинграде. Итак:
1) Ф. С. Рокотов. Портрет великого князя Александра Павловича в детстве.
2) В. Л. Боровиковский. Портрет великой княжны Александры Павловны.
3) В. К. Шебуев. Моисей со скрижалями.
4) И. И. Шишкин. Перелесок (полдень).
5) С. В. Иванов. У тюрьмы.
6) В. Д. Поленов. Христос и грешница.
7) В. А. Серов. Дети с козленком.
8) Б. М. Кустодиев. Портрет Николая Карловича фон Мекка.
9) Л. С. Попова. Портрет.
10) П. П. Кончаловский. Натюрморт[71].
Разумеется, этот список неполон (как неполон и каталог, которым мы пользовались), однако он вполне отражает предпочтения М. К., желавшего отобрать и направить в Иркутск лучшее из того, что предлагал Госмузфонд.
Весной 1928 г. М. К. сообщил на страницах газеты «Власть труда» о новых поступлениях в Иркутскую галерею (умолчав, разумеется, о собственном участии в их приобретении) и одновременно изложил свое видение развития местного музея:
Нам думается, что картинная галерея в Иркутске должна стать предметом сугубого внимания со стороны местной и общекраевой советской общественности, – думается, что необходимо было бы организовать что-либо вроде Кружка друзей картинной галереи[72], коллективным путем изыскивать средства для новых приобретений, призывать лиц, у которых имеются произведения искусства, жертвовать их в музей, наконец, может быть, следовало бы поставить вопрос о выделении картинной галереи из общего состава музея и развернуть специальный музей искусств в Иркутске[73].
Желание М. К. видеть в Иркутске самостоятельный художественный музей исполнится через восемь лет.
Говоря об инициативе М. К. в формировании иркутского музейного фонда[74], следует помнить о его причастности в 1920‑е гг. к художественной жизни Сибири и личных отношениях с сибирскими художниками. Он был, как уже отмечалось, тесно связан с Болдыревым-Казариным, дружил с Б. И. Лебединским. Был знаком и сотрудничал с художником и педагогом И. Л. Копыловым, поборником «сибирского стиля», основанного на слиянии европейской художественной культуры с национальными особенностями национальных меньшинств Сибирского края[75]. В поле внимания М. К. находилась, по-видимому, и деятельность сибирских художников, объединившихся в 1926 г. в общество «Новая Сибирь» (Новосибирск), в частности – А. В. Овчинникова[76].
В апреле 1927 г. в Иркутске открылась Первая всесибирская выставка, где экспонировались произведения 72 сибирских художников, и невозможно представить себе, что М. К. – несмотря на драматические обстоятельства своей жизни в тот период – не посетил эту выставку. В рецензии, написанной Исааком Гольдбергом, угадываются отголоски его бесед с М. К. и проявляется общее для обоих понимание задач, стоящих перед творческой молодежью Сибири:
Сибирское можно почувствовать в этих вещах. Но это еще, собственно, искания, опыты. Настоящая, подлинная сибирская душа еще не вскрыта нашими художниками: есть пока только сибирский материал, с которым многие из них обращаются бережно и умело. А поиски этой «сибирской души» должны составлять существеннейшую часть исканий нарождающихся крепких сибирских мастеров[77].
Точно так же, через призму «сибирской темы», оценивал творчество художников-сибиряков и М. К. Подобно Исааку Гольдбергу, он страстно желал видеть в Сибири, и прежде всего в родном Иркутске, свежие литературные силы, профессиональный театр, богатую картинную галерею и, конечно, плеяду талантливых сибирских художников.
Глава XIX. Год Великого перелома
Издание последних выпусков «Сибирской живой старины» пришлось на 1928 и 1929 гг. – период растущего наступления идеологии на все области жизни. Усиливается давление на «старую» профессуру, не желающую воспитывать молодежь в духе «классовой борьбы». Научным обществам (в том числе краеведческим) открыто предъявляется упрек в «замкнутости» и «отрыве от социалистического строительства».
Все это не могло не отразиться на продвижении в печать седьмого выпуска «Сибирской живой старины». Подготовленный в течение 1927 г., он появился летом 1928‑го и по сравнению с остальными выпусками выглядел худосочно: всего 156 страниц[1]. Судя по дополнительной пагинации, к основному корпусу был в последний момент подверстан некролог «Памяти Л. Я. Штернберга». М. К. неоднократно пытался привлечь своего учителя к сотрудничеству в «Сибирской живой старине». «Когда-то и Вы хотели принять участие в нашем журнале, – писал он ему 18 мая 1927 г. – Были бы очень рады»[2]. Однако Штернберг так и не прислал в журнал ни одной работы. Он умер спустя три месяца, и седьмой номер открывался некрологом, который был написан М. К.[3]
В том же выпуске журнала помещена статья М. К., посвященная другому его наставнику и старшему товарищу – А. А. Макаренко (в связи с 40-летием научно-общественной деятельности). Первоначально статья предназначалась для «Северной Азии». 7 марта 1928 г. М. К. писал Н. В. Здобнову:
Размер ее уж не так велик – ½ листа, да и то неполных. Думаю, что А. А. М<акаренк>о заслуживает этого. «Сиб<ирские> огни», напр<имер>, предоставили для этой цели целый лист, и им воспользовался Г. С. Виноградов, отправив в редакцию большую статью о Макаренко