Фотооткрытка с этими строками была вложена в конверт, также надписанный Лозинским.
Это восьмистишие, плод совместного творчества М. К. и Лозинского, надолго запомнилось и авторам, и адресату. В феврале 1946 г., когда было объявлено о присуждении Лозинскому Сталинской премии (за перевод «Божественной комедии» Данте), Азадовские послали ему поздравление, на что Михаил Леонидович откликнулся следующими строками:
Дорогой Марк Константинович, позвольте мне сердечно поблагодарить Вас и милую Лидию Владимировну за Ваше приветственное послание, глубоко меня тронувшее. Оно всколыхнуло во мне много чудных воспоминаний. И старые залы Библиотеки, в которых я уже давно не бывал, и двухбашенную Гаспру[38], из которой мы с Вами, Марк Константинович, слали стихотворное обращение в Отдел абонемента этой самой Библиотеки… Помните?.. Спасибо жизни, что она позволяет вспомнить столько милого. Сердечно Ваш. М. Лозинский (66–11; письмо от 14 февраля 1946 г.).
Отношения М. К. с Лидией Брун тем временем углублялись, и держать их «в секрете» становилось все сложней и сложней. Двусмысленность и неопределенность тяготили обоих. Это ощущалось, по-видимому, и в близком дружеском кругу (Жирмунские и Троцкие в Ленинграде, Юрий Соколов в Москве). Так, узнав, что жилищные условия М. К. в квартире на улице Герцена улучшились, Соколов писал ему 11 ноября 1934 г.: «Поздравляю с расширением помещения, Марк Константинович! Да ты совсем теперь именинник. Непременно женись. Непременно!!!» (70–47; 10)
В начале июля 1935 г. Лидия Брун расторгла свой брак с Д. Д. Шамраем и стала женой М. К. (сохранив при этом до конца жизни свою девичью фамилию). После чего «молодожены» сразу же отправились в свадебное путешествие – в Иркутск; М. К. спешил познакомить жену с матерью и сестрой, но главное – с родной Сибирью. Он привозит Л. В. в Тункинскую долину, где оба отдыхают на курорте Аршан. Затем оставляет ее одну на несколько дней, чтобы навестить сказочника Д. С. Асламова. «Старик мой очень обрадовался, увидев меня, – рассказывает он в письме к Л. В. от 29 июля. – Ему уже 80 лет, но он еще бодр, память сохранил хорошую, и с завтрашнего дня мы с ним засядем за работу»[39].
Между сказочником и фольклористом состоялся тогда примечательный разговор, о котором М. К. не преминул сообщить жене (в том же письме):
Узнав, что я снова женился, он спросил, как тебя зовут, и «бросил карты» на тебя, т. е. начал ворожить на бубновую даму.
– Ну, – говорит – хорошая тебе попалась баба. Ее в ступке не утолчешь. Все понимат, держать все хорошо будет и копейку будет убивать. Держись за ее крепко и, чо про нее говорить будут, не обращай внимания. Она у тебя грамотная, поученая?
– Как же, – говорю, – грамотная, обязательно!
– Ну вот, сразу видно. В казенном доме об ней большой интерес имеют. Одним словом, хорошая женщина тебе попалась. Держись за нее![40]
Среди поздравлений, которые М. К. получил в связи с женитьбой, было письмо от Ольги Фрейденберг. Несмотря на пожелание счастья и внешне почтительный тон, оно содержало в себе и каплю яда. Приводим его текст полностью:
Дорогой Марк Константинович!
Сердечно и искренне поздравляю Вас с принятием законного супружества. Очень, очень за Вас рада. Я всегда скорбела, что такой нежный и милый человек, как Вы, заброшены в неуютную холостую жизнь. Вам совершенно необходимо было жениться, именно Вам – с Вашей душой, ищущей привязанности и тепла. Вы не холостяк, Вам нужен уют, свой дом, женская ласка. На эту тему я много раз хотела с Вами говорить, но, зная причины Вашего одиночества, боялась грубым прикосновением причинить Вам боль[41].
Вы – человек лирической складки. Вам нужен объект любви и почитания. Вы были не пристроены сердечно и – так мне казалось – слонялись по чужим домам. В переносном, конечно, смысле… И вот у Вас свой дом, своя жизнь.
Я вовсе не поклонница семейной и брачной петли. Но за Вас очень рада, вопреки тем выводам, которые Вы сейчас же сделаете. Однако нельзя смотреть на мир под углом зрения своих личных склонностей – я говорю о себе; для Вас семья и брак не петля. Это необходимое условие Вашего лирического, сердечного существованья.
Что же Вам пожелать, дорогой Марк Константинович? Что Вы будете счастливы, это несомненно. Но Ваше имя вызывает только одно, чисто фольклорное предостережение:
Марк, берегись Тристана! Смотрите, ради Бога, за водопроводом, за качеством Вашего кофе и чая; разливайте, сидя за самоваром, сами – помните, помните, что в Вашем доме напиток и его свойства – вопрос Вашего счастья и благополучия!..[42]
Все остальное устроится.
Еще и еще сердечно Вас поздравляю!
Ваша О. Фрейденберг (67–60; 17–18 об.; письмо от 8 сентября 1935 г.).
С уверенностью можно предположить, что М. К. воспринял такого рода «напутствие» с улыбкой, тем более что история короля Марка, Изольды и Тристана, разнообразно варьируемая в те годы филологами-марристами, вряд ли угрожала его семейной жизни: Л. В. любила мужа и была с ним счастлива. Что же касается Ольги Фрейденберг, то в течение последующих лет М. К. сохраняет с ней приятельские отношения (по крайней мере, внешне), о чем свидетельствуют ее шутливые, в стихотворной форме, открытки, которые она время от времени посылает бывшему «поклоннику», а также его ответные письма или дарственные надписи на книгах (см. илл. 59). Впрочем, со временем их отношения сходят на нет, и в своих послевоенных дневниковых записях, получивших за последние десятилетия широкую известность, Ольга Михайловна упоминает о М. К. лишь вскользь и попутно.
Выйдя замуж, Л. В. продолжала еще несколько лет работать в Публичной библиотеке (до 1938 г.). Будучи сотрудницей консультационно-библиографического отдела, она принимала участие в коллективной работе по составлению библиографии для второго (исправленного) издания «Истории XIX века» под редакцией Лависса и Рамбо[43]. Осенью 1938 г. она увольняется из библиотеки и поступает на немецкое отделение 2‑го Ленинградского государственного педагогического института иностранных языков[44] (учеба прервалась осенью 1941 г.).
Глава XXIV. Пушкинистика
Пушкинская тема сопровождала М. К. начиная с детства, однако научный интерес к Пушкину и его эпохе формируется у него, очевидно, под влиянием университетских учителей. В 1910‑е гг. М. К. посещает Пушкинский семинарий С. А. Венгерова[1], общается с его участниками (А. Л. Бем[2], Г. В. Маслов, Ю. Н. Тынянов, А. Г. Фомин и др.), знакомится с Б. Л. Модзалевским и в поисках пушкинских материалов совершает поездку в Тверскую губернию. Энтузиазм в отношении первого поэта России никогда не покидал М. К.: он не раз посещал пушкинские места, принимал участие в вечерах, посвященных Пушкину, охотно цитировал пушкинские строки в своих письмах[3], был знаком или дружен с крупнейшими пушкинистами своего времени (М. П. Алексеев, Б. Л. Модзалевский, Ю. Г. Оксман, Б. В. Томашевский, М. А. Цявловский). Уже в 1920‑е гг. М. К. воспринимается в кругу историков русской литературы как «пушкинист». Так, Н. К. Пиксанов писал ему 30 января 1925 г.:
…посылаю Вам в подарок сбор<ник> «Пушкин»[4] – Вам, давнему пушкинисту. Если будут в сибирской печати отзывы о нем (хорошо бы Ваш), не откажите сообщить (68–30; 2).
Занятия эпохой Пушкина, начавшиеся в 1910‑е гг., продолжились в университетской библиотеке Томска; им сопутствовали встречи и беседы с Ю. Н. Верховским, исследователем «пушкинской плеяды». Наконец, в Чите М. К. впервые обращается к декабристской проблематике, неотделимой от темы «Пушкин и декабристы». В середине и второй половине 1920‑х гг. интерес М. К. к пушкинистике стимулируется его дружескими связями (М. П. Алексеев, С. Я. Гессен); не прерывается также его эпистолярное (а подчас и непосредственное) общение с Ю. Г. Оксманом. М. К. проявляет внимание к пушкинским праздникам в Москве и Ленинграде, к мемориальным местам, связанным с именем поэта. Например, 11 февраля 1927 г. он пишет (из Иркутска) Б. Л. Модзалевскому:
Недавно я прочел обращение от имени друзей «Пушкинского Уголка»[5]. Я очень охотно вступаю в ваше общество и очень хотел бы быть полезным активно. Если б Вы прислали мне соответственные полномочия, я занялся бы вербовкой членов и членских взносов в Иркутске и, надеюсь, провел бы это здесь не без успеха[6].
Б. Л. Модзалевский откликнулся на предложение М. К. Быстро пополняя в то время свои ряды, Общество друзей заповедника «Пушкинский уголок» нуждалось в работниках «на местах»[7]. Сохранилось удостоверение с датой 29 декабря 1927 г. (на бланке Общества), подписанное А. П. Карпинским и Б. Л. Модзалевским. Согласно этому документу, М. К. утверждался представителем Общества друзей в Иркутске, обладающим следующими полномочиями: выступать от имени Общества; производить регистрацию новых членов; принимать взносы по «квитанционным книжкам», которые выдавало правление, а также распространять издания Общества (см.: 55–7; 46).
Позднее М. К. состоял членом Пушкинского общества, возникшего в конце 1931 г. в Ленинграде на базе Общества друзей заповедника «Пушкинский уголок»